Форум » Мировая история и культура до и после 17 века » Гигиена » Ответить
Гигиена
МАКСимка: Гигиена Людовика XIII Генрих IV крайним равнодушием к требованиям гигиены; мылся он крайне редко и источал сильный запах пота. В дневнике Жана Эруара, бывшего личным врачом Людовика XIII и наблюдавшего за королем с самого рождения (27 сентября 1601 года), имеется много подробностей, касающихся того, какие нормы гигиены соблюдались в отношении маленького дофина: «11 ноября 1601 года ему впервые натерли голову. 17 ноября 1601 года ему натерли лоб и лицо свежим сливочным маслом и миндальным молочком, поскольку там появилась грязь. 4 июля 1602 года его впервые причесали, ему это нравилось, и он поворачивался головой там, где у него чесалось. 3 октября 1606 года ему омыли ноги теплой водой в первый раз. 2 августа 1608 года впервые искупали». Иногда Генрих IV купался в речке и брал с собой сына. При этом, и будучи ребенком, и став взрослым человеком, Людовик XIII с трудом переносил дурные запахи Парижа и нередко лишался чувств от затхлого воздуха. Достигнув разумного возраста, Людовик XIII становится крайне чистоплотным. С трудом переносит неряшливость некоторых придворных. Каждое утро он принимает ванну- иногда по часу с лишним, а перед сном обтирается влажной губкой. Любит омывать ноги водой, настоянной на лепестках роз. Королевский медик Эруар во время многочисленных болезней короля предписывает ему принимать лечебные ванны.
Amie du cardinal: Я бы сказала, английский дворянин.
МАКСимка: Леонид Петрушенко в "Повседневной жизни Средневековой Европы" указывает на поразительное количество бань в городах того времени. В Риге в XIII веке при населении две тысячи человек уже было три городских бани. В Майнце в XIV веке их было четыре, в Вюрцбурге -семь, в Нюрнберге - 12, в Вене - 29. Зажиточные горожане считали необходимым хотя бы раз в две недели посещать баню. В баню в значительной мере ходили для развлечения и удовольствия, как теперь в ресторан. К услугам посетителей были еда, выпивка, массаж и услуги проституток, которых часто называли "банщицами".
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: К услугам посетителей были еда, выпивка, массаж и услуги проституток А дамы ходили в бани? Какой-то мужской набор развлечений получается.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: А дамы ходили в бани? Про это историк, увы, не пишет.
Amie du cardinal: Глава из книги чешского учёного Милана Даниела «Тайные тропы носителей смерти». МИР БЛОХ И ЧУМЫ
Corinne: http://www.ateismy.net/content/spravochnik/antiabsentis/grjaznaja_tema2.html
Amie du cardinal: L’odeur des villes Здесь приведены впечатления современников, а не беллетристов и фантастов. Жан-Жак Бушар "Путешествие из Парижа в Рим" (1630) Lyon – 1630 La ville est en soi fort laide, triste, et puante; les rues étant très étroites, obscures et pleines de boue, et les maisons hautes, obscures, mal bâties, sans être ornées ni même enduites extérieurement; tous les entours des portes et des fenêtres sont jaunis d'ocre, et la plupart des fenêtres ne sont que des châssis de papier, qui se haussent et se baissent comme des auvents, par-dehors, avec des ficelles. La pente des toits n'est pas reprise du côté de la rue, mais va se joindre à la maison voisine; l'eau est portée par de grandes gouttières de bois qui s'avancent jusqu'au milieu de la rue, ce qui est extrêmement vilain pour la vue, et plus incommode encore aux épaules de ceux qui passent lorsqu'il pleut. Город сам по себе очень некрасивый, жалкий и зловонный... Франсуа Берто о Мадриде. «Дневник путешествия в Испанию » (1659) Les rues sont pour la plupart larges, mais je ne crois pas que jamais on en ait ôté un tombereau de boue, tant il y en a partout, et si infecte à cause des ordures que l'on y jette, que je crois que c'est pour ce sujet que les Espagnols ont tant de soin d'avoir du parfum Улицы по большей части широкие, но я не думаю, что их когда-либо избавляли от грязи, поскольку она повсюду, и если смрад исходит от мусора, который выбрасывают на улицы, то я считаю, что именно поэтому испанцы так старательно пользуются духами. Отрывок из отчёта специальной комиссии для парламента Гренобля (1659) La rue Pailleret est remplie de boues, eaux croupies, pailles pourries, plumes, tripailles et autres vilaines et puantes ordures provenant des auberges et écuries. La rue du Boeuf est beaucoup plus puante et infecte que d'autres, à cause des bouchers et charcutiers (...) et que le sang, tripailles et débris de toutes sortes qui n'en sont pas enlevés. Devant diverses maisons de la rue Bournolenc, se trouvent plusieurs tas d'ordures comme vidanges de caves, graviers, fumier cendres et mâchefer. Улица Пайере полна грязи, гниющей воды, тухлой соломы, перьев, требухи и других мерзких и вонючих отбросов, происходящих от постоялых дворов и конюшен. Улица дю Бёф (*Бычья) гораздо более смрадная и вонючая, чем другие, из-за мясников и колбасников (...) и чем кровь, кишки и отбросы всех видов, которые оттуда не вывезены. Перед различными домами улицы Бурноланк находится ряд куч мусора, как нечистоты из подвалов, песок, зола и нагар. А вот и про Лувр, который, оказывается, благоухал, вопреки предположениям некоторых извращенцев. Отрывок из петиции, адресованной Луи XIV около 1670 года. Aux environs du Louvre, en plusieurs endroits de la cour et sur les grands degrés, dans les allées d’en haut, derrière les portes et presque partout, on y voit mille ordures, on y sent mille puanteurs insupportables, causées par les nécessités naturelles que chacun y va faire tous les jours, tant ceux qui sont logés dans le Louvre que ceux qui y fréquentent ordinairement et qui le traverse ... В окрестностях Лувра, в нескольких местах двора и на больших лестницах, в галереях, за дверями и почти везде, видно множество мусора, чувствуется множество невыносимых запахов, вызванных естественными потребностями, которые каждый там собирается справлять ежедневно, как те, кто обитает в Лувре, так и те, кто его обычно посещает и кто через него проезжает. И в Версале не гламурненько как-то. Впечатления господина Ла Морандьера 1764 года. Le parc, les jardins, le château même font soulever le coeur par les mauvaises odeurs. Les passages de communication, les cours, les bâtiments en ailes, les corridors sont remplis d’urine et de matières fécales; au pied même de l’aile des ministres, un charcutier saigne et grille ses porcs tous les matins; l’avenue de Saint-Cloud est couverte d’eau croupissante et de chats morts. Парк, сады, сам замок вызывает тошноту дурными запахами. Переходы, дворы, флигеля, коридоры переполнены мочой и экскрементами; у подножья министерского крыла колбасник каждое утро режет и жарит своих свиней; аллея Сен-Клу покрыта стоячей водой и дохлыми кошками. Письмо Вольтера доктору Поле от 2 апреля 1768 года Vous avez des boucheries dans de petites rues sans issue qui répandent en été une odeur cadavéreuse capable d’empoisonner tout un quartier. У вас имеются скотобойни в маленьких тупичках, которые летом распространяют трупный запах, способный отравить воздух целого квартала. Дени Дидро в «Путешествии в Голландию» пишет в 1774 году: Amsterdam est une ville infecte. Амстердам - город вонючий. Аббат Жан-Пьер Папон в «Путешествии в Прованс» отмечает, что в Грассе в 1780 году: Les rues y sont étroites et irrégulières, sans ornements, et toujours couvertes de fumier, comme le sont celles de beaucoup de villes et de tous les villages de Provence. Улицы здесь узкие и беспорядочные, без прикрас, и всегда покрыты навозом, как улицы многих городов и всех деревень Прованса. И так далее... Тут уже господа ревизионисты не смогут заявить, что это фантазии и выдумки.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: А вот и про Лувр, который, оказывается, благоухал, вопреки предположениям некоторых извращенцев. Amie du cardinal пишет: И в Версале не гламурненько как-то. Помню, что и про Лувр, и про Версаль еще писали многие историки в своих трудах о повседневной жизни. Да и что говорить, они писали и о Париже в целом. Воняло и во времена Филиппа-Августа, и во времена Людовика XV. И я думаю, что в Средние века нечистот было меньше, поскольку и размер города, и количество населения значительно уступали Парижу XVII-XVIII столетий. И мылись в XIII веке, определенно.
Amie du cardinal: МАКСимка, просто в статье, ссылку на которую дала Corinne, всё это подвергается сомнению. Да ещё с негодованием.
Amie du cardinal: Детская смертность во Франции. Перевод отрывка из статьи La mortalité infantile en France с сайта Institut National d'Etudes Démographiques Очень частая прежде, смерть детей до одного года стала редкой во Франции. В 2009 году менее четырёх новорожденных на тысячу (3,7) умерли до своего первого дня рождения. Два века снижения. В XVIII веке во Франции приблизительно один новорожденный из трёх умирал до того, как достигал одного года, будучи чаще всего жертвой инфекционной болезни. Ситуация изменится в конце XVIII века: детская смертность начнёт снижаться быстрее, и к 1850 году смерть будет поражать не более одного новорожденного из шести. Основными движущими силами этого снижения являются успешная вакцинация от одной из основных причин смерти детей в это время, оспы, и прогресс, достигнутый как в искусстве родовспоможения, так и в первоначальном уходе, даваемом новорожденному. Вред от стихийной индустриализации XIX века. Но в течение второй половины 19 века детская смертность увеличится снова, поскольку стихийная индустриализация и скученность в городах благоприятствует эпидемиям. Появляется новая болезнь, холера, которая вызывает несколько эпидемий. К тому же дети, отданные кормилице в сельскую местность, подвержены очень значительной смертности. Начиная с конца XIX века, благодаря распространению практики асептики и государственной политики контроля за детьми и кормилицами, детская смертность вновь начинает снижаться. Это движение не прекратится. Единственные исключения, пик 1911 года, связанный с жарким летом, в течение которого смертность от диареи была очень сильной, затем пик, вызванный войной 1914-1918 года, усиленный эпидемией испанского гриппа, и пик смертности 1945 года, связанный с дезорганизацией системы распределения молока, которая сопровождала освобождение от гитлеровской оккупации.
Amie du cardinal: Ученые "воскресили" средневековую версию микроба, вызывающего проказу Найдена причина ослабления эпидемии проказы в Средние века За последнюю тысячу лет бактерия - возбудитель проказы Mycobacterium leprae с генетической точки зрения не претерпела никаких существенных изменений и значит уменьшение числа случаев этого заболевания в Европе к 16 веку связано не с ослаблением вирулентности возбудителя, а с улучшением социальных условий жизни людей. К такому выводу пришла международная группа специалистов, которой удалось полностью секвенировать древний геном этого патогена, выделив его из останков людей, погибших от проказы в Средние века. Результаты исследования опубликованы в журнале Science. Leprosy remarkably unchanged from medieval times Скелеты средневековых прокаженных, найденные во время раскопок у лепрозория Святой Марии Магдалины в Винчестере, Великобритания. Фото Винчестерского университета
Amie du cardinal: Тем, кто считает, что в средние века царила некая гигиеническая идиллия, полезно будет узнать следующие сведения - ещё в 1954 году 81% парижских квартир не имел ванной, 55% - туалета. Об этом сообщает Иван Комбо в книге «История Парижа», 2002. Между войнами жилищное строительство было запущено, а во время второй мировой приостановлено, хотя население Парижа увеличивалось на 50 тысяч в год. 100 тысяч парижских квартир были признаны вредными для здоровья. В послевоенные годы свирепствовал туберкулёз - от него ежегодно умирало 33 жителя квартала Елисейских полей, 142 человека в других кварталах, а смертность среди квартирантов лишённых удобств меблированных комнат составляла 877 человек на 100 тысяч населения.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: ещё в 1954 году 81% парижских квартир не имел ванной, 55% - туалета. Кто бы мог подумать! А ведь это было относительно недавно.
Amie du cardinal: Любопытные отрывки из книги Юхнёвой Е.Д. «Петербургские доходные дома» М.:Центрполиграф, 2008 Умывальники Спектр приборов для пользования водой в гигиенических целях был достаточно широк: фаянсовые или металлические кувшины с тазами; простейший металлический рукомойник в виде чайника с носиком, висевший на веревке, для пользования его надо наклонять; цилиндрический или плоский металлический рукомойник, закрепленный на стене, мы поныне продолжаем пользоваться им на дачах. Это и сложнейший комплекс (вспомните изображение Мойдодыра из детской книжки) — плоский прямоугольный резервуар для воды, укрепленный на стене, закрытый декоративной панелью (мраморной, металлической или крашенный масляной краской деревянной) с зеркалом, от низа резервуара отходила коротенькая труба, она могла заканчиваться простым дозирующим устройством дачного рукомойника, вентильным краном или даже шаровым, появившимся в конце XIX века. Грязная вода попадала в таз или в фаянсовую, металлическую или мраморную раковину (они распространились с 1860-х годов). Из раковины вода сливалась в ведро, которое приходилось выносить или по трубе домовой канализации сливать в выгребную яму. Раковины соединялись прямыми, без сифона и решетки, трубами с выгребными ямами, и поэтому, как вспоминали современники, «снабжали квартиры воздухом, профильтрованным через экскременты и клоачную жидкость». Ванны В XVIII веке в возведенных по иностранному образцу петербургских дворцах знати как редкостные диковинки стали появляться ванны. Делались они или из мрамора, или из зеленой меди. А императрица Елизавета Петровна заказала себе на Стеклянном заводе хрустальную ванну, вкладываемую в медную. Лишь в царствование Николая I, во второй четверти XIX века, ванны стали обязательными в дворцовом быту. Для них стали отводиться специальные комнаты. Правда, по этикетным соображениям санитарно-гигиенические предметы маскировали. Например, представьте себе ванную комнату в виде библиотеки. Посередине — стол, покрытый сукном, но стоило лишь поднять столешницу, то под ней обнаруживалась ванна. Вдоль стен — шкафы с книгами, но подойдя к одному из них и легко открыв дверь-обманку, на которой искусно нарисованы корешки книг, вы попадаете в душ. В петергофском Фермерском дворце наследника престола, будущего Александра II, архитектор А. Штакеншнейдер углубленную в полу ванну замаскировал сверху диваном, а душ спрятал в стенном шкафу. Душ частенько маскировали под люстру, вернее сказать, это была душ-люстра. Она освещала помещение при помощи вставленных в нее свечей, а из дырочек, расположенных внизу резервуара, шла вода. Сегодня воссозданная люстра-душ демонстрируется в помещении холодной ванны Банного корпуса в Петергофе. Лишь в последней четверти XIX века ванны начали появляться в квартирах петербуржцев, но из всех квартирных удобств они были наименее распространены. По данным переписи 1890 года, ваннами оборудована только одна из тысячи однокомнатных квартир и одна из трехсот двухкомнатных квартир. В средних по размеру (3-5-комнатных) квартирах ванны имелись в одной из десяти квартир. Зато более половины «барских» квартир оснащались ваннами (ванны были в 57 % 6-10-комнатных квартир и в 70 % квартир из более чем 10 комнат). Рассматривая обмерные планы петербургских квартир, можно заметить, что площадь ванных комнат обычно около 8 кв. м, а самые маленькие — около 6 кв. м. Ванные комнаты практически всегда делались с окном, поэтому в них отсутствовал избыточный пар и духота. Ванны изготавливались из различных материалов: мраморные, фаянсовые, чугунно-эмалированные, медные (луженые), оцинкованные. Независимо от материала при пользовании ванной ее обычно внутри выстилали простыней, поскольку соприкосновение корпуса ванны с телом считалось неприятным и негигиеничным, а потом заполняли водой. Вода для мытья нагревалась на плите в ведрах или баках, и ванна наполнялась при помощи черпаков. Изредка бак вмуровывался сбоку в топку плиты. Такие плиты нельзя было топить, не наполнив бак водой, поскольку швы у него расходились, и для исправления требовался лудильщик. К концу XIX века получает распространение дровяной водонагреватель (подобие гигантского самовара). Он представлял собой резервуар для воды цилиндрической формы с внутренней нагревательной трубой-дымоходом, высотой до одной сажени (то есть чуть более двух метров). Вода в него могла подаваться по водопроводным трубам или, там, где водопровод отсутствовал, воду наливали вручную ведрами. Под резервуаром была встроена топка, она обычно топилась дровами, чрезвычайно редко — углем. Горячие газообразные продукты сгорания, проходя через внутреннюю трубу-дымоход, нагревали воду. Иногда для комфорта рядом устраивался резервуар для холодной воды. Из резервуаров через краны вода поступала в ванну. Для перемешивания воды в ваннах пользовались небольшими металлическими или деревянными «веслами» с дырочками. Душ был скорее исключением в квартирах петербуржцев. В домах существовали и общественные ванны. Ими, поданным переписи 1881 года, оборудовалось 5 % домовладений (из 9261 — в 435). В частных домах общест венные ванны имелись в 4 домах из 100, тогда как в благотворительных заведениях — в каждом десятом. В среднем приходилось по три общественные ванны на дом. Появление водопровода не внесло резких изменений во внешний вид ванн и умывальников. Со второй половины XIX века врачи обнаружили в ваннах лечебную силу. Так, лейб-медик императрицы Марии Александровны, супруги Александра II, академик С. Боткин назначал ей, страдавшей частыми бронхитами впоследствии перешедшими в чахотку, водолечение. Сначала больную заворачивали в мокрую простыню и, укрыв периной, ждали, когда она покроется потом, затем ее ставили на несколько секунд под холодный душ или погружали в прохладную ванну. После этого больная чувствовала себя лучше: снижался жар, учащенный пульс выравнивался, дыхание становилось глубоким. При расстройстве нервов, как тогда говорили, врачи рекомендовали хвойные ванны с добавлением в воду сосновых или можжевеловых веток и шишек. Имели ванны и косметический эффект. Красавицы XIX века принимали ванны из минеральных вод, с миндальным молочком. В начале XX века рекомендовались «ванны красоты» с добавлением в воду ароматических трав (мяты, эвкалипта, шалфея, розмарина, тмина), розовых лепестков и одной бутылки одеколона. Чаще добавляли в ванну овсяный отвар или сенную труху — общедоступно, но какой бархатистой после этого делалась кожа! КАНАЛИЗАЦИЯ Отхожие места «Отхожие места», «ретирадники» или «нужники» служили для сбора человеческих испражнений. Слова «уборная» или «туалет» для обозначения этого места стали употребляться лишь в XX веке. Для XIX века слово «уборная» обозначало помещение для одевания, а слово «туалет» имело несколько значений: женский наряд, или приведение в порядок своего внешнего вида («совершать туалет»), или столик с зеркалом, за которым причесываются и накладывают макияж. Устройство отхожих мест Петербурга XVIII века хорошо известно. Они представлены в музейных экспозициях в Летнем дворце Петра I и в петергофском Монплезире. К началу XIX века они не видоизменились. Чрезвычайно подробное описание отхожих мест дал капитан японской шхуны Дайкокуя Кодаю, попавший после кораблекрушения в Россию и в 1791 году привезенный в Петербург. После возвращения на родину Кодаю подвергли тщательному допросу, и он дал письменные показания о разнообразных сторонах русской жизни. Книга показаний Кодаю, составленная Кацурагавой Хосю, хранилась как государственная тайна и до 1937 года оставалась секретной. Ее русский перевод (переводчик — В.Т. Константинов) издали лишь в 1978 году (X. Кацурагава. «Краткие вести о скитаниях в северных водах»). Цитирую: «Уборные называются [по-русски] нудзуне, или нужник. Даже в 4-5-этажных домах нужники имеются на каждом этаже. Они устраиваются в углу дома, снаружи огораживаются двух-трехслойной [стенкой], чтобы оттуда не проникал дурной запах. Вверху устраивается труба вроде дымовой, в середине она обложена медью, конец [трубы] выступает высоко над крышей, и через нее выходит плохой запах. В отличие от дымовой трубы в ней посредине нет заслонки, и поэтому для защиты от дождя над трубой делается медный навес вроде зонтика. Над полом в нужнике имеется сиденье вроде ящика высотой 1 сяку 4-5 сунов [сяку = 30,3 см или 37,8 см; 1 сун = 3,03 см]. В этом [сиденье] вверху прорезано отверстие овальной формы, края которого закругляются и выстругиваются до полной гладкости. При нужде усаживаются поудобнее на это отверстие, так, чтобы в него попадали и заднее, и переднее тайное место, и так отправляют нужду. Такое [устройство] объясняется тем, что [в России] штаны надеваются очень туго, так что сидеть на корточках, как делают у нас, неудобно. Для детей устраиваются специальные сиденья пониже. Нужники бывают большие, с четырьмя и пятью отверстиями, так что одновременно могут пользоваться три-четыре человека. У благородных людей даже в уборных бывают печи, чтобы не мерзнуть. Под отверстиями сделаны большие воронки из меди, [а дальше] имеется большая вертикальная труба, в которую все стекает из этих воронок, а оттуда идет в большую выгребную яму, которая выкопана глубоко под домом и обложена камнем. Испражнения выгребают самые подлые люди за плату. Плата с людей среднего сословия и выше — по 25 рублей серебром с человека в год. Очистка производится один раз в месяц после полуночи, когда на улицах мало народа. Все это затем погружается на суда, отвозится в море на 2-3 версты и там выбрасывается». Отхожие места, расположенные вне дома, во дворе, назывались ретирадниками, они представляли собой небольшой деревянный домик с отверстием в полу над выгребной ямой, очень похожий на современное дачное «удобство». Этими дворовыми ретирадниками пользовались дворники, швейцары, уличные торговцы и жильцы подвальных этажей. В 1881 году в 90 % дворов были выгреба (из 9261 — в 8100). В среднем на двор приходилось 6 ретирадников. Аристократы по отхожим местам не ходили. Отправление естественных надобностей в XVIII веке могло происходить прилюдно, почти не таясь. Существовали переносные сундучки, сидя на которых, даже можно было принимать гостей. Этому способствовало отсутствие у женщин панталон и мода на кринолины, продержавшаяся в России более полутора веков. Один подобный сундучок экспонируется в Туалетной комнате Банного корпуса в Петергофе. Там рядом с ним — фаянсовая с цветочным орнаментом «ночная ваза». У представителей высших и средних городских слоев для отправления естественных надобностей служили фарфоровые или фаянсовые предметы по форме похожие на вазы или супницы, а у низших — простой горшок, жестянка или ведро. Кстати, отсюда и название «детский горшок», использующийся до сих пор. Интересно, что, отправляясь куда-либо, знатная дама могла прихватить с собой, спрятав в муфту, «бурдалю». Это подкладные судна, обычно фаянсовые, продолговатые, с одной ручкой, формой немного напоминающие соусники. Свое название они получили от имени известного оратора Франции времен Людовика XIV. Во время его длинных выступлений придворные дамы пользовались этими устройствами. Два бурдалю можно увидеть в помещении теплой ванной комнаты петергофского Банного корпуса. В первой половине XIX века по мере роста этажности домов в них на черных лестницах стали появляться отхожие места пролетной системы. Находились отхожие места на площадке черной лестницы рядом с окном в неглубокой нише без дверки. Кое-где в старинных домах, не подвергшихся капитальному ремонту, эти ниши и каменные стульчаки с заложенными дырками сохранились по сию пору. Нам трудно представить, как можно пользоваться туалетом без дверей. Но приличие — достаточно условное понятие. К тому же надо учесть, что движение по черным лестницам было более оживленным. Сейчас мы пользуемся лестницей только когда выходим на улицу, все наши бытовые нужды мы удовлетворяем внутри квартиры. А в ХVІІІ-ХІХ веках: и дрова принеси, и воды натаскай, и в погреб да в ледник за провизией сбегай, и в подвал постирать сходи, да на чердаке выстиранное развесь — так целый день вверх-вниз и бегали. Когда в квартирах стали появляться клозеты, а потом ватерклозеты, отхожими местами на лестницах продолжали пользоваться жильцы квартир верхних этажей и мансард, не имевших этих удобств, и прислуга из квартир, где клозеты имелись, но пользовались ими лишь «господа». Клозеты и ватерклозеты С середины XIX века начались попытки перенесения отхожих мест внутрь квартиры в виде клозета. В отличие от незамысловатых упомянутых выше «удобств» клозеты благодаря специальному клапану не пропускали канализационных запахов, и поэтому они устраивались внутри квартир в специальных небольших помещениях, обычно с окном. Клозет представлял собой металлическую воронкообразную чашу, ее выходная труба в месте присоединения к вертикальной трубе домовой канализации перекрывалась специальным клапаном при помощи педали или ручки. Аналогичным устройством мы пользуемся до сих пор в поездах дальнего следования, но там есть водяной смыв, а в клозетах его не было. Ватерклозеты — это клозеты с водяным смывом. Подобную конструкцию впервые применили в Китае примерно в I веке до н.э., во второй половине XVI века крестник королевы Елизаветы I — поэт и переводчик сэр Джон Харрингтон — изобрел ватерклозет. Изготовили всего два экземпляра этого устройства: для королевы и для самого автора. Он описал его в сатирической книге «Метаморфозы Аякса», кстати, за злые политические пассажи, там содержавшиеся, автора удалили от двора — сослали в родовое поместье. Только в 1775 году английский часовой мастер А. Камминг получил первый патент на туалет с клапанным смывным устройством. Патент на механизм с шаровым поплавком, автоматически отмеряющим очередную порцию воды в бачке после смыва, выдали в начале XIX века англичанину Т. Крапперу, занимавшемуся изготовлением водопроводной арматуры. Понадобились десятилетия на то, чтобы догадаться сделать гидравлический затвор с S-образной трубой. Без него неприятные запахи из канализации очень легко проникали в помещение. Конечно, далеко не сразу унитазы вытеснили привычные выгребные ямы. В Париже, например, последние вместилища нечистот засыпали только в 1959 году. Первым в Петербурге появился ватерклозет системы «Монитор» по цене 6 рублей. Этот тип ватерклозетов не имел сливного бачка, и при нажатии специальной ручки (реже — педали) вода из водопроводной трубы поступала прямо в приемную чашу и затем в открывшееся отверстие. Когда ручку отпускали, вода переставала поступать, и клапан-заслонка закрывался, почти не пропуская в квартиру канализационных газов. Вскоре «Монитор» вытеснило устройство, названное «русской системой», или «русским горшком», по цене 6 рублей 73 копейки, состоявшее из чугунного воронкообразного горшка, соединенного трубой с накопительным бачком для воды. Нововведение восторженные современники сравнивали с Ниагарским водопадом. Вторым нововведением стало колено — гидравлический затвор фановой трубы. Оставшаяся в нем часть воды абсолютно не пропускала в квартиру никаких запахов. «Теперь в туалетных комнатах благоухают только розы», — высокопарно заключали современники. Этой конструкцией мы пользуемся до сих пор, и вот уже 100 лет ничего принципиально нового не придумано. Дизайнерские же изыски начались еще в конце XIX века. Постепенно стали входить в обиход английские ватерклозеты «Торнадо» и «Пьедестал» с «фаянсовыми чашками особой ладьеобразной формы» и «оригинальной каплевидной формы ручкой, свисающей с бачка на изящной цепочке», она заменила ручку на самом ватерклозете. По данным переписи 1890 года, ватерклозетами оборудованы были каждая восьмая однокомнатная квартира и каждая третья из двухкомнатных квартир. Две трети средних по размеру (3-5-комнатных) квартир имели ватерклозет. А вот в «барских» квартирах ватерклозеты устанавливались практически в каждой — ватерклозеты имелись в 92 % от общего количества 6-10-комнатных квартир и в 96 % квартирах из более 10 комнат. Слово «унитаз», вытеснившее слово «ватерклозет», пришло в русский язык много позже из Испании, где началось производство первых фаянсовые унитазов современной конструкции акционерным обществом «Unitas» (что по-испански — «Союз»). Всемирный день туалета отмечается 19 ноября. Во многих странах мира открылись музеи, посвященные туалетному делу и его орудиям. Пожалуй, самая полная коллекция унитазов всех времен и народов представлена в Гладстонском музее в Англии. В России историю отхожих мест можно узнать на выставке «Эволюция общественного туалета» в петербургском Музее воды. Здесь представлены унитазы от старинного английского до современного «биуни» (то есть биде-унитаза), оборудованного не только душем, но и феном. Однако в реальности для подавляющего большинства петербуржцев проблема была вовсе не в том, что блестят или нет у них полы, а в элементарном отсутствии воды, за которую надо платить водовозу; в невозможности залить кипятком кишащих насекомых по чисто экономическим причинам — приготовление кипятка требовало дров, а за пользование хозяйской дровяной плитой брали отдельную плату, ее растапливали традиционно, один раз в день, и чтобы лишний раз вскипятить воду, требовались лишние дрова. Часто даже кипяток для чая покупали с утра у разносчика. Но не только беднейшее население не могло поддерживать чистоту своего жилища. «Часто, входя в переднюю хорошего дома, вы находите ее грязною, безобразною, в беспорядке, и здесь уже запах ламп, кухни неприятно поражает ваше обоняние. Вы удивитесь, видя, напротив того, в приемных отличный порядок, приятную чистоту, лоск, свежесть всех предметов. В другом доме вы тотчас заметите, что прекрасный обед сервирован на чрезвычайно дурной посуде или обратно; в другом — при роскоши всех принадлежностей вам бросится в глаза худо одетая, неисправная, хотя многочисленная прислуга». Домовая канализация Междуэтажные трубы для спуска нечистот изготавливались в основном из дерева (80 %), реже — так называемых «каменные», то есть кирпичные (20 %) выкладывались при строительстве дома. Остатки канализационных кирпичных труб сегодня иногда можно увидеть на стенах старых домов: два параллельно торчащих ряда кирпичей, идущих сверху вниз вдоль лестничных окон, внешняя стенка трубы обычно отбита. Крайне редко встречались гончарные трубы, и как нечто удивительное упоминаются железные трубы, эмалированные внутри. Трубы эти вели в выгребные ямы. Только 20 % выгребных ям сооружалось из влагонепроницаемых материалов: из цемента, реже из керамики или железа, остальные выгреба делались из барочного леса и, за редким исключением, даже не обмазывались глиной, как требовалось по Обязательному постановлению 1884 года. Нечистоты свободно впитывались в окружающую почву. По этой причине при быстром росте количества населения и все более уплотняющейся застройке в последней трети XIX века санитарно-эпидемиологическое положение становилось крайне опасным. Выгреба. Золотари Канализационные трубы вели к выгребным ямам, устраиваемым во дворах, рядом с помойными ямами, в подвалах здания или в виде боковых пристроек к нему. Из-за отсутствия городской сливной канализации воздух дворов наполняли запахи нечистот из негерметично закрытых выгребных ям. Выгреба обшивались деревом, количество непроницаемых (цементных, кирпичных или железных) выгребов, требуемых санитарной службой, существенно выросло только к концу XIX века. По городской переписи 1900 года можно представить, какое огромное количеств выгребов (32 тысячи) накопилось в Петербурге к началу XX века. С ростом этажности домов в одном дворе устраивалось уже не по одной-двум выгребным ямам, их число доходило до нескольких десятков. По переписи 1881 года в 90 % дворов были выгреба (из 9261 — в 8242, в среднем — 3 на двор), а опорожнялись они значительно реже, чем требовалось по предписаниям медицинской полиции, о чем свидетельствовали многочисленные штрафы. Обязательная принадлежность дворов — ретирадники, располагавшиеся над выгребной ямой. Город задыхался от миазмов, поднимавшихся из выгребных ям. Удалением экскрементов из города занимались специальные люди — золотари. Они вычерпывали нечистоты по несколько раз в год из выгребных ям специальными черпаками (в редчайших случаях — насосами) в открытые бочки или ящики. Для дезинфекции выгребные и помойные ямы поливались карболовой кислотой, хлорной и едкой известью и т. п. Кроме городского ассенизационного обоза, размещавшегося на Васильевском острове, работало множество частных золотарей. Для открытия подобного промысла не требовалось никаких особых разрешений. Имеется у человека лошадь, телега и возможность купить ящик ценой в 40 рублей, вот он и становится золотарем. Зимой отходы вывозились на свалки, имеющиеся во всех районах. Крупными были свалка на Гутуевском острове, Смоленское поле к западу от Смоленского кладбища, Куликово поле на Выборгской стороне. В летнее время нечистоты удалялись из города при помощи городских и частных особых ассенизационных (вывозных) лодок, стоявших по рекам Смоленке и Ждановке. Лодки эти имели особое устройство: фекальной массой наполнялась только средняя их часть, носовая и кормовая части оставались свободными. В носовой части чаще всего устраивалось временное жилье для рабочих. Каждая лодка вмещала до 300 возов нечистот, с воза бралась плата — 30 копеек. Увозились нечистоты ранним утром далеко за Лахту, где их сливали в море. Наряду с выгребными ямами в Петербурге в нескольких общественных зданиях использовалась и пневматическая канализация по методу Бурова, когда нечистоты удалялись по трубам давлением воздуха, без смыва водой. Санитарные службы пропагандировали бессливные системы (земляные клозеты инженера Тимоховича и торфклозеты Надеина), поскольку из ватерклозетов нечистоты попадали в реки и каналы. Отсутствие городской сливной канализации Канализация — система удаления сточных вод: хозяйственно-фекальных (бытовых), производственных (от промышленных предприятий), атмосферных (от таяния снега и дождей). По способу удаления различают сливную и вывозную (ассенизационную) канализацию. Как показывала практика, ассенизационными средствами вывозилось в лучшем случае около 1/3 жидких нечистот, остальные просачивались в грунт, загрязняли и заражали почву и грунтовые воды городов. Стоимость вывоза нечистот обходилось почти в 100 раз дороже, чем слив их по системе канализационных труб. Но, несмотря на то что сливная бытовая канализация более гигиенична и экономична, ее не существовало в Петербурге до начала XX века. Имелись только общегородская дождевая канализация и множество производственных. Необходимость городской канализации для спуска нечистот в Петербурге ощущалась очень остро. С 1868 по 1917 год предлагалось 48 проектов ее устройства, но ни один из них не реализовали. Первая система городской сливной канализации появилась в Гатчине и Царском Селе. В 1902 году учреждается Вневедомственная комиссия по улучшению санитарных условий в Царском Селе. Под ее руководством в течение 1902-1904 годов после разработки проекта проложили канализационную сеть из керамических труб протяженностью 45 верст. Пять лет (1903-1908) ушло на сооружение из бетона очистной биологической станции, занимавшей площадь около 5 тыс. кв. саженей и рассчитанной на обслуживание 40 тыс. человек. Располагалась станция на реке Славянке ниже деревень Липицы и Ново-Веси. Ближайшая деревня ниже по течению — Московская Славянка — находилась на расстоянии шести верст. Очистную станцию построили в крытом помещении, чтобы избежать замерзания нечистот в зимние месяцы. Очистка осуществлялась биологическим методом: загнивание жидкости с применением септиков и окислителей разного рода. Частичная эксплуатация канализации с очистными сооружениями началась 1 декабря 1905 года. Планировалось создание еще и озонной станции для обеззараживания сточных вод в периоды эпидемий, но этот проект не осуществили. Первая городская канализация успешно функционировала в Царском Селе, назрело создание канализационной системы для всего Петербурга, но наступил 1917 год...
Amie du cardinal: Вот что писал маркиз Астольф де Кюстин в 1839 году: Хотя русские и притязают на элегантность, во всем Петербурге невозможно найти сносную гостиницу. Знатные вельможи, приезжая в столицу из глубины империи, привозят с собой многочисленную дворню: поскольку люди являются их собственностью, они держат их за предметы роскоши. Оставшись одни в господских покоях, слуги как истинные уроженцы Востока немедленно разваливаются в креслах и на диванах, оставляя повсюду клопов, которые из-под диванной обивки переползают в деревянные подлокотники и ножки мебели, а оттуда - на стены, пол и потолки; несколько дней спустя они заполняют все жилище, причем невозможность проветрить комнаты в зимнее время лишь усугубляет зло. Новый императорский дворец, восстановленный такой дорогой ценой, уже кишит этими тварями; можно подумать, будто несчастные рабочие, расстававшиеся с жизнью ради того, чтобы поскорее отделать палаты своего повелителя, заранее отомстили за свою гибель, заразив эти гибельные стены мерзостными насекомыми; некоторые комнаты дворца пришлось закрыть еще прежде, чем в них вселились хозяева. Если эти ночные супостаты не миновали даже дворца, каково же придется мне у Кулона? Отчаяние овладевает мной, но белые ночи заставляют забыть обо всех невзгодах.
Amie du cardinal: Жарким летом 1858 года в Лондоне стояло Великое зловоние (The Great Stink). The Great Stink, or the Big Stink "Великое зловоние" в Лондоне В 1815 году было принято решение вывести канализацию в Темзу и в течение 7-ми лет туда сливались канализационные стоки со всего города. И это несмотря на то, что из Темзы все так же продолжали брать воду для бытовых нужд и приготовления пищи в частности. В Лондоне насчитывалось не менее 200 тысяч сточных ям, которые необходимо было регулярно чистить, но поскольку цена за это была крайне высока, часто это не делалось вовсе, что прибавляло смрада в и без того не самый свежий воздух Лондона. Отрывок из книги Лайзы Пикард «Викторианский Лондон» (Victorian London: The Life of a City: 1840-1870.), изданной у нас в 2011 году Писатель может использовать слова, чтобы описать какую-то сцену. Художник может нарисовать ее. Композитор, используя звуковые эффекты, созданные в студии, может в какой-то мере воспроизвести звуки прошлого. Но самое мощное из чувств, обоняние, лишено своего языка. Как ни одно другое, совместно с памятью оно может воскресить прошлое человека. Но без помощи памяти, действуя само по себе, как оно может вернуть прошлое? Чтобы описать запахи прошлого, существуют лишь слова. Вот почему эта книга начинается именно так. Подумайте о самом худшем запахе, какой вы когда-либо ощущали. Теперь представьте, что вы обоняете его день и ночь, по всему Лондону. Но дело обстояло еще хуже. Любое зловонное дуновение было опасным. Вредные испарения, дурной воздух или, как говорят итальянцы, mal aria, приносили болезнь. Флоренс Найтингейл, вполне сознавая это, спроектировала свою новую больницу Св. Фомы как отдельные здания с открытыми террасами, чтобы больничные запахи не могли накапливаться в палатах и отравлять пациентов. Темза воняла. Основной составляющей были человеческие отходы. В прежние века Темза действительно «текла светло», и в ней во множестве водились лосось и лебедь. Люди, очищавшие выгребные ямы, продавали человеческие экскременты как полезное удобрение для питомников и ферм за пределами Лондона.[5] Иногда из окна на незадачливых прохожих или на улицу выливали ночной горшок, его содержимое добавлялось к разнообразной мешанине из дохлых собак, лошадиного и коровьего навоза, гниющих овощей. Дождь смывал большую часть всего этого в Темзу. Существовали, правда, сточные трубы, но они предназначались только для поверхностных вод, и сбрасывать туда нечистоты было запрещено законом. Затем Лондон изменился. К 1842 году, согласно переписи, в Лондоне насчитывалось 1 945 000 человек, и, вероятно, больше, если включить сюда тех, кто не стремился попасться на глаза чиновникам. В городе насчитывалось 200 000 выгребных ям,[6] полных и переливающихся через край. Чистильщики выгребных ям просили шиллинг за то, чтобы опорожнить яму, и многие жалели денег. В старых частях Лондона дома стояли на краю грязевых озер. Сточные трубы не справлялись с плавающим в них мусором, они разрывались и переливались через край. Один обеспокоенный горожанин в 1840 году написал в Министерство внутренних дел письмо с настоятельной просьбой улучшить канализацию в Пимлико, «где вряд ли существует какая-либо дренажная или канализационная система, где есть только канавы, наполненные на фут или больше песком, растительными отбросами и мусором, отчего здесь стоит жуткая вонь, порождающая малярию и лихорадку, и откуда расстояние по прямой до Букингемского дворца около ста ярдов». На письме лаконичная надпись дворцового эконома: «по сути, верно»,[7] но основания для каких-либо действий он не увидел. В 1843 году инспектор канализации в Холборне и Финсбери, где под землей было проложено 98 миль сточных труб, не сливавшихся в Темзу, сообщал, что «в большей части зарытых труб скопившаяся грязь гниет по много лет и служит причиной самых неприятных и нездоровых испарений… средство… поднять на поверхность эту грязь ведрами, опорожнить их на улицу, затем вывезти на телегах», в этой операции не должны участвовать люди с тонким обонянием.[8] Иногда, но не всегда, сточные трубы увеличивали, чтобы они могли справиться с возросшим потоком. В 1849 году меняли сточную трубу под Флит-стрит: у новой трубы была большая пропускная способность, ее зарывали глубже, причем на время работы эта жизненно важная транспортная магистраль города была перекрыта почти полностью. В Вестминстере — в то время это был район трущоб, несмотря на то, что там стоял великолепный Вестминстерский дворец, — от сточной трубы, по данным обследования 1849 года, «тошнотворный запах проникал в дома и дворы, которым она служила».[9] В Белгрейвии, на Гровенор-сквер, Ганновер-сквер и Беркли-сквер — в аристократических районах «в канализационных трубах было много повреждений, где скапливались вредные вещества, во многих местах трубы засорялись, и ужасно пахло»,[10] даже внутри, в домах высшего общества. Но ничего не делалось. Чернорабочий, работавший под самим Букингемским дворцом, говорил, что ему «никогда раньше не доводилось ощущать такую вонь, как в канализационных трубах и подземных помещениях дворца».[11] Часть канализационных труб была проложена столетия назад, а кирпичная кладка раскрошилась и обвалилась. Теоретически, трубы очищались людьми и случавшимися время от времени ливнями, но постепенно скапливавшиеся зловонные отложения никуда не девались. Еще одной составляющей букета уличных ароматов были экскременты животных. По всему Лондону держали коров в коровниках в ужасных условиях, не позволяющих произвести уборку. Коровы, овцы, телята и свиньи, которых продавали на Смитфилдском рынке, проходили по улицам Лондона, оставляя по дороге около 40 000 тонн навоза в год. Движение в Лондоне обеспечивали тысячи лошадей; каждая извергала 45 фунтов фекалий и 3 1/2 фунта мочи в день, около 37 000 тонн экскрементов в год.[12] Экскременты животных и людей не были единственной проблемой. Фридрих Энгельс жил в Англии с ноября 1842 года до августа 1844 года, собирая материал для работы «Положение рабочего класса в Англии».[13] Энгельс, впечатлительный, — что присуще среднему классу, — был потрясен запахами лондонских уличных рынков и трущоб. «Повсюду кучи мусора и золы, а выливаемые у дверей помои застаиваются в зловонных лужах». Но самым эффектным его coup de theatre [франц. — сюжетный ход, прим. перев.] было следующее Бедняка закапывают самым небрежным образом, как издохшую скотину. Кладбище Сент-Брайдс, в Лондоне, где хоронят бедняков, представляет собой голое, болотистое место, служащее кладбищем со времен Карла II и усеянное кучами костей. Каждую среду умерших за неделю бедняков бросают в яму в 14 футов глубиной, поп торопливо бормочет свои молитвы, яма слегка засыпается землей, чтобы в ближайшую среду ее можно было опять разрыть и бросить туда новых покойников, и так до тех пор, пока яма не наполнится до отказа. Запах гниющих трупов заражает поэтому всю окрестность. Возможно, Энгельс не видел этого собственными глазами, а посчитал «ужастик» реальной современной историей, потому что рассказ служил иллюстрацией к его теме, хотя на самом деле относился к предыдущему столетию; однако по всему Лондону были разбросаны церковные кладбища, расположенные поодаль от церкви, они постепенно переполнялись, так что, возможно, он и прав. Каменноугольный газ, которым начали пользоваться, обладал отвратительным запахом, совсем не таким, как современный газ. Как можно было предвидеть, газовые магистрали подтекали. Даже сейчас, если оказаться на земляных работах на какой-нибудь лондонской улице, иногда можно уловить запах каменноугольного газа, которым пропитана почва. К газовым трубам даже тайно подключались — не всегда удачно — те, кому не хотелось платить за газ.[14] Газовые заводы в различных частях Лондона распространяли вокруг отвратительный запах. Кажется странным, что в рассказах как приезжих-иностранцев, так и английских туристов редко встречаются упоминания об ужасных запахах. Но их, несомненно, ощутила королева, когда приехала посетить «Грейт Истерн» в Миллуолл на Собачьем острове, ниже по реке. Одна из сопровождавших ее дам писала своей сестре: «запах стоял неописуемый. Королева все время нюхала свои духи» (курсив мой).[15] Всемирная выставка в жаркое лето 1851 года день за днем собирала вместе больше народа, чем когда-либо раньше в каком-то месте Лондона. Но ни в одном из рассказов о Выставке я не встретила упоминания о том, что туалеты мистера Дженнингса, за разовое пользование которыми нужно было заплатить пенни, воняли. Одни районы в этом отношении были хуже других. Трущобы отравляли своим зловонием грязные переулки за самыми модными магазинами и домами. Но первое место, несомненно, принадлежало Бермондси, на южном берегу Темзы напротив лондонского Тауэра. Здесь выделывали кожу, это был долгий, требующий мастерства процесс, в котором применялись, в частности, собачьи экскременты. Неудивительно, что «в воздухе стоял отвратительный запах».[16] В январе 1862 года уважаемый специальный журнал, «Билдер», подчеркивает необходимость перемен: Когда прилив достигает высшей точки, низко расположенные районы оказываются затоплены — но не водой, а сточными водами… грязью, которая вызывает брожение и наполняет наши дома и улицы газами, невероятно разреженными, содержащими в себе гораздо больше, чем ватерклозетная жидкость. Переполненные погосты подтекают, дождь смывает с улицы и уносит с собой… грязь, лошадиные и коровьи экскременты… больничные отходы… отбросы и помои торговцев рыбы и рыбных рынков; отбросы скотобойни; жидкие отходы скорняков, клеевщиков, свечников, торговцев костями, кожевников, живодеров, требушинников… отходы химических фабрик, газовых заводов, красилен… уносит дохлых крыс, дохлых собак и кошек, и, как ни печально говорить, мертвых младенцев. Когда ватерклозеты стали обычным явлением, викторианцам следовало прежде всего поздравить себя с прорывом в очистке территории Лондона. К 1857 году число ватерклозетов достигло 200 000,[17] они надлежащим образом заменили выгребные ямы, а опорожнялись прямо в Темзу по канализационным трубам. Результатом, несколько отсроченным, но неизбежным, было Великое Зловоние 1858 года. В июне Темза воняла настолько сильно, что находиться в Вестминстерском дворце в покоях, выходивших на реку, стало не только непереносимым, но и — если верить в теорию миазмов — опасным. Это, наконец-то, привело к тем действиям, которые должны были совершить комитеты, созданные десяток лет назад. Примечания 5 Эдвин Чадуик, деятельный реформатор викторианских времен в области гигиены, подсчитал, что «в год жидкие и твердые экскременты одного человека дают 16,41 фунта азота, достаточного для… 800 фунтов пшеницы или 900 фунтов ячменя». Report on the Sanitary Condition of the Labouring Population of Great Britain, 1842. 6 Stephen Halliday, The Great Stink of London, Stroud, Gloucestershire, 1999. 7 Home Office papers, 4035,59. 8 Report of the Surveyor, Holborn and Finsbury District of Sewers, 27 January 1843 in HO44/39, National Archives. 9 Mayhew, Vol. II. 10 Там же. 11 Там же. 12 Там же. 13 Фридрих Энгельс «Положение рабочего класса в Англии». Friedrich Engels, The Condition of the Working Class in England, trans. and ed. W. O. Henderson and W. H. Chaloner, Oxford, 1958. Энгельс пробыл в Англии всего несколько месяцев, и возможно, позволил себе описать условия, которые видел, более черными красками, чем в действительности. Но его издатели полагают достоверным то, что он видел собственными глазами. 14 G. A. Sala, Twice Round the Clock, London, 1859. 15 Письмо без даты, цитированное в L. T. C. Rolt, Isambard Kingdom Brunei, London, 1957. 16 Charles Dickens, Dictionary of London 1880, London, 1880. Автор — сын романиста. 17 Stephen Halliday, Making the Metropolis, Derby, 2003.
Amie du cardinal: Корбен А. Ароматы частной жизни (из книги "Миазмы и Нарцисс: обоняние и общественное сознание в XVII-XIX веках) В данной статье говорится о постепенном повышении стандартов гигиены в 19 веке. Несмотря на ряд благоприятных условий, множество помех в распространении гигиены тела никуда не исчезает. Это прежде всего медленное обустройство жилищ необходимой техникой, продиктованное устойчивым недоверием медиков к неумеренному пользованию водой. Доказательство тому – масса ограничений и предосторожностей, которыми пестрят рассуждения врачей-гигиенистов. Ритм гигиенических процедур по-прежнему задается менструальным циклом. Редкие специалисты советуют принимать ванну чаще одного раза в месяц; Гуфланд совершает едва ли не дерзость, когда предписывает еженедельные омовения; еще смелее Фридлендер: он, хотя и осуждает излишнее пристрастие к купаниям, все же позволяет мыть детей дважды или трижды в неделю. Погружение в воду – определенный риск, и важно соотнести его продолжительность, температуру и регулярность с полом, возрастом, темпераментом, состоянием здоровья и временем года. Ванна – далеко не повседневное, привычное действие; она оказывает глубокое влияние на весь организм; на нее возлагают надежды психиатры, а в некоторых случаях – даже моралисты, что указывает на неоднозначность производимого ею эффекта; к ней с опаской относятся гинекологи. Делаку напоминает, что продажная женщина страдает бесплодием оттого, что слишком заботится о чистоте своего тела. По его словам, многие женщины лишились радостей материнства из-за такого «нескромного ухода» за собой. Еще страшнее то, что ванны опасны для красоты; женщины, ими злоупотребляющие, «обычно бледны, а их полнота имеет скорее мучнистый, чем цветущий вид». Девице, которая без оглядки плещется в ванне, может грозить даже слабоумие. Уход за волосами предусматривает их расчесывание (причем время от времени – частым гребнем или щеткой) и заплетание в косу перед сном. Запрет Салернского кодекса пока остается в силе, и голову еще не моют. Чтобы очистить волосы от пыли, г-жа Сельнар рекомендует вытирать их сухим полотенцем; иногда, очень осторожно, модница может прибегнуть к мыльному лосьону, который следует наносить на волосы при помощи губки. Шампунь войдет в обиход лишь при Третьей республике, а до этого времени запах, исходящий от волос, остается одним из важнейших козырей женщины, которой запрещено злоупотреблять духами. Врачи-гигиенисты стараются убедить публику в необходимости менять белье еженедельно. Вслед за новой периодичностью стирки и подчеркнутым вниманием к приятному запаху свежего белья идет ароматизация корыт, тазов, сундуков, ящиков комода. Все это стимулирует распространение практических мер, оказавшихся предвестниками многих уже собственно гигиенических навыков. Однако новые привычки даже в буржуазном быту укореняются довольно медленно, о чем свидетельствует редкость туалетных комнат. Биде приобретает популярность лишь к самому концу столетия; использование tub'ов – английского варианта ванны – долгое время остается признаком снобизма. Еще в 1900 г. добропорядочные парижские буржуа вполне удовлетворяются эпизодическим мытьем ног. Пока ещё не было и речи о том, чтобы приобщить простолюдина к ритуалам, не вошедшим еще в повседневный обиход даже избранного общества. И простолюдину оставалось только прозябать в вонючей жирной грязи, если он избегал общественных бань с их безобразным и беспорядочным развратом. В окрестностях Невера, как показал Ги Тюилье, гигиена тела перестала быть редкостью лишь после 1930 года. До этого времени приучение к чистоте в школах, казармах и спортивных обществах оставалось делом чисто внешним; в этом легко убедиться, вспомнив ожесточенные споры об использовании гребня, о контроле наставников за опрятностью учащихся, а также советы, которые дает г-жа Фуйе в книге «Путешествие двух детей по Франции» Предубеждение против ванн сохранилось вплоть до быстрой победы душа, который позволяет тратить меньше времени на туалет и избавляет от нарциссического соблазна. Их распространение сдерживал и запрет, наложенный на наготу. Вытирать гениталии после омовения – действие далеко не простое. «Закройте глаза, – советует своим читательницам г-жа Сельнар, – и не открывайте их, пока не закончите»: дело в том, что вода может оказаться дерзким зеркалом.
Amie du cardinal: Отрывок из очерков из быта крестьян одной из черноземных губерний «Жизнь Ивана» О.П. Семеновой-Тян-Шанской (1863 — 1906), изданных в С.Петербурге в 1914 году. Ольга Петровна Семёнова-Тян-Шанская, дочь знаменитого путешественника. Сама она не отправлялась в далекие экспедиции — объекты ее исследований жили в соседней деревне Гремячка Рязанской губернии, а многие из них всю жизнь служили в имении ее отца. Ничего не скрывая и не приукрашивая, на протяжении многих лет Ольга Петровна скрупулезно записывала все, что имело отношение к крестьянскому быту, и собрала огромный массив сведений: устройство дома, инвентарь, еда, одежда, ход сельхозработ, урожайность разных культур, подробнейшие цены (начиная от стоимости каменного дома и до цены сечки для капусты), бюджет семьи, налоги, суды, болезни и лечение, суеверия и обычаи, и т.д. Болезнь и ранняя смерть помешали Ольге Петровне закончить книгу, но и то, что сделано, имеет большую ценность для историка. «Жизнь «Ивана» вышла уже после ее смерти, в 1906 году, в т. 39 «Записок Императорского Русского географического общества». Позже была издана в 1914 году, но не получила широкой известности, а после войны и революции о ней совсем забыли. Переиздана в наши дни в 2010 году издательством «Ломоносовъ». Что делает женщина во время беременности. Все. И в доме справляет всю домашнюю работу, и в поле — вяжет, полет, молотит, берет конопли, сажает или копает картофель, вплоть до самых родов. Иные женщины рожают, не домесив хлебов. Иные родят в поле, иные в тряской телеге (почувствовав приближение родов, иные бабы торопятся доехать домой). Иная баба при начавшихся родовых схватках бежит домой, «как овченка»: приляжет во время схваток на землю, а как боли отпустят, опять бежит, благим матом: «как овченка бежит, трясется». Как относятся отец и мать к первому ребенку, к его появлению на свет. Как ко второму, третьему. Что говорят в семье об ожидаемом ребенке. Как выражают свою радость и неудовольствие мать, отец и семья. Первого еще ждут более или менее радостно. Иногда муж подшутит: «Ты мне, пожалуй, и сына родишь, хозяйка». — «Кого еще Бог даст, может, и дочерю догадаюсь себе родить» (дочь — помога матери, нянька детям). «Свекры» сообщают «суседям»: «А молодая-то наша затяжелела ведь» (довольным тоном). Рассуждают, кого позвать в кумовья. Отец, понятно, ждет сына. Даже поговорка есть: сын — батюшкин, дочь — мамушкина. Для матери более или менее безразлично, кто будет ее первенький. К дочери отец относится совершенно равнодушно. Такое же отношение, впрочем, проявляет и ко второму и третьему сыну. Матери же начинают обыкновенно тяготиться уже третьим ребенком. Удовольствие отца по поводу рождения сына-первенца выражается иногда сообщением о том соседям: «Анютка-то моя сына принесла». Либо зазывая кого-нибудь в кумовья: «Выручила меня моя хозяйка —сына принесла». А дома говорят: «Молодуха наша мальчиком распросталась». Если мать целует и ласкает ребенка, то она говорит: «Радуйся, радуйся на первенького-то». Ласковые слова матери: «Сынок мой (или дочка), хороший мой, золотой, касатик, ягодка, дитеночек милый». Если первый ребенок девочка, отец относится к ней совершенно равнодушно. Дома большей частью говорят об этом с сожалением, разве одна из женщин прибавит: «Ничего, нянька будет», — и все на следующий же день забывают о девочке. Если же баба начинает часто родить, то в семье к этому, конечно, относятся неодобрительно, не стесняясь иногда делать грубые замечания по этому поводу: «Ишь ты, плодливая, обклалась детьми, как зайчиха. Хоть бы подохли они, твои щенки-то, трясет каждый год, опять щенка ошлепетила», и т.д., и т.д. Замечания эти исходят нередко от свекрови. Молодого отца, у которого родилась первенец-дочь, товарищи его и вообще другие мужики на деревне имеют право побить, как только он выйдет на работу. «Зачем девку родил», — и нередко здорово отдуют, а он уж молчит, потому так издавна водится. Роды, крестины. Иногда бабка при начале родов, для ускорения их, втаскивает родильницу в печь и там парит ее. «Свекра» идет за бабкой. Старается выторговать у бабки что-нибудь из положенного ей вознаграждения (полагается за «принятие» младенца—ржаной хлеб, хлеб ситный, так называемый «пирог», бумажный платок в двадцать копеек и десять копеек деньгами). [Если] бабка не хочет согласиться на невыгодные для нее условия, свекровь отправляется в какую-нибудь другую деревню или в дальний конец села звать другую бабку, свою родственницу, которая возьмет с нее дешевле. Зачастую молодая неопытная роженица мучится в это время совсем без присмотра. Хорошо, если у нее есть поблизости родная мать или сестра; эти еще иногда вступятся и не пожалеют для бабки своего хлеба. Является бабка (зовут ее обыкновенно обиняками, чтобы никто, кроме нее, не знал о начавшихся родах, для того, чтобы легче было роженице: «Что ж это ты, бабка, обещалась поглядеть на мою корову и не идешь?»). Молится: «В добрый час распростаться». Набирает в рот воды, льет на руки, мылит их, если у хозяев есть мыло, и «свидетельствует» роженицу. Если роды медленно подвигаются вперед, обводит роженицу три раза вокруг стола. Либо призывает ее мужа и заставляет его три раза пройти между ногами стоящей роженицы. Если и это не помогает (собственно, если роды затянутся долее суток), служат молебен, открывают Царские Двери. Для ускорения родов женщина схватывает руками брус («висит на брусе»). Если брус высоко, то к нему привязывают две покромки, и она хватается за них руками. Перед окончанием родов покромки ослабляют, так что женщина может встать на пол на колени. Иногда женщине приходится так долго висеть на брусе, что недели две после родов у нее болят руки. Случается, что младенец рождается как раз в то время, когда она висит. Когда младенец идет «не путем», то есть вперед ногами, или согнутый, то некоторые бабки спускают роженицу с доски. Широкая доска приставляется наискосок к стене и укрепляется так. На верх доски бабка при помощи мужа кладет навзничь роженицу —головою вниз. Затем муж и бабка ее отпускают, и она быстро катится вниз головою (муж и бабка следят, чтоб она не свернулась на бок), от такого быстрого движения и некоторой встряски ребенок будто бы «выправляется» и вторично уже может пойти правильно, то есть головкой вперед. По рождении ребенка бабка перевязывает ему пупок льном или нитками. Если долго не выходит послед, родильнице пихают в рот ее косы (если косы коротки — то пальцы), чтобы она подавилась, что будто бы содействует скорейшему выхождению последа. Когда послед выйдет, бабка купает младенца и обмывает родильницу, при этом бабка иногда «расправляет» головку младенцу, придавая ей руками более округленную форму. Поправляют и носик младенца, если он, например, приплюснутый. Если младенец родится обмершим, дуют ему по три раза на темя, между лопатками и на подошвы ног, шлепают по задку или откачивают, как утопленника. У богатых бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребенок уже с первого дня совсем предоставляется матери и ее уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понева. Более опрятные матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это, однако, бывает реже: «Хорошо, и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли — выросли». Когда молока у матери не хватает или когда оставляют ребенка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или черного хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой — и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причем приобретает противный кислый запах. Матери на третий и на четвертый день после родов встают и принимаются за домашнюю работу, иногда даже за тяжелую — вроде замешивания хлебов и сажания их в печь. Иногда даже на другой день после родов родильница уже затапливает печь сама. При таких условиях бабе, конечно, долго «не можется», и уход за ребенком самый плохой: он преет в грязной люльке, в мокрой пеленке, надрывается от голодного крику, пупок у него пухнет и болит — «грызь» (грыжа), как говорят бабы. Родильница, разумеется, питается все время обычной крестьянской пищей. Иногда у нее является фантазия «огурчиков зелененьких» или «яблочков» бы поесть. Фантазию эту родные иногда удовлетворяют. Надо сказать, что «суседи» в таких случаях оказываются довольно добродушными и уделяют родильнице от своих огурцов или яблок, если у родильницы в доме таковых не оказывается. Был один случай что родильница (в селе Мураевне) так объелась огурцами, принесенными ей соседкой на второй день после родов, что вскоре умерла. Крестят ребенка обыкновенно на следующий (иногда на третий) день после того, как он родился. Наиболее часто встречающиеся мужские и женские имена: Иван, Василий, Михаил, Алексей; Марья, Анна, Авдотья, Акулина, Татьяна. Большею частью священник дает имена по своему усмотрению. Богатых чаще спрашивают, как желают назвать, чем бедных. За крестины платят попу пятьдесят копеек и ржаной хлеб. Ржаной хлеб от родильницы, а пятьдесят копеек платит кум. Кума дает «ризки» родильнице, аршина два дешевого ситцу и рубашку ребеночку. К богатым идут охотно крестить, а к бедным неохотно, потому что «у них угощение плохое». Дело в том, что после крестин (происходящих обыкновенно после обедни) делается «крестильный» обед для кумовей: выставляется водка (по достатку), огурцы с квасом, каша, «пирог». У богатых кроме того — щи, лапша, блинцы и даже курица. Отца во время этого обеда кормят круто посоленной кашей, приговаривая: «Каково солоно было матери родить тебе сына (или дочь) — такова и тебе будет эта каша». Крестят обыкновенно около одиннадцати-двенадцати часов. После этого по зову родителей новорожденного (домохозяев собственно) кум и кума, а также мать и отец родильницы, ее сестры, а иногда брат идут на крестильный обед. Водку подают сразу. Средний крестьянин, в зависимости от урожая, ставит водки от одной бутылки до целой четверти и даже больше (больше, если случайно окажутся лишние деньги, которые можно на это «пропить», а сам хозяин любит выпить). Подносят хозяева сначала куму и куме, а затем и другим гостям. Поднося, говорят «с крестником», а кум и кума «с внучком», если домохозяева — дед и бабка новорожденному; или «с сыном», если домохозяева отец и мать его. Пожеланий никаких не высказывается. Только одна бабка, принося кашу говорит, обращаясь к кумовьям, «зацепим кашу на ложки, а крестнику вашему на ножки». Гости кладут на тарелку медные и мелкие серебряные деньги на зубок родильнице. Собственно, кладут деньги только кумовья, да иногда отец родильницы расщедрится и положит какую-нибудь монету на тарелку. Бабка тоже ставит (подавая хлеб и «пирог») свое блюдечко на стол, и ей кладут копейки, семитки и редко кто пятак. Сидят за столом часов до двух-трех. Когда водки много — напиваются. Говорят о своих делах, об уборке, урожае или севе, рассказывают деревенские сплетни о соседях и т.п. Родильница тут же, в глубине на лавке (крестины обыкновенно происходят на следующий после родов день). Шутят. Новорожденный кричит. Когда ребенок очень кричит: «Ну ты, коровушка, что же ты свои... спрятала!» Сестры родильницы иногда встают из-за стола и подходят к ней, чтобы спеленать ребенка. Когда уходят гости, их провожают «с поклонами» отец новорожденного, домохозяева — старики и бабка. Бабка остается у домохозяев, так как в круг ее обязанностей входит помочь справить крестильный обед. Она помогает и убирать после него. Песен на крестильном обеде не принято петь. Когда, окончив свои обязанности, бабка уходит из дому, ей устраивают проводы. Родильница подает тазик с водой, в которую опущен хмель. Сначала бабка моет руки, затем родильница, причем опускает в воду десять копеек — плату бабке. (Омовение делается «на легкость родильнице».) Этот обряд называется также «серебрением бабки». Затем бабку угощают водкой, дают ей полагаемые ей хлеб и пирог и прощаются с ней. Бабка иногда призывается и для лечения младенцев. Чаще всего лечит «грызь» и «крик откликает». Для лечения «грызи» бабка берет овсяное «дерьмо» лошади, прожимает его сквозь тряпку, смешивает с молоком матери и поит этим ребенка. Крик нападает от сглазу, и его бабка «откликает» по трем зорям —двум вечерним и одной утренней. Для этого она ходит с младенцем в поле, становится против зари и говорит, поклонившись в сторону зари: «Господи, благослови. Вечерняя заря зарница, красная девица, вечерняя, утренняя, денная, ночная, полуденная, полуночная, часовая, минутная, возьми Иванов крик, а ему дай сон — здоровье. Аминь». Заговор повторяется трижды. За заговор или за лечение бабка получает один-два или один—четыре хлеба. Понос «на детях» лечат церковным вином, которого покупают в церкви на пять копеек. Дают его больному ребенку по капле. Мать идет в поле на работу дней через пять—семь после родов, ребенка либо берет с собой, или, если поле близко и можно прибежать накормить ребенка, оставляет его на попечение «старухи» или старшей сестры (о том, как нянчат сестры, см. дальше). Если мать берет ребенка в поле, то либо просто кладет его в какой-нибудь тряпке на межу, где его «караулит» сестренка или братишка лет пяти—семи, либо, если захватила с собой в телегу люльку, кладет его в люльку, привязанную к верху поднятым оглоблям телеги. Ребенку до году дается и жвачка: мать, бабка или сестра разжуют картофелину или кусок хлеба и из своего рта перекладывают пальцем эту жвачку в рот ребенка. Прежде, в крепостные времена, ходили в поле через три дня после родов, а теперь обыкновенно через пять— семь дней. От тяжелой работы непосредственно вслед за родами у редкой бабы не бывает в большей или меньшей степени опущения матки. Иногда такие опущения матки («золотника») принимают очень тяжелую форму, а в легкой, по мнению бабки, это даже «совсем» ничего. Бывают опущения матки даже у девушек (очень молоденьких) от непосильной работы: «живот сорвала». Пьют от этого «киндербальзам — подъемные капли». Бабка правит живот, накидывая на него «махотку», то есть горшок глиняный. Положит бабу на спину, помажет ей живот гущей, опрокинет на него горшок и под ним быстро зажжет охлопок «прядева». Живот вследствие этого втягивает в горшок. Чем горшок меньше, тем лучше. Считается, что после этого матка вправляется на свое место, и живот перестает болеть («накидывать махотку», «править живот» — плата за это один-два хлеба, немного муки или крупы). Или же бабка парит родильнице горячим веником живот; распарив, бабка его «поднимает» руками несколько раз, чтобы вправить на место золотник. «Живот» бабка еще так «правит»: помылит руки, вправит выпавшую матку на свое место, затем вдвинет во влагалище очищенную картошку, а живот (низ его) крепко перевяжет платком. Иная баба целый месяц ходит к бабке, и та повторяет ей эту операцию, пока получится облегчение. Правят живот и так: поставят женщину головой вниз, и бабка при помощи мужа больной встряхивает ее несколько раз за ноги, «чтобы живот поднялся». После этого живот опять-таки перебинтовывается. По мнению бабок, нет ни одной женщины, у которой не было бы испорченного живота. Одна бабка говорила, что это страдание развивается у некоторых женщин особенно сильно вследствие пьянства мужей: «Иной напьется пьян, да всю ночь и лежит на жене, не выпущает ее из-под себя. А ей-то бедной больно ведь, иная кричит просто, а он ее отдует, бока намнет—ну и должна его слушаться. А каково под пьяным, да под тяжелым лежать... — у иной бабы все наружу выйдет —ни стать, ни сесть ей». Многие бабы мне рассказывали, как они мучились таким образом, и, несмотря на это, носят и родят детей. II. «Иван» до того, как он стал на ноги. Как нянчила Ивана сестра до году (девяти- или десятилетняя девочка) Таскала иногда с трудом на руках, причем часто роняла его: «Ах, батюшки, да как же я это упустила». Иван катился иногда головой вниз под какую-нибудь горку. За крик получал легкие шлепки свободной рукой своей няньки либо по лицу, либо по голове: «Молчи, сукин сын». Иногда сестренка бросала его на землю «где помягче», а сама бежала к толпе подруг —«поиграть», половить раков в речке и т. п. Ребенок по часу и больше ползал в грязи, запачканный, мокрый, кричал, плакал. Чтобы он замолчал, ему иногда давалась в руки печеная картошка, сырое яблоко, огурец и т. п. Иногда он пытался переползти высокий порог избы, падал, ушибался, ссаживал все лицо и т.п. Свою печеную картошку или огурец он, разумеется, вываливал в грязи и навозе и уже в таком виде ел их, иногда пополам с тем, что текло у него из носу и т.д. Ел отбросы из корыта для свиньи, пил из этого корыта, хватал руками что попало, «нагадит да рукой и хвать». Иногда набивал себе землею рот, глотал землю. Первые проблески сознания Ивана, первые слова, которые он произнес. Первое, что он начал сознавать, — это, разумеется, голод или сытость, а затем ласку, баловство или побои. Первые слова: «тятя», «мама», «няня» или «баба». Первое стремление — это, разумеется, ухватить что-нибудь, что можно съесть. Более всего он признавал мать, а менее всего отца, который обращал на него (за исключением дядей) наименьшее внимание из всех членов семьи. Я вообще замечала, что отцы постарше, несмотря на то что тяготятся иногда ребятами, в общем ласковее с ними, чем отцы молодые. Пожилой отец или «дед», например, скорее смастерит ребенку игрушку, чем молодой отец, скорее возьмет его с собою в телеге покататься и т. п. Отцы и матери, возвращаясь с базара (ярмарки), обыкновенно привозят детям (маленьким) «гостинцы», то есть подсолнухов, или каких-нибудь дешевых «жамок», или леденцов. Дети, поджидая родителей с базара, уходят иногда очень далеко им навстречу (целой толпой). Чем питался он к году. Молоком матери, соской, кашей, хлебом, картошкой, молоком коровьим. Заботилась о его воспитании почти исключительно мать. Как только у детей вырастают зубы, они жуют и кислые незрелые яблоки и огурцы. Как он был одет. В рубашонку. Когда мать шла с ним в гости или к обедне, то завертывала его в одеяло и надевала ему на голову колпачок, сшитый из лоскутиков (девочке надевается чепчик из такого же материала). Чем он хворал к году. Поносом, «грызью», золотушкой (струпья на голове); иногда болят уши (летом часто бывает заразное воспаление глаз — эпидемическое). Нередко дети «сохнут» (рахит — английская болезнь). Иногда у очень маленьких детей бывает лихорадка. Про детские болезни и говорить нечего: коклюш («кашель напал: закатится, закатится — инда весь посинеет»), жаба или дифтерит («глоточку захватило»), корь («корюха»), скарлатина, чесотка. От жестокого поноса у маленьких детей иногда «кишечка» выходит. Случается, что и маленькие дети болеют сифилисом, полученным от родителей, бывают и случайные заражения этой болезнью. Бабки лечат детский понос так: берут ребенка за ноги и трясут его головой вниз. «Ребенок покричит, покричит, — да иногда и полегчает ему с этого». От «грызи» — бабка грызет ребенку несколько дней подряд пупок, или «припускает к пупку мышь» (смазав пупок тестом). Я знаю случай, когда ребенок умер от такого лечения. Или прикладывают к пупку полынь. Лечат еще «грызь» так: поставят ребенка на ножки (придерживая его, чтобы не упал) у притолки и заметят, на какой высоте притолки приходится его пупочек, затем это место на притолке просверливают буравчиком. Золотуху лечат чередой (Bidens tripartita) — поят ею детей и купают в настое из нее. «Откликают крик» — носят под нашест к курам. За лечение бабка берет всем — и хлебом, и мукой, и крупой, и деньгами, и мылом, только тестом не берет. «Младенческая» (родимчик, судороги, воспаление мозга) — крестьяне убеждены, что у каждого человека, в детстве должна быть «младенческая». У некоторых детей «младенческая» бывает будто бы во сне, так что даже заметить ее трудно, и это самая благополучная «младенческая». По мнению крестьян, ребенка очень опасно испугать во время «младенческой»: «Бывает, что и слепые, и глухие, и глупые от этого остаются». «Известно, с чего дети мрут, — с поносу, да с „младенческой“», — говорила мне одна баба.
Amie du cardinal: Только не микробактерия лепры, а микобактерия!
Amie du cardinal: Французские археологи обнаружили хорошо сохранившееся тело аристократки, жившей в XVII веке, в ходе раскопок на стройплощадке. В свинцовом гробу также находилось сердце ее покойного мужа. Во Франции обнаружили останки благородной дамы XVII века L’exceptionnelle sépulture de Louise de Quengo, dame du XVIIe siècle Rennes: une sépulture du Couvent des Jacobins livre ses secrets Fully dressed and preserved 350-year-old corpse of French noblewoman found 23 сентября 2015 года тело, которое больше года изучали учёные, было вновь похоронено в присутствии потомков дамы. Bretagne : Louise de Quengo enterrée une seconde fois à Tonquédec
полная версия страницы