Форум » Мировая история и культура до и после 17 века » История медицины (продолжение-1) » Ответить
История медицины (продолжение-1)
графиня де Мей: Медицина 17 века Возможно, самый значимый вклад Возрождения в медицину состоял в том, что оно нанесло сокрушительный удар авторитарному принципу в науке и философии. Жесткая догма уступила место наблюдению и эксперименту, слепая вера - разуму и логике. Взаимосвязь медицины и философии может показаться надуманной, однако расцвет гиппократовой медицины был тесно связан именно с развитием греческой философии. Подобным же образом, методы и основные концепции крупнейших философов 17 в. оказали значительное влияние на медицину того времени. Фрэнсис Бэкон (1561-1626) придавал особое значение индуктивному рассуждению, которое считал основой научного метода. Рене Декарт (1596-1650), отец современной философии, начал свои рассуждения с принципа универсального сомнения. Его механистическая концепция организма принадлежала медицинской школе "ятрофизиков", оппонентами которой были в равной мере догматичные "ятрохимики". Первый ятрофизик Санторио (1561-1636) изобрел много полезных инструментов, и среди них клинический термометр. Величайшим физиологическим открытием века, которому суждено было перевернуть всю медицину, стало открытие кровообращения. Поскольку авторитет Галена уже пошатнулся, Уильям Гарвей (1578-1657), английский врач, учившийся в Падуе, мог свободно заниматься наблюдениями и делать выводы, которые были опубликованы в его эпохальной книге О движении сердца и крови (De motu cordis et sanguinis, 1628). Открытие Гарвея подверглось ожесточенной критике, особенно со стороны Парижского медицинского факультета, одной из самых консервативных школ того времени. Там было запрещено преподавание учения Гарвея, а отступления от Гиппократа и Галена карались исключением из научного сообщества. Помпезное шарлатанство тогдашних французских врачей было увековечено в острой сатире Мольера. Гарвей мудро игнорировал крикливые выступления противников, дождавшись одобрения и подтверждения своей теории. Дорога для стремительного продвижения физиологии была открыта. Гарвей был уверен в существовании связующего звена между мельчайшими артериями и венами, но не cмог его обнаружить. Это сделал с помощью примитивных линз Марчелло Мальпиги из Болоньи (1628-1694). Мальпиги - не только первооткрыватель капиллярного кровообращения, он считается также одним из основателей гистологии и эмбриологии. Среди его анатомических открытий - иннервация языка, кожные слои, почечные клубочки, лимфатические узлы, клетки коры головного мозга. Он был первым, кто увидел красные кровяные тельца (эритроциты), хотя и не понял их настоящего назначения, приняв за жировые шарики. Красные кровяные клетки вскоре были описаны еще одним знаменитым исследователем - изобретателем микроскопа Энтони ван Левенгуком (1632-1723). Этот голландский купец, сконструировавший более 200 микроскопов, посвящал свой досуг изучению нового, захватывающего микромира. Масштаб увеличения, которого он смог достичь, был невелик, самое большее в 160 раз, тем не менее ему удалось обнаружить и описать бактерии, хотя он не знал об их болезнетворных свойствах. Он также открыл простейших и сперматозоиды, описал поперечнополосатую исчерченность мышечных волокон, сделал много других важных наблюдений. Предположение о связи между микроорганизмами и болезнью впервые было выдвинуто Афанасием Кирхером (1602-1680), который заметил множество "мельчайших червячков" в крови чумных больных. Возможно, это не были собственно возбудители чумы (Bacillus pestis), но само предположение о такой роли микроорганизмов было очень важным, хотя оно игнорировалось в течение последующих двух веков. Итогом активной интеллектуальной и научной деятельности 17 в. стало образование нескольких научных обществ в Англии, Италии, Германии и Франции, которые поддерживали исследования и осуществляли публикации результатов в отдельных изданиях и научных журналах. Первый медицинский журнал Новые открытия во всех областях медицины (Nouvelles descouvertes sur toutes les parties de la mdecine) вышел во Франции в 1679; в Англии медицинский журнал Занимательная медицина (Medicina Curiosa) появился в 1684, но оба просуществовали недолго. Самым выдающимся медицинским обществом было Королевское общество в Англии; четверо из его основателей создали современное учение о дыхании. Роберт Бойль (1627-1691), более известный как физик и основатель современной химии, показал, что воздух необходим для горения и поддержания жизни; его ассистент Роберт Гук (1635-1703), известный микроскопист, проводил на собаках эксперименты по искусственному дыханию и доказал, что не движение легких само по себе, а именно воздух - важнейшее условие дыхания; третий их коллега, Ричард Лоуэр (1631-1691), решил проблему взаимодействия воздуха и крови, показав, что кровь становится ярко-красной, когда подвергается воздействию воздуха, и темно-красной, когда искусственное дыхание прерывается. Характер взаимодействия уточнил Джон Мейоу (1643-1679), четвертый член этой оксфордской группы, доказав, что не сам воздух, а только определенный его компонент необходим для горения и жизни. Ученый полагал, что этим необходимым компонентом является азотсодержащее вещество; фактически же он открыл кислород, который был назван так лишь в результате его вторичного открытия Джозефом Пристли. Анатомия не отставала от физиологии. Почти половина анатомических названий связана с именами исследователей 17 в., таких как Бартолин, Стено, Де Грааф, Бруннер, Вирзунг, Уортон, Пахиони. Мощный импульс развитию микроскопии и анатомии был дан великой медицинской школой Лейдена, которая стала в 17 в. центром медицинской науки. Школа была открыта для людей всех национальностей и вероисповеданий, в то время как в Италии папский эдикт не допускал некатоликов в университеты; как это всегда бывало в науке и медицине, нетерпимость привела к упадку. В Лейдене работали крупнейшие медицинские светила того времени. Среди них был Франциск Сильвий (1614-1672), открывший сильвиеву борозду головного мозга, - подлинный основатель биохимической физиологии и замечательный клиницист; считается, что именно он ввел в лейденское обучение клиническую практику. Знаменитый Герман Бургаве (1668-1738) также работал на медицинском факультете в Лейдене, но его научная биография принадлежит уже 18 в. Клиническая медицина тоже достигла в 17 в. больших успехов. Но еще царили суеверия, сотнями сжигали ведьм и колдунов; процветала инквизиция, и Галилей был вынужден отречься от своего учения о движении Земли. Прикосновение короля все еще считалось верным средством от золотухи, которую именовали "королевской болезнью". Хирургия по-прежнему оставалась ниже достоинства врача, но распознавание болезней значительно продвинулось. Т.Виллизий дифференцировал сахарный и несахарный диабет. Были описаны рахит и бери-бери, доказана возможность заражения сифилисом неполовым путем. Дж.Флойер стал отсчитывать пульс, используя часы. Т.Сиденхем (1624-1689) описал истерию и хорею, а также отличия острого ревматизма от подагры и скарлатины от кори. Сиденхем вообще признается самым выдающимся клиницистом 17 в., его называют "английским Гиппократом". Действительно, его подход к медицине был истинно гиппократовым: Сиденхем не доверял чисто теоретическому знанию и настаивал на непосредственных клинических наблюдениях. Его методы лечения еще характеризовались - как дань времени - избыточным назначением клизм, слабительных, кровопусканий, но подход в целом был рационален, а лекарства просты. Сиденхем рекомендовал применение хины при малярии, железа при анемии, ртути при сифилисе и прописывал большие дозы опия. Его настойчивое обращение к клиническому опыту было чрезвычайно важно в эпоху, когда еще слишком много внимания в медицине уделялось чистому теоретизированию.
Ответов - 26 новых, стр:
1 2 All
Amie du cardinal: ЧУМА В МАРСЕЛЕ И ПРОВАНСЕ (1720—1722)
Amie du cardinal: Это изображение было помещено в 1636 году на фронтисписе книги Ги де Ла Бросса Description du Jardin royal des Plantes médicinales, медика короля Луи XIII и основателя Королевского сада лекарственных растений (Jardin royal des Plantes médicinales). Король даровал землю под этот проект в предместье Сен-Виктор, что вызвало негодование медиков Парижского университета, ибо лечение лекарственными растениями противоречило их взглядам, но соответствовало воззрениям их конкурентов с медицинского факультета университета Монпелье. Этот ботанический сад был ещё и врачебной школой, где обучали бесплатно и на французском языке ботанике, химии и анатомии, что, опять же, не добавляло восхищения ретроградов из Парижского университета. Этой школе благоволили кардинал Ришелье и канцлер Сегье. Plantes et médecine, (al)chimie et libertinisme chez Guy de la Brosse Как пишет И.С.Дмитриев в статье «В обители трудов и вдохновения»: «Ранняя история Jardin des plantes не очень ясна. По мнению некоторых авторов, она косвенно связана с развитием искусства вышивания. Долгое время узоры для вышивания переходили из рук в руки и копировались самими вышивальщицами. Однако с изобретением книгопечатания эти узоры делались все более доступными и тогда рисовальщики в поисках новых моделей стали обращаться к природе, и, как правило, к экзотическим растениям, привозимым из дальних стран. В самом начале XVII в. Жан Робэн (J. Robin), придворный садовник Генриха IV и Людовика XIII, чтобы помочь составителям узоров, заложил специальный сад, где разводил редкие растения, в названии одного из которых –Robinia pseudoacacia– увековечено его имя. Цветочное заведение Робэна пользовалось большим успехом и вскоре было куплено Генрихом IV в казну, получив название Jardin du Roi. Бесспорно, однако, что создание Jardin диктовалось медицинскими и фармацевтическими потребностями. В 1626 г. Жан Эруар (J. Hérouard), врач Людовика XIII, видимо, под влиянием кардинала Ришелье, предложил создать в Париже Jardin royal des herbes médicinales. В то же время другому придворному врачу Людовика XIII Гюи де ла Броссу (Guy de la Brosse) пришла идея воспользоваться садом Ж. Робэна для обучения студентов медиков и будущих аптекарей. Кроме того, на специально отведенной невозделанной земле в поместье Сен- Виктор был, стараниями ла Бросса, заложен большой королевский Jardin (соответствующий эдикт о создании сада был подписан Людовиком XIII в 1635 г., официальное открытие состоялось в 1640). В 1650 г., уже при Людовике XIV, Jardin royal des herbes médicinales был открыт для публики. Уже в первые годы существования Jardin там культивировалось свыше 2000 растений. »
Amie du cardinal: Médecins, médecines, drogues et poisons à la cour de Louis XIII Врачи, лечебные средства, лекарства и яды при дворе Луи XIII.
Amie du cardinal: Устав Повивальным Бабкам 1. Всякая повивальная Бабка должна быть в звании своем испытанна, удостоена и присягою обязана; притом благонравна, доброго поведения, скромна и трезва, дабы во всякое время в состоянии была дело свое исполнять. 2. Повивальная Бабка должна во всякое время, днем или ночью, от кого бы призываема ни была, не взирая на лица, тотчас идти и по прибытии к родильнице поступать ласково и расторопно, наблюдая всегда молчаливость, особливо в таких случаях, кои не терпят разглашения. 3. Когда Бабка будет позвана к какой роженице убогой, или низкого состояния, которая или только еще собирается родить, или уже точно мучится, то она не должна, ежели в тоже время потребуется к какой богатой, почетной, или знакомой своей, ни под каким видом, оставя первую, отлучаться, разве, по согласию родящей, другую присяжную и искусную Бабку вместо себя при ней оставить 4. Так же повивальная Бабка не должна оставлять роженицу прежде, нежели роды совершенно кончатся, и мать и дитя приведены в надлежащее спокойствие. 5. Когда Бабка приметит, что роды предстоят тяжелые, то должна или другую искусную Бабку, или повивальной науки Профессора, или подчиненного ему Акушера призвать в совет немедленно, дабы чрез долговременное тщетное ожидание оттоде не терялось время, а чрез то и опасность не увеличилась. 6. Долг бабки есть объяснить Акушеру или Врачу все происходившее и настоящее состояние родящей, и что он по своему благоусмотрению прикажет, то бабка повинна во всей точности исполнять. 7. Когда родится странный, и не обыкновенный урод, то бабка об оном немедленно и обстоятельно рапортовать должна по удобности места, или Медицинской Коллегии, или оной Коллегии Канторе. 8. Когда Родильница, не разрешась от бремени, скончалась не задолго до прибытия бабки, в таком случае должна сия немедленно об оном дать знать Акушеру, либо в близ находящемуся Доктору или Лекарю дабы чрез искусное вскрытие утробы, вынув младенца, сохранить его жизнь, буде возможно. 9. Повивальные Бабки должны иметь при себе Помощниц, но оных без себя к родам не допущать, пока не получать о своем искустве свидетельства. 10. Дабы Помощницы вящшее прилагали к повивальному делу рачение, должна бабка в подаваемом Профессору повивальной науки, или Акушеру, по прошествии каждаго месяца рапорт, показывать их имена, поведение и прилежность. 11.Бабка в ежемесячных рапортах обязана по присяжной должности показывать, при коликих числом родах была сама, или ее помощница, сколько, и какого полу родившияся, были ли из оных мертвые, и были ли трудные роды, требовавшие помощь Акушера. 12. Каждая ученица повивальнаго искуства, должна знать Грамоту; не быть моложе осмьнадцати, ниже старше тридцатя лет. 13. Как скоро ученица по отаменной способности в повивальной науке довольно успеет, и знание свое на испытаниях, и при действительных родах покажет, то, не взирая на кратковременность обучения, будет повивальною бабкою удостоена. 14. Бабкам позволяется в сходных данных им при обучении, выписывать для роженицы и новорожденному самые легкие лекарства, как то розмарин, ромашку, миндальное масло, манну, ревенный сироп, коричную воду, также потребное на припарки и для промывательных. 15. В трудных родах не должна бабка отваживаться приступать к операции, а повинна немедленно от определенного на то Акушера, или в отлучке его по законным причинам, от Профессора Повивальной науки потребовать помощи. 16. Бабкам наистрожайше запрещается вступать в лечение от других болезней. 17. Каждая бабка не должна ни по чьей просьбе, приступать к поспешествованию преждевременнаго от беременности разрещения, и повинна о таковом беззаконном намеренни доносить куда следует. 18. Каждая Бабка, усердно и верно звание свое исполняющая, имеет ожидать от Государственной Медицинской Коллегии надлежащаго покровительства; с нерадивою же и предписания, в сем Уставе изображенные, преступившею, поступлено будет по строгости законов. Из Государственной Медицинской Коллегии в Град Святаго Петра. Сентября 9 дня 1789 года. ПРИСЯГА ПОВИВАЛЬНЫХЪ БАБОКЪ О ДОЛЖНОСТИ ИХЪ. Я нижепоименованная обещаюсь и клянусь Всемогущимъ моимъ Богомъ, предъ Святымъ Его Евангелiемъ, въ томъ, что я должность мою, въ которой я по Указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА определена, со всякой ревностiю и исправностiю противъ предписаннаго мне порядка данной Инструкцiи исправлять; къ роженицамъ богатымъ и убогимъ, какого-бъ чина и достоинства ни были когда востребована буду, днемъ и ночью, немедленно ходить, всякую возможную прилежность и усердiе имъ оказывать, а ни которую злоумышленнымъ образомъ пропускать, ниже пренебрегать, ежели родины продолжительныя будутъ, къ муке напрасно не склонять и не принуждать, а буду съ терпеливостiю ожидать настоящаго времени, при томъ же бранливыхъ словъ, клятвъ, пьянствъ, непристойныхъ шутокъ, неучтивыхъ речей и прочаго, совершенно удерживаться; къ выкидыванiю младенца дачею проносныхъ и изгонительныхъ лекарствъ, или какимъ либо другимъ образомъ ни съ кемъ и никогда соглашаться не буду, и къ тому себя употреблять ни за что не дамъ, ежели же случится противной и опасной случай у какой либо рожаницы, то не только заблаговременно более градскихъ повивальныхъ бабокъ, но по требованiю нужды доктора и акушера просить и къ тому неотменно востребовать имею. Когда же въ равномърныхъ случаяхъ и къ другимъ роженицамъ призвана буду, то верно и прилежно къ лучшему советовать буду, и ничего что полезно, успешно и способно къ рожденiю быть можетъ, ни отъ какой либо злости, зависти, ненависти, ниже другихъ причинъ ради, скрывать не стану; когда же я употреблена буду къ такой рожанице, о которой или по месту, где находится, или по другимъ обстоятельствамъ, никому ведать не надлежитъ, и о такой рожанице не разглашать мне, и никому не сказывать; ежели же приключится странный и необыкновенный какой уродъ, то того-жъ часа Медицинскому начальству о томъ доносить буду и ежели у которой либо рожаницы имеется какое увечье, или какая иная скорбь, того всего никому объявлять не буду, а совершать буду въ совершенной тайности разве однимъ пользующимъ ту особу доктору или лекарю, и то съ осторожностiю объявлять буду; сверхъ же сего надъ определенными при мне ученицами прилежно смотреть буду, чтобъ были поведенiя тихаго, трезваго, честнаго и благонравнаго житiя; притомъ же накрепко того наблюдать стану, чтобъ оныя ученицы къ ученiю прилежно ходили и отъ себя ихъ со всякою ревностiю и раденiемъ обучать и къ тому побуждать буду, а о неприлежающихъ и непотребныхъ Медицинскому Начальству представлять истину должна; по прошествiи каждаго месяца во Врачебную Управу неотменно должна рапортовать письменно и безъ утайки имена и достоинства рожаницъ, коимъ я въ томъ месяце, служила, и освободились или умерли, а ежели гдъ уведаю, что неосвидетельствованная и неопробованная отъ Медицинскаго Управленiя женщина бабечье дело управляетъ, то тотчасъ о томъ съ точнымъ доказательствомъ доносить не премину своему Начальству. Въ заключенiе-же сей моей клятвы, аще все вышеписанное ненарушимо сохраню, Господь Богъ да поможетъ мне въ семъ и будущемъ веке спасенiемъ и благополучiемъ и въ деле званiя моего успехомъ; буде же что нарушать буду умышленныя, да последуетъ мнъ противная, и въ томъ целую слова и крестъ Спасителя моего. Аминь." (Собственноручная подпись).
Amie du cardinal:
Amie du cardinal: Глава из книги Поля Зюмтора «Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта». Глава XIV Болезни и смерть Болезни и врачи Частоту эпидемий Темпл относил на счет скверного нидерландского климата с его влажностью и нездоровой жарой в летнее время.{107} Лейден, испытывавший недостаток в проточной воде, а следом за ним непомерно разросшийся Амстердам подвергались им критике более других. Не проходило и трех лет, чтобы на эти города вновь не находило моровое поветрие. Эпидемии отличались большим многообразием. Одна из них описана как мозговая горячка, заразная и способная привести к летальному исходу. В XVII веке, по средневековой привычке, словом «чума» называли многие инфекционные, эндемические и смертельные заболевания. Больше всего от них страдала недоедавшая и ютившаяся в трущобах беднота. За один год в Лейдене эпидемия унесла 13 тысяч жизней — четверть или треть всего населения, Амстердам потерял 18 тысяч своих жителей. Количество погибших тогда достигло рекордной отметки. Трагическими датами отмечен весь «золотой век»: 1597, 1601, 1602, 1604, 1617, 1624, 1635, 1636, 1639 годы. Почти всегда мор свирепствовал только в городах. В Амстердаме в 1601 году, в Зволле в 1602-м, в Лейдене в 1635 и 1639 годах кладбищенской земли не хватало, чтобы похоронить все трупы, и многие умершие нашли последний приют в валах укреплений. Городские власти намеренно не вели точных записей погибших. С приходом «чумы» замедлялась экономическая жизнь, снижался объем биржевых операций. Моровое поветрие 1636 года привело в полный упадок ткацкие мастерские Хелмонда. Хотя слепая вера в Провидение удерживала некоторых от необходимых мер предосторожности, местные власти при первых же признаках надвигавшейся эпидемии набирали среди хирургов, лекарей или целителей так называемых «докторов от чумы». Им выдавалась спецодежда, которую надевали, входя к больному, и снимали, выходя, а у себя держали на отдельном стуле, обрекаемом тем самым на последующее уничтожение. Некоторые из этих «специалистов» занимались той или иной формой заболевания — оспой, золотухой или язвой. Что же в точности означали эти слова?{108} Во всех случаях лечение ограничивалось некоторыми элементарными мерами гигиены, контролем за развитием болезни и выносом тела. В 1655 году в Зволле муниципалитет, находясь на грани отчаяния от моровых опустошений, учредил «Совет чумы», при котором открылся специальный госпиталь. Летальный исход, даже в среде буржуазии, был таким частым, что пришлось пересмотреть законы о наследстве. Крепкие телом и духом, не поддававшиеся болезни, в течение своей жизни неоднократно становились наследниками. Время от времени болотистые районы посещала малярия. Типичными для Нидерландов заболеваниями считались цинга и подагра.{109} Иностранцы, проживавшие в этой стране, сетовали на «меланхолию», болезнь желчи, причина которой могла заключаться в режиме питания. По словам Темпла,{110} нидерландцы быстро старели, и бодрых семидесятилетних стариков было не сыскать, особенно в городах. Народная медицина в обилии предлагала свои средства и эмпирические методы лечения. Некоторые из них унаследовали черты дедовского колдовства. В большинстве семей на кухонных полках всегда стояли горшочки с китайским вином, настоем алоэ, миро, шафраном, наливкой из горечавки и мазью, которая на три четверти состояла из оливкового масла и на одну — из марсельского мыла, окрашенного суриком или свинцовыми белилами. От зубной боли применяли можжевеловое масло; против кожных раздражений в дело шли компрессы из трав и ржаной муки, растертых в молочко; с обморожениями боролись жидкостью на основе анисовой воды, от ангины спасались горячим соком моркови или репы; при кровотечениях из носа проливали несколько капель крови на раскаленное докрасна железо. Коровьи моча и навоз входили в состав многих деревенских снадобий. Паучьи головы в ореховой скорлупе, положенной на грудь больного, слыли за лучшее жаропонижающее. Эстеты заменяли пауков библейскими стихами. Наиболее распространенное целебное средство производилось из смертного пота, собранного со лба повешенного или умершего в жестоких мучениях и смешанного с двумя унциями человеческой крови, несколькими каплями топленого свиного сала, льняного масла и пряными добавками. По всей Европе народный менталитет плохо соотносился с научными и критическими изысканиями медицины. Несмотря на распространение просветительских идей в определенных кругах общества и борьбу реформатской церкви с суевериями, в Нидерландах сохранились многочисленные пережитки средневекового анимизма. Власти добились того, что корабли более не «крестили» именами святых, а давали названия, почерпнутые из географии, недавней истории или зоологии. Это, пожалуй, единственная область, где просвещение достигло своей цели. Но даже на судне с именем «Роза», «Семь провинций» или «Слон» экипаж ни за что не рискнул бы поднять якоря в ночь на Ивана Купалу или перед Рождеством. Кроме того, никому в голову не могло прийти отправиться в путь, пусть даже посуху, в пятницу, особенно в Страстную. Рассыпать соль, уронить нож, перевернуть на столе каравай — все это сулило несчастья. Разбитое зеркало, тиканье невидимых часов, зажженные три свечи предрекали скорую смерть. Люди следили за дрожанием язычков пламени, вслушивались в лай собак, пение петуха, карканье ворон, уханье филина — во всем им чудились знамения свыше. Критический возраст — 63-й год жизни — составлял тяжелый барьер, преодоление которого без затруднений обещало отдалить уход в мир иной еще на много лет. Путешествуя в дилижансе, следовало обращать внимание на волосы попутчиков: если они крашеные или накладные, следовало готовиться к встрече с разбойниками. Считалось, что в рождественскую ночь пчелы в ульях жужжат гимн. Аистов охраняли как священных птиц; разорять их гнезда запрещалось полицией; в городе цена дома, на крыше которого устроились аисты, возрастала вдвое. Когда приходилось принимать тяжелое решение, водили наугад по страницам Писания концом ключа и силились узреть в выбранной строфе указание Божественного Провидения. Будущее предсказывалось небесами — кометы и затмения предвещали войну или иное общее бедствие. Прорицательниц, карточных гадалок, хироманток и ясновидящих посещали самые высокопоставленные государственные деятели. «Колесо приключений», «Гадания по планетам и звездам» и сонники на любой вкус не сходили с прилавков книготорговцев. Никто не осмеливался приходить на кладбище ночью. Все знали, что дьявол может лично явиться за первым телом, погребенным на новом погосте. По всей стране встречались дома с привидениями. Вера в колдовство была столь велика, что в катехизисе от 1662 года выделялась целая глава, доказывавшая греховность обращения к его чарам. Правда, честные христиане могли легко обезопасить себя от их губительной силы, повернув свои туфли носами от кровати, перед тем как лечь спать. И потом, существовало два наивернейших способа распознать слуг диавола — обнаружение ненормальных родимых пятен на их теле (следов когтя Лукавого) и взвешивание. Колдун и колдунья отличались весом меньшим, чем им полагалось иметь при их росте и конституции. Этим довольно неубедительным критерием руководствовались почти вплоть до 1610 года. Выявление «колдунов» производилось в городской палате мер и весов. Подозреваемого или подозреваемую приводили в одной рубашке и с распущенными волосами; осмотр тела и взвешивание осуществлял муниципальный гонец или повитуха, в зависимости от пола объекта исследования. Если вес признавался нормальным, испытуемого после уплаты штрафа отпускали на волю. В противном случае, установив причастность к колдовству, виновного живьем сжигали на костре. Взвешиватели из деревни Одерватер прославились своей либеральностью; к их суду прибегали люди со всей Европы, зная, что обвинение в колдовстве никогда не будет подтверждено. Там и тут прибегали к испытанию водой. Связав бедолаге большие пальцы рук с большими пальцами ног, его бросали в предварительно освященную воду. Если подозреваемый оставался на плаву, его вина считалась доказанной, если же он честно шел ко дну, становилась явной его невиновность. Эта процедура имела и другой вариант: непричастность к колдовству устанавливалась в церкви погружением руки по локоть в кипящую воду. Иногда первыми признаками принадлежности к темным силам выступали миниатюрность, худоба, черные волосы на голове или теле. Именно они помогли в начале века разоблачить Клааса Ариенсзена и его жену Неелтье в Одерватере. Процессы над колдунами проходили в то время и в Шидаме, на острове Гёре. Но среди просвещенной общественности уже росло и силилось возмущение. Якоб Катс встал на защиту женщин, обвиненных в колдовстве. Ни одна из них не была казнена после 1595 года, а начиная с 1611-го практика судебных процессов над колдунами в Нидерландах вообще сходит на нет. Однако этот факт отнюдь не говорит об исчезновении веры в колдовские чары, зато нидерландцы стали первыми в Европе, кто отменил одну из самых отвратительных форм традиционного уголовного права.{111} Шарлатаны всех мастей колесили по стране, предлагая порошки, помады и травы волшебного свойства. Власти относились к их коммерческой деятельности с настороженным спокойствием, пытаясь в то же время внести в нее некоторый порядок. Торговля снадобьями разрешалась (после уплаты сбора гильдии медиков) на рынках, ярмарочных полях и народных гуляньях, на которых живописные костюмы и зазывные прибаутки самозваных лекарей составляли дополнительное развлечение. Укутавшись в докторскую мантию с отложным воротником и нацепив парик, облаченный в пестрый костюм арлекина или вырядившийся в восточные одежды мошенник вырывал зубы, открывал секреты философского камня, расхваливал свой товар. Часто он забирался сюда из Италии, Германии или Польши, и его непривычное лицо чужестранца придавало представлению еще больше интереса. Случалось, не умея объясниться по-голландски, знахарь прибегал к языку жестов или обращался к толпе через помощника. На селе чудодейственные средства подобных обманщиков вызывали большее почтение, нежели лекарства, прописывавшиеся докторами и изготовлявшиеся аптекарями. Особенно популярным продуктом этой незаконной фармакологии стал так называемый «любовный порошок»,{112} который получил широкое распространение даже в армии. В большинстве деревень имелся собственный костоправ или знахарь, умевший очищать кровь и сращивать переломы и лечивший хвори прикосновением либо чудодейственной силой своего дыхания. Медицина Тем не менее Нидерланды не отставали от прогресса. Здесь развивалась вполне современная научная медицина. Но штат лекарей отличался сильной разнородностью. Несмотря на учреждение медицинских факультетов, интеллектуальный уровень эскулапов в среднем оставался невысоким. Доктор как комедийный персонаж встречался в Нидерландах не реже, чем в мольеровской Франции. Однако некоторые немногочисленные исследователи и практикующие врачи отдавали себе отчет в сложившемся положении дел и восставали против него. Разнообразные доктрины, основанные на учениях Гиппократа, Галена, Парацельса или Сильвия, противопоставлялись друг другу. В Амстердаме руководствовались теорией Везаля, первого из «нового поколения», который низвергал все авторитеты. Ван Хелмонт выступал против кровопускания, поскольку Господь не велел лить людскую кровь; его последователи шли дальше, вплоть до запрета слабительных, разжижавших кровь. Тем не менее в медицинских кругах обнаружилась общая тенденция — одновременно с отходом от всякого рода теоретических спекуляций прогресс в развитии естественных наук открыл новые горизонты. На опытах основывалась методика. В частности, велись исследования в области анатомии человека. Когда Сваммердам получил от амстердамского муниципалитета разрешение на вскрытие трупов в больницах, улетучились давние предрассудки, бытовавшие в остальных странах Европы. Простонародье могло сколько угодно шутить и сочинять глупые россказни про докторов, ковырявшихся в мертвяках, но с начала века вскрытие вошло в практику факультетов и вызывало интерес у просвещенной публики. Анатомия стала модной наукой: даже в городах, не имевших университетов, таких, как Дордрехт или Гаага, открывались общественные курсы. Хотя, в принципе, они предназначались для подготовки хирургов, там всегда было не протолкнуться из-за обилия любопытных. Университеты, со своей стороны, публично оглашали время занятий по вскрытию, открывая двери всем желающим, что иногда мешало учебе студентов, растворявшихся в толпе любителей. «Урок анатомии», который был написан Рембрандтом в 1632 году и представлял доктора Тульпа на одном из его уроков в Амстердаме, свидетельствует об этом увлечении. В то время Амстердам стал центром анатомических исследований. Новая теория кровообращения разбила последние очаги сопротивления прошлого. Одновременно с анатомией совершенствовалась техника сохранения отмерших органов — упражнения во вскрытии создавали ценные коллекции, которые становились затем предметом специального изучения. Эта практика была распространена и на строение животных. Ученые приобретали у матросов морских чудовищ. Медики пользовались весомым положением в обществе, как социальным, так и моральным. Происходя, как правило, из среды крупной буржуазии или аристократии, они нередко совмещали свою профессию с высокими государственными должностями. Николас Тульп, ставший знаменитым благодаря своим «Медицинским наблюдениям», четыре раза избирался бургомистром Амстердама. Своих больных он объезжал в карете, что, впрочем, выделяло его из массы докторов, в большинстве своем до конца века следовавших правилу великой простоты. Доктор Ван Хогеланд, снискавший в свое время славу чудотворца, сортировал свои лекарства и принимал больных с безупречной пунктуальностью, ежедневно, с восьми до девяти и с часу до двух, встречая посетителей в домашних туфлях, халате и ночном колпаке. Плата за консультацию зависела от благосостояния больного, колеблясь от 4 штёйверов с мелкого буржуа до гульдена с богача; священники, адвокаты и аптекари обслуживались бесплатно. Медики и хирурги образовывали одну гильдию, в которой первые составляли своего рода аристократию. Их университетская степень давала право экзаменовать собратьев-хирургов и контролировать наиболее сложные из выполняемых теми операций, таких, как удаление камней или катаракты и сращение переломов. Это сосуществование было не безоблачным. В 1635 году по инициативе Тульпа в Амстердаме была создана отдельная школа медиков и аптекарей. В рядах медицинского корпуса городские власти избирали одного или более эскулапов, которые становились муниципальными докторами. В Энкхёйзене их было двое; Амстердам располагал довольно многочисленной командой — два обычных лекаря, два внештатных, профессор анатомии, хирург, один «оператор» и «доктор от чумы». Все они получали жалованье, при этом им позволялось держать частную практику, причем официальная должность становилась неплохой рекламой. В их задачи входило как оказание помощи, так и осуществление контроля — наблюдение за хирургами и акушерками, лечение больных из богаделен. Каждый более или менее крупный город содержал один или даже несколько госпиталей и лепрозорий. В Амстердаме помимо этого имелись лазарет для «зачумленных» и сумасшедший дом; в Лейдене был устроен приют для престарелых инвалидов. Эти заведения страдали одним «врожденным» недостатком — они одновременно служили пристанищем обездоленным и местом лечения больных. Поэтому многие отказывались от госпитализации из предрассудка. Попасть в больницу означало социальное падение.{113} В 1623 году из семисот больных лечебницы Амстердама только один оказался обывателем из этого города. Хирургия По давней традиции, хирурги выполняли еще и обязанности цирюльников. В их компетенцию входили врачевание ран, сращение переломов, кровопускание, а также стрижка бороды и волос. Мало-помалу последний вид работ перешел к специализированному парикмахеру, который часто был всего-навсего лакеем хирурга. К концу века большинство хирургов забросили ножницы и помазок. Тогда в городах появились цирюльни на французский манер. Политические власти не менее руководства гильдии были заинтересованы в том, чтобы возвести хирургию в разряд науки и привнести в нее достижения медицины. Это, в частности, послужило причиной создания анатомических курсов. В Гааге хирурги города на свои деньги создали «Анатомический театр». Хотя юридически гильдия хирургов принадлежала к разряду ремесленных, она отличалась от последних заменой посвящения в мастера сдачей экзамена. Доктора и опытные хирурги задавали кандидату теоретические вопросы по анатомии и ставили перед ним различные практические задачи — прижечь рану, изготовить бинты и скальпель, пустить кровь.{114} От судовых хирургов знаний требовалось меньше; для них считалось достаточным уметь врачевать болезни, свойственные простым морякам — огнестрельные ранения, контузии, ожоги, переломы, гангрены… Но упрощенный экзамен лишал судовых хирургов права на частную практику, навсегда привязывая к кораблям. Другие, «домашние» хирурги устраивали приемную в одной из комнат собственного жилища. Здесь же хранились и инструменты (многие из них были изобретены в XVII веке). Они делались из железа, меди и кости — хирургические ножи, прямые и изогнутые, с зубчатым лезвием, иглы для кровопускания и щипцы для вырывания зубов. Помимо инструментов кабинет хирурга украшали различные атрибуты — череп, склянки и профессиональное свидетельство. В то же время операционный стол заменял простой табурет, а крепкого кулака лакея хватало, чтобы обездвижить больного в отсутствие наркоза. Комедийные авторы не уставали насмехаться над этой профессией. Хирурги тяжело переносили привычку общества равнять их с цирюльниками. Университетов они не заканчивали, — ведь двух лет практического обучения было достаточно, — отличительной одежды, как медики, не носили. Тем не менее из их рядов выходили важные государственные деятели. Во многих городах приведенных к присяге хирургов приглашали на муниципальную службу. Они получали привилегию присутствовать в качестве контролеров на всех операциях, осуществляемых их приезжим коллегой. В то время существовали и бродячие хирурги, отбившиеся от гильдии, на которых охотно взваливали надоедливую рутину или, напротив, рискованные, крайне болезненные операции, которые могли подпортить репутацию оседлого эскулапа-буржуа. Наконец, в гильдии хирургов случались и члены второго ряда, которые освобождались от уплаты взносов, но могли оперировать только в присутствии муниципального доктора. К этой категории относились окулисты, костоправы и извлекатели камней. В начале века аптекари принадлежали к гильдии бакалейщиков. Впоследствии они были слиты с медиками. От этого пострадали их коммерческие привилегии — москательщики, оставшиеся в гильдии бакалейщиков, торговали некоторыми лекарствами, которые таким образом выходили из-под фармацевтического контроля. С другой стороны, аптекарей ненавидели медики, видевшие в них своих коварных конкурентов. Не только потому, что те и другие носили одинаковую одежду (черные балахон и плащ, шляпу с заостренным верхом и отложной воротник), но и в силу того, что в своих конторах под набитым соломой чучелом крокодила, служившим традиционной вывеской, аптекари тайком давали медицинские консультации. Соответствующие теоретические познания они получали еще при подготовке к экзамену для вступления в гильдию. Некоторые аптекари занимались научными исследованиями, как Якоб Ле Мор, преподававший в Лейденском университете химию и фармакологию. Впрочем, медики сумели настолько отравить ему существование, что он вынужден был сдать экзамены на степень доктора медицины, чтобы вернуть себе спокойную жизнь. Примечания: 107 Temple, (доклад от 1673 года английского посланника Уильяма Темпла «Замечания о Соединенных Провинциях Нидерландов», чей первоначальный текст был впоследствии отредактирован Г. Н. Кларком (Кембридж, 1932), но я привожу цитаты по старому голландскому переводу (Роттердам, 1692)). р. 177. 108 В недавней работе доктора Т. М. Торийона (Т. М. Torillon), представленной в Парижском университете, рассматривались с клинической точки зрения болезни, мучавшие, по-видимому, некоторых персонажей картин Брейгеля. К подобным изысканиям следует относиться с осторожностью, к тому же Брейгель не жил в Голландии «золотого века». Тем не менее ряд «находок» доктора Торийона представляют интерес — гангрена от закупорки сосудов тромбом, сифилитический табес, спазматический паралич, различные заболевания щитовидной железы и не менее пяти видов слепоты… 109 Temple, р. 177; Murris (Р. Мюрри в своей книге «Голландия и голландцы в XVII и XVIII веках глазами французов» (Париж, 1925) анализирует впечатления около тридцати французов, многие из которых по разным причинам провели в Нидерландах много лет до 1700 года), р. 33. 110 Temple, р. 177. 111 Рудознатство и водознатство, достаточно широко практиковавшиеся, пользовались дурной славой. Однако светлые головы признавали их научное значение. 112 Трактат Дигби (Digby) касательно этого средства был переведен на голландский. Данное средство состояло из железного купороса, прокаленного на солнце и смешанного с гуммиарабиком. 113 Зато считалось хорошим тоном лечиться на водах в Спа. 114 Экзаменационный сбор был очень высоким — 250 гульденов, что в 4–5 раз больше университетского налога на докторскую степень.
полная версия страницы