Форум » Искусство XVII века » Мадам де Севинье и её письма » Ответить
Мадам де Севинье и её письма
МАКСимка: Размещаем информацию о мадам де Севинье и её семье.
Ответов - 86 новых, стр:
1 2 3 4 5 All
Amie du cardinal: Маркиза де Севинье (Sеvignе, в девичестве -- Marie de Rabutin-Chantal) родилась в Париже в 1626 году. Девочка рано осталась сиротой. Ее отец, барон де Шанталь, погиб в сражении с англичанами через год после ее рождения, мать умерла в 1633 году. Юная сирота воспитывалась у дяди, аббата Ливри, где получила превосходное по тем временам образование. В возрасте шестнадцати лет Мари представлена при дворе Анны Австрийской и в 1644 году, восемнадцати лет от роду, выходит замуж за маркиза де Севинье. Легкомысленный и драчливый супруг погибает на дуэли в 1652 году, оставив молодую вдову с двумя детьми: сыном и дочерью. Эта последняя (в замужестве -- графиня де Гриньян) станет главным адресатом знаменитых писем. Оставшись вдовой, маркиза де Севинье живет попеременно в Париже и нескольких своих замках и ведет обширную корреспонденцию. Почта в XVII веке была организована вовсе не плохо. Курьеры (их называли les ordinaires) дважды в неделю, в назначенные дни выезжали из Парижа. Письмо из Парижа в провинцию доезжало за пять дней, из провинции в другую, отдаленную провинцию -- за десять. В особо важных случаях пользовались услугами экстренных курьеров -- les extraordinaires. Письма в те времена были полноценным литературным жанром, во многом заменяя еще не особенно бойкую прессу, как серьезную, так и не очень. La Gazette de France выходила раз в неделю, le Mercure galant -- ежемесячно. Как могли аристократы, сидя в своих отдаленных замках узнать о событиях светской жизни и вдохнуть пьянящего парижского духа? Разумеется, только распечатав разукрашенный гербами и вензелями конверт. В письмах обсуждались политические события, моды, научные открытия, супружеские измены и литературные новинки. Беллетристические пристрастия госпожи де Севинье ярки и аристократичны. Она страстная поклонница и приятельница Корнеля. Ее отзывы о Расине куда менее восторженны. Мольер упоминается в письмах в нейтральном тоне. Лафонтен и графиня де Лафайет были близкими друзьями писательницы. Труды Монтеня вызывали ее бурное восхищение. Письма маркизы де Севинье, помимо превосходного литературного стиля и душевной щедрости, отличаются богатством тем. Здесь и трогательная любовь к дочери, и документальный рассказ о судебном процессе Фуке, и путевые заметки, и светские сплетни, и литературная критика, и философские размышления, и веселые истории. Письма изобильны и разнообразны как сама жизнь. Писательнице было отмерено судьбой семьдесят лет. В 1696 году маркиза де Севинье умирает в Гриньяне, имении своей дочери. Стараниями госпожи де Симиан, дочери графини де Гриньян, четыре тома писем маркизы де Севинье к дочери были впервые опубликованы в Париже, в 1734 году. Позже последовали многочисленные добавления и переиздания. Последние письма, из опубликованных ныне, были обнаружены в Дижоне в 1872 году. Наиболее позднее полное собрание писем, вышедшее в 1953-1956 годах в серии «la Pleiade», содержит три убористых тома. (вступительное слово к письмам Элины Войцеховской и Юрия Белоцерковского) Мария Севинье (маркиза de Sevigne, урожденная Рабютэн-Шанталь) (1626-1696), известная французская писательница. Получила хорошее образование; 18-ти лет вышла замуж за маркиза Анри де Севинье, ведшего беспорядочную жизнь; в 1646 году у нее родилась дочь, к которой впоследствии были обращены ее знаменитые письма; пять лет спустя она овдовела; в 1669 году ее дочь, которую она страстно любила, вышла замуж, а два года спустя должна была покинуть Париж, так как ее муж, граф Гриньян, переселился на юг Франции. Желая заглушить тоску, вызванную разлукой с дочерью, и постоянно поддерживать сношения с ней, госпожа Севинье начала ту грандиозную переписку, которая обессмертила ее имя; несколько раз (в 1672, 1690 и 1694 годах) она ездила в Прованс, чтобы повидаться с дочерью; последняя, в свою очередь, неоднократно навещала ее в Париже. В истории французской литературы XVII века госпоже Севинье принадлежит довольно видное место. В своих многочисленных письмах она довела так называемый эпистолярный стиль до высокой степени совершенства. Ее письма поражают остроумием, искренностью, непринужденностью; они богаты меткими оценками и характеристиками, верными замечаниями, удачными сравнениями и параллелями; французский язык получает под пером госпожи Севинье большую гибкость и эластичность, становится необыкновенно выразительным, живым, изящным - и все же чуждым всякой искусственности (только немногие письма выдержаны в претенциозно-утонченном тоне, который процветал в парижских салонах, неудачно копировавших салон маркизы Рамбулье). Переписка госпожи Севинье заключает в себе ценный материал для ознакомления с ее интересной личностью и с ее отношением к дочери, которую она положительно боготворила, постоянно мучаясь мыслью, не случилось ли что-нибудь с ее кумиром, особенно во время путешествий. Еще интереснее письма госпожи Севинье в историческом отношении; это живая летопись того, что делалось во Франции, особенно при дворе, в эпоху Людовика XIV. Госпожа Севинье хочет держать свою дочь в курсе всех парижских новостей и поэтому в точности сообщает ей все, что происходит на ее глазах. Она, правда, почти нигде не возвышается до критического отношения к тому, что видит перед собой; она не разбирает, а только рассказывает, но в легкой форме несомненно сообщает много любопытного и важного. Иногда в ее приговорах относительно тех или других событий и людей заметно влияние сословных предрассудков, предвзятых мыслей и бессердечных политических мер, которые пользовались сочувствием окружающего общества. Мягкая по характеру, она с восторгом говорит, например, об отмене Нантского эдикта, в очень легком, шутливом или ироническом тоне упоминает о двух казнях, состоявшихся в 1676 и 1680 годах, о подавлении восстания в Бретани и о повешенных участниках этого восстания. Нередко попадаются, однако, и примеры совершенно обратных, более гуманных суждений. Иногда в ее письмах встречаются оценки писателей и литературных произведений: она отличалась большой начитанностью, была знакома с сочинениями Тацита, Виргилия, Тассо, с философией Декарта, отдельными богословскими сочинениями, а также с произведениями современной ей литературы. Эти оценки то вполне основательны, то явно пристрастны, но всегда отличаются остроумием и оригинальностью. Письма госпожи Севинье не предназначались для большой публики и для потомства, чем и объясняется их непринужденный, откровенный характер. Первый сборник их напечатан в 1726 году; в последующих изданиях наряду с письмами к дочери помещались иногда и другие ее письма (например, в изданиях 1801, 1806, 1818 и 1822 годов). В 1862-1867 годах сочинения госпожи Севинье напечатаны под редакцией А. Ренье, в коллекции "Les grands e crivains de la France" (14 томов). Энциклопедический словарь. Брокгауз Ф.А. Ефрон И.А. Письма мадам де Севинье: новый эпистолярный дискурс Н.В. Забабурова Мировая культура XVII-XVIII веков как метатекст: дискурсы, жанры, стили. Материалы Международного научного симпозиума «Восьмые Лафонтеновские чтения». Серия “Symposium”, выпуск 26. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С.80-83 [80] Письма мадам де Севинье, неизменно привлекавшие внимание исследователей, в том числе и современных (См., например: Duchene R. Ecrire au [81] temps de Mme de Sevigne: lettres et texte litteraire. P., 1982; Duchene R. Naissances d’un ecrivain: madame de Sevigne. P., 1996; The Epistolary form and the letter as artifact / [editors: Jim Villani, Naton Leslie; associate editors, Sheri Matascik … [et al.] Youngstown, Ohio: Pig Iron Press: Pig Iron Literary and Art Works. 1991), представляют первый и единственный в своем роде опыт частной переписки, заведомо не предназначенной для увековечения, прижизненного или посмертного издания (известно, что они писались без черновиков, что даже для 19-го века было нетипичным явлением, и были опубликованы только по воле наследников). Сама интенция эпистолярного автора (эмоциональная потребность в общении) в данном случае делает их уникальным явлением в истории европейской переписки, которая в эту эпоху продолжала во многом оставаться ученой, светской («Письма к провинциалам» Паскаля, переписка Бюсси-Рабютена, мадам де Лафайет) или галантной. Вопрос о влиянии писем мадам де Севинье на европейскую прозу 18-го века изучен совершенно недостаточно. Известно, что ее переписка присутствовала в сознании пишущей и читающей публики на уровне цитат и сентенций. В этом отношении мадам де Севинье, сама бывшая страстной поклонницей Монтеня и Паскаля, разделила славу великих французских афористов. Кроме того, ее письма были признанным источником бесценных исторических фактов, складывающихся в хронику нравов и духовной жизни великого столетия. В таком качестве ссылки на ее письма можно находить повсеместно. Излюбленная романная жанровая форма 18-го века — эпистолярный роман — не может, естественно, рассматриваться только как проекция реальной эпистолярной традиции, хотя в то же время очевиден тот факт, что европейская литература сентиментализма тяготела преимущественно к этой форме. В данной работе мы попытаемся выявить некоторые типологические аспекты созданного мадам де Севинье эпистолярного дискурса, имея в виду прежде всего его художественную перспективу, каковой нам представляется сентиментализм и романтизм. Уникальность данного памятника состоит, на наш взгляд, в уже отмеченной новой интенции, которая естественным образом влечет за собой открытие принципиально новой этической и эстетической сферы — поэзии естественных и обыденных чувств, того «мелкого», что станет предметом эстетической рефлексии рококо, а затем — с принципиально новым пафосом — сентиментализма. Само отсутствие привычной любовной/романной интриги в письмах мадам де Севинье, их сосредоточенность на комплексе эмоций, не освоенных романной традицией, — материнской нежности, диктующей заботу о мелочах, и спонтанном переживании бытовых жизненных реалий — открывают новую художественную перспективу. Сюжет мать-дочь обретает необычный для литературы XVII века лирический пафос: «Мне всегда кажется, доченька, что я не смогла бы больше без вас жить… Я вся охвачена сильнейшим желанием вас увидеть и грустью после года [82] разлуки — все это вместе кажется мне невыносимым. Каждое утро я в том саду, который вам известен. Я ищу вас повсюду, и все те уголки, в которых я вас видела, доставляют мне страдания. Теперь вы понимаете, что любая мелочь, напоминающая мне о вас, запечатлевается в моем бедном мозгу» (Lettres de madame de Sevigne. P. 1806. T. 4. P. 400-401). Возникает лирический эффект, который в литературе следующего века будет достигаться сознательной имитацией человеческого документа (техника подобной имитации уже хорошо исследована. См., например: Rousset J. Forme et signification. P., 1962; Mylne V. The Eighteenth Century French Novel. Techniques of illusion. Manchester, 1965). Объективно развертывается поэзия домашнего, камерного в противовес официальному и условному. Стирается грань между возвышенным и низким в его привычной для классицизма оппозиции (многие исследователи, в частности, отмечали, насколько важен для мадам де Севинье в обозначенном контексте мотив болезни — реальной манифестации телесной природы — облеченный не просто в непривычные, но в почти скандально конкретные детали. В этой связи уместно отметить, что исследование медицинских аспектов указанной переписки превратилось в самостоятельную научную проблему. — См.: Madame de Sevigne, Moliere et la medecine de son temps: 3-e Colloque de Marseille. 1973.). Для автора важны любые мелочи домашнего быта, тяготы долгих путешествий, еда и сон. В контексте этой новой поэзии домашней жизни совершенно особую роль в письмах мадам де Севинье начинает играть мир детства, до сих пор практически не освоенный литературой. В разлуке со внуками она с неизменным интересом вникает во все детали их физического и нравственного развития, поразительным образом ощущая в ребенке формирующуюся личность. Психологическая ситуация, которая развертывается в письмах мадам де Севинье, оформляется в своеобразный сентиментальный психологический комплекс, сохраняющий все свое значение для литературы сентиментализма: чувство одиночества, томление разлуки, безотчетная жертвенная нежность. Этот комплекс обусловил оппозицию цивилизации и природы, очень явственно выраженную в письмах мадам де Севинье. «Г-н Паскаль, — заметила она, — говорил, что все беды происходят оттого, что человек не умеет всегда оставаться в собственной комнате» (Op. cit. P. 406). Мотив уединения весьма характерен для французской культуры последней трети XVII века. (См.: Vigourox M. Le theme de la retraite et de la solitude chez quelques epistoliers du XVII siecle. P., 1960). Уединение мадам де Севинье обретала в своем далеком бретонском замке, в окрестных садах и лесах. В ее письмах впервые развернут руссоистский мотив одиноких прогулок, ставших, кстати, ее постоянной житейской привычкой. Она много говорит о «скуке кресла», которую заменяет неустанной ходьбой, возвращаясь порой в свой замок Роше затемно (прогулки длятся порой с шести утра до пяти вечера, как она сообщает в одном из своих писем — 9 октября 1676 года). [83] Можно сказать, что именно мадам де Севинье впервые создает контур лирического предромантического пейзажа, овеянного грустью и одновременно исполненного поэтической неги. Поэтика ее пейзажных зарисовок может стать предметом специального исследования. Мадам де Севинье наполняет пейзаж субъективными лирическими ассоциациями. Прогуливаясь по аллеям парка, она одновременно странствует в утраченном времени, и, к примеру, подросшие деревья, которые она некогда сама посадила, напоминают ей о быстротечности времени. Ей особенно близки осенние пейзажи, и она любит затягивать ноябрьские и декабрьские прогулки, ощущая в увядании природы созвучие собственному психологическому состоянию. Именно поэтому ей всегда был скорее чужд роскошный Прованс, куда она приезжала погостить к дочери, со своим вечным солнцем и однообразным сиянием вод и зелени. Она с необыкновенной тонкостью фиксирует игру цветов и красок в северных пейзажных картинах, словно предвосхищая романтическую оппозицию Севера и Юга, и извлекает поистине философические эффекты из природных контрастов: «… мое настроение в основе своей зависит от погоды; потому, чтобы узнать, как я себя чувствую, вам не стоит вопрошать звезды. Но ваш Прованс всегда вам нашепчет сплошные чудеса. Прекрасная погода для вас ничего не значит, вы к ней слишком привыкли. А мы видим так мало солнца, доставляющего нам особую радость. Из всего этого можно извлечь немало ценных моральных суждений, но хватит болтать о дожде и о хорошей погоде» (Op. cit. T. 3. P. 255). Главное наслаждение ей доставляют прекрасные вечера, заполненные ярким лунным сиянием (письмо от 14 августа 1676 года). Природный ритм жизни, возвращающий к естественной стихии бытия, становится для мадам де Севинье главным источником лирических медитаций. Письма мадам де Севинье первоначально публиковались без ответов адресатов (собственно, письма главного адресата — мадам де Гриньян — скорее всего, бесследно исчезли), выстраиваясь в своеобразный дневник, а порой эпистолярную исповедь. Такой тип «монологического» эпистолярного романа — уже не новая форма в эпоху мадам де Севинье («Португальские письма» Гийерака) — формировал и дискурс лирического дневника. Дело в том, что преобладание единственного адресата переписки, которому отведена роль не только доверенного лица, но и своего рода второго «я», в высшей степени способствовало осуществлению подобной задачи (впрочем, по-видимому, не осознанной автором). Для XVII века, эпохи мемуаров, подобный дискурс скорее чужд, зато он будет в высшей степени актуален для французской литературы сентиментализма и романтизма (Руссо, Стендаль). Все это позволяет сделать вывод о том, что созданный мадам де Севинье эпистолярный стиль оказался удивительно созвучным французскому (и европейскому) роману последующих эпох, а также пограничным жанрам исповедальной и автобиографической прозы, открыв новые возможности эпистолярного самовыражения и новый модус чувствительности. Н.В. Забабурова ПИСЬМА МАДАМ ДЕ СЕВИНЬЕ: ФЕНОМЕН ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ* Письма мадам де Севинье, традиционно признанные одним из самых значительных памятников письменной культуры французского XVII в., в последнее время привлекают все более серьезное внимание исследователей в контексте историко-культурной и историко-литературной перспективы последующих столетий[1]. В сущности, эти письма представляют первый и единственный для своего времени опыт частной переписки, заведомо не предназначенной для увековечения, прижизненного или посмертного издания (известно, что они писались без черновиков, что даже для XIX в. было нетипичным явлением, и были опубликованы только по воле наследников). Сама интенция эпистолярного автора (эмоциональная потребность в общении) в данном случае делает их уникальным явлением в истории европейской переписки, которая в эту эпоху продолжала во многом оставаться ученой, светской («Письма к провинциалам» Паскаля, переписка Бюсси-Рабютена, мадам де Лафайет) или галантной. Вопрос о влиянии писем мадам де Севинье на европейскую прозу последующих столетий изучен пока совершенно недостаточно. Думается, что о непосредственном ее влиянии в плане литературном говорить вообще довольно сложно. Известно, что переписка мадам де Севинье чаще всего присутствовала в сознании пишущей и читающей публики на уровне цитат и сентенций. В этом отношении она, сама бывшая страстной поклонницей Монтеня и Паскаля, разделила славу великих французских афористов. Кроме того, ее письма были признанным источником бесценных исторических фактов, складывающихся в хронику нравов и духовной жизни великого столетия. В таком качестве ссылки на них можно находить повсеместно. Однако не меньший интерес, на наш взгляд, представляет новая ментальность, воплощенная в знаменитой переписке и отражающая определенную эволюцию культурного сознания эпохи. Известно, что основным адресатом мадам де Севинье была ее дочь, графиня де Гриньян, жившая после замужества в далеком Провансе и бывшая предметом необычно страстной материнской привязанности. «Если, дитя мое, обыскать весь двор и всю Францию, – читаем мы в одном из писем, – то только я одна, имея столь безраздельно любимую дочь, должна быть лишена радости ее видеть и постоянно жить с ней. Такова воля Провидения, которой я могу повиноваться лишь с бесконечной скорбью. Поэтому мы должны писать друг другу, потому что это единственное, что нам остается»[2]. Основной психологический мотив переписки – материнская любовь, обостренная вынужденной разлукой, – объективно превращает ее в своеобразную эпопею частной жизни. «Материнство и частная жизнь неотделимы. Все стороны повседневных контактов матери и детей не только так или иначе связаны с частной жизнью женщины, но и являются одной из главных ее составляющих», – пишет современный автор[3]. Вряд ли это обобщение можно безоговорочно распространить на ту эпоху и на ту среду, к которой принадлежала мадам де Севинье и где отношения между родителями и взрослыми детьми были гораздо более формальными, чем это представлено в знаменитой переписке. Характерно, что отношения с сыном, о котором в письмах время от времени упоминается, у мадам де Севинье были далеко не столь сердечными. «Мой сын» – так, почти официально, она его неизменно называла, и это звучит несколько странно в письмах, обращенных к дочери. Случай мадам де Севинье скорее уникальный, чем типичный, и потому ее переписка, как литературный текст, предстает явлением опережающим, открывающим духовную перспективу следующего столетия, осознавшего поэзию частной жизни и сумевшего отделить приватное от публичного. Выражение материнской любви в письмах мадам де Севинье вполне спонтанно и при этом отмечено сентиментальной аффектацией, которая в литературе XVIII в. примет характер стиля: «Мне всегда кажется, дочь моя, что я не смогла бы без вас жить... Я вся охвачена сильнейшим желанием вас увидеть и грустью после года разлуки – все это вместе кажется мне невыносимым. Каждое утро я в том саду, который вам известен. Я ищу вас повсюду, и все те уголки, в которых я вас видела, доставляют мне страдания. Теперь вы понимаете, что любая мелочь, напоминающая мне о вас, запечатлевается в моем бедном мозгу»[4]. Возникает лирический эффект, который в литературе следующего века будет достигаться сознательной имитацией человеческого документа[5]. Уникальность данного памятника состоит, на наш взгляд, в уже отмеченной новой интенции, которая естественным образом влечет за собой открытие принципиально новой этической и эстетической сферы – поэзии естественных и обыденных чувств, того «мелкого», что станет предметом эстетической рефлексии рококо, а затем – с принципиально новым пафосом – сентиментализма. Публичное зачастую воспринимается мадам де Севинье как сфера обязанностей, причем в основном утомительных. «Что касается моей жизни, – писала она своему кузену графу де Бюсси, – то вам она известна. Ведь проводишь ее с пятью-шестью друзьями, общество которых приятно, и при этом вынужденно выполняя тысячу обязанностей, а это совсем непросто. Меня особенно злит то, что дел никаких нет, а дни проходят, мы стареем и умираем. Я считаю это несправедливым. Жизнь слишком коротка...»[6]. Придворные и светские новости, которыми заполнены письма мадам де Севинье, тоже преломляются через индивидуальное восприятие: во-первых, рассказывается то, что равно интересно пишущему и читающему, а во-вторых, разрушается установленная публичная шкала оценок и в суждениях проявляется свобода частного человека, внутренне не скованного обязательствами и условностями. Это касается даже «версальских» отчетов мадам де Севинье: «Я поздоровалась с королем так, как вы меня учили. И он так ответил на мое приветствие, будто я молода и красива. Королева столь долго разговаривала со мной о моей болезни, словно речь шла о родах»[7]. Конкретная эпистолярная ситуация – доверительное общение с любимой дочерью – заранее предполагала полную непринужденность. Вот один из характерных примеров: «Прерываю здесь свое письмо, – читаем мы, – и собираюсь пройтись по городу, чтобы узнать, не пропустила ли чего-либо, что могло бы вас развлечь»[8]. И далее в этом же письме: «Я вернулась из города. Была у мадам де Лувуа, у мадам де Виллар и у маршальши д’Эстре»[9] – после чего следуют обещанные новости. Такого рода новости обычно комментируются с должной мерой светской злости, порой они несколько пикантны, так что мадам де Севинье предупреждает дочь, чтобы она не показывала какого-то конкретного письма мужу. При этом в письмах царит очаровательная бессвязность, по существу имитирующая стиль спонтанной дружеской беседы. Воспитанная в прециозных салонах, мадам де Севинье прекрасно владела искусством светской беседы: об этом свидетельствуют и непринужденность, и изящество, и тонкая ирония, отличающие ее манеру. Но это искусство объективно существовало в рамках высокого стиля, сопряженного с определенными ограничениями и условностями. В этом смысле стоит обратить внимание на одно из писем мадам де Севинье, где она с особым пристрастием рассуждает о стиле. Ее внимание привлекала одна из максим Ларошфуко, смысл которой показался ей весьма туманным: «La bonne grâce est au corps, ce que le bon sens est a l’ésprit» (Грация (приятность, изящная обходительность) свойственна телу, а здравый смысл – уму – Н.З.). «Предоставляю вам судить, – пишет она дочери, – легко ли ее понять и какая связь или соотношение существует между грацией и здравым смыслом? Я считаю, что в разговоре пользуются словами, которые, при ближайшем рассмотрении, оказываются обычно двусмысленными и которые в большинстве выражений не означают того, что, как всем кажется, они должны означать. Например, я попросила мадам Колиньи, чтобы она определила мне смысл bonne grâce и чтобы она точно объяснила разницу между bonne grâce и bon air (внешней привлекательностью – Н.З.), а также между здравым смыслом и рассудительностью, между разумом и здравым смыслом, между гением и талантом, между капризом и чудачеством, между непосредственностью и наивностью, между воспитанностью и вежливостью, между забавным и шутливым. Разве вы не согласны, что в большинстве случаев это синонимы? Это язык или лентяев или невежд»[10]. В этом случае мадам де Севинье пообещала дочери специально посвятить время поискам точных определений, независимо от того, будут ли они удачными. Важно, что переоценивается сама роль слова: от экивоков, свойственных прециозно-галантному стилю, к точности и информативности. Новый стиль начинает утверждать себя в сфере домашнего, камерного, частного и выстраивается в противовес официальному и салонному. Стирается грань между возвышенным и низким в его привычной для классицизма оппозиции. Вот, к примеру, как начинается одно из писем к дочери: «Вам пришлось родить в восемь месяцев, моя дорогая. Какое счастье, что вы себя хорошо чувствуете! Но как жаль потерять еще одного бедного малыша! Ведь вы такая разумная, так браните остальных, и вам пришла в голову фантазия помыть ноги! Когда столь далеко продвинешься в столь прекрасном деле, разве можно подвергать риску его и к тому же собственную жизнь?»[11] Многие исследователи, в частности, отмечали, насколько важен для мадам де Севинье в обозначенном контексте мотив болезни – реальной манифестации телесной природы – облеченный в непривычно конкретные детали. Экивоки были неуместны, когда речь шла о реальных проблемах, к примеру, о болезненных приступах подагры, мучившей мадам де Севинье. В этой связи уместно отметить, что исследование медицинских аспектов указанной переписки превратилось в самостоятельную научную проблему[12]. Для автора важны любые мелочи домашнего быта, тяготы долгих путешествий, еда и сон. Она с волнением вникает во все подробности путешествия на корабле, которая предприняла мадам де Гриньян из Парижа в Прованс. Она с волнением пересказывает дочери эпизод своей поездки через Невер, когда «какие-то четыре красотки» в экипаже попытались обогнать их на дороге, где двум экипажам разъехаться было никак нельзя, так что приключение чуть не закончилось падением в реку. В одном из писем разворачивается живописная картина осенней рубки леса в бретонском имении мадам де Севинье. В этом новом контексте совершенно особую роль в письмах начинает играть мир детства, до сих пор практически не освоенный литературой. В разлуке со внуками она с неизменным интересом вникает во все детали их физического и нравственного развития, поразительным образом ощущая в ребенке формирующуюся личность, хотя, впрочем, оговаривается, что внуки ей дороги постольку, постольку они есть плоть от плоти любимой дочери. Психологическая ситуация, которая разворачивается в письмах мадам де Севинье, оформляется в своеобразный сентиментальный психологический комплекс, сохраняющий все свое значение для литературы сентиментализма: чувство одиночества, томление разлуки, безотчетная жертвенная нежность. При этом одиночество становится и своеобразной потребностью, выражающей, быть может, некую исчерпанность и усталость цивилизации. Мотив этот ясно обозначен у Паскаля, и мадам де Севинье находит у него подтверждение собственным мыслям. «Г-н Паскаль, – замечает она, – говорил, что все беды происходят оттого, что человек не умеет всегда оставаться в собственной комнате»[13]. Мотив уединения весьма характерен для французской культуры последней трети XVII в.[14] Он явственно выражен у мадам де Лафайет, с которой мадам де Севинье, кстати, была очень дружна. Уединение мадам де Севинье обретала в своем далеком бретонском замке, в окрестных садах и лесах. В ее письмах впервые развернут руссоистический мотив одиноких прогулок, ставших, кстати, ее постоянной житейской привычкой. Она много говорит о «скуке кресла», которую заменяет неустанной ходьбой, возвращаясь в свой замок Роше затемно. Можно сказать, что именно мадам де Севинье впервые создает контур лирического предромантического пейзажа, овеянного грустью и одновременно исполненного поэтической неги. Поэтика ее пейзажных зарисовок может стать предметом специального исследования. Мадам де Севинье наполняет пейзаж субъективными лирическими ассоциациями. Прогуливаясь по аллеям своего парка, она одновременно странствует в утраченном времени, и, к примеру, подросшие деревья, которые она некогда сама посадила, напоминают ей о быстротечности времени: «В лесах этих я нахожу бесконечно много красоты и грусти; все эти деревья, которые вы видели маленькими, стали большими, стройными и невероятно прекрасными. Они вытянулись и создали очаровательную тень. В высоту они уже достигли сорока и пятидесяти футов, и в этом есть что-то от материнского чувства. Подумайте, ведь это я их посадила...»[15]. В одном из писем она с восторгом рассказывает дочери о дереве, которое та когда-то спасла от гибели, и даже собирается выстроить для него часовню. Ей особенно близки осенние пейзажи, и она любит затягивать ноябрьские и декабрьские прогулки, ощущая в увядании природы созвучие собственному психологическому состоянию: «...прекрасные кристальные дни осени, не жаркие и не холодные; словом, я ими очарована, я на воздухе с шести часов утра до пяти часов вечера, не теряю ни минуты...»[16]. Именно поэтому ей всегда был скорее чужд роскошный Прованс, куда она приезжала погостить к дочери, со своим вечным солнцем и однообразным сиянием вод и зелени. Она с необыкновенной тонкостью фиксирует игру цветов и красок в северных пейзажных картинах, словно предвосхищая романтическую оппозицию Севера и Юга, и извлекает поистине философические эффекты из природных контрастов: «... мое настроение в основе своей зависит от погоды; потому, чтобы узнать, как я себя чувствую, вам не стоит вопрошать звезды. Но ваш Прованс всегда вам нашепчет сплошные чудеса. Прекрасная погода для вас ничего не значит, вы к ней слишком привыкли. А мы видим так мало солнца, доставляющего нам особую радость. Из всего этого можно извлечь немало ценных моральных суждений, но хватит болтать о дожде и о хорошей погоде»[17]. Северная осень открывается ей в особой игре красок, создающих меланхолический контраст цветения и увядания: «Эти леса всегда прекрасны: зелень их в сто раз красивее, чем в Ливри. Не знаю, зависит ли это от самих деревьев или от свежести дождей, но они несравненны. Сегодня все так же зелено, как в мае: те листья, что падают, мертвы, но те, что еще на деревьях, остаются зелеными. Вы никогда не видели подобной красоты»[18]. Здесь уместно вспомнить еще одно описание, где мадам де Севинье подбирает удивительный и по-своему точный эпитет для определения цвета осенних листьев – aurore (золотисто-розовый), причем богатство оттенков этой золотисто-розовой гаммы создает, как она пишет, эффект «великолепной золотой парчи»[19]. Главное наслаждение ей доставляют прекрасные вечера, заполненные ярким лунным сиянием. Она даже просит дочь думать о ней в такие часы, словно веря, что подобный духовный контакт может быть своего рода заклинанием от бед[20]. Природный ритм жизни, возвращающий к естественной стихии бытия, становится для мадам де Севинье главным фоном лирических медитаций. Природа и уединение дают частному человеку порой призрачное ощущение независимости от суеты публичной жизни. В эти часы уединения и долгих прогулок мадам де Севинье пришла к поистине философическому заключению, фиксирующему универсальность природных ритмов. Оно облекается у нее в поэтическую метафору: «Если бы у нас было побольше терпения, мы бы избавились от тоски. Природа в такой же мере ее отгоняет, в какой нагнетает. Вы знаете, что у нас здесь настоящий туман – наступающий, отступающий, обволакивающий, отходящий, сгущающийся, рассеивающийся, приближающийся, удаляющийся и делающий все вокруг то прекрасным, то безобразным, то неузнаваемым»[21]. Письма мадам де Севинье первоначально публиковались без ответов адресатов (собственно, письма главного адресата – мадам де Гриньян – скорее всего, бесследно исчезли), выстраиваясь в своеобразный дневник, а порой и в эпистолярную исповедь. Такой тип монологического эпистолярного «романа» – уже не новая форма в эпоху мадам де Севинье («Португальские письма» Гийерака) – подготавливал и дискурс лирического дневника. Дело в том, что преобладание единственного адресата переписки, которому отведена роль не только доверенного лица, но и своего рода второго «я», в высшей степени способствовало осуществлению подобной задачи. Для XVII в., эпохи мемуаров, подобный дискурс скорее чужд, зато он будет в высшей степени актуален для французской литературы сентиментализма и романтизма (Руссо, Стендаль). Все это позволяет сделать вывод о том, что созданный мадам де Севинье эпистолярный стиль – своего рода поэтика частной жизни – оказался удивительно созвучным французскому (и европейскому) роману последующих эпох, а также пограничным жанрам исповедальной и автобиографической прозы, открыв новые возможности эпистолярного самовыражения и новый модус чувствительности. ПРИМЕЧАНИЯ -------------------------------------------------------------------------------- * Забабурова Н.В. Письма мадам де Севинье: феномен частной жизни // Филология в системе современного университетского образования. Вып. 5. М., 2002. С. 33 – 39. [1] См., например: Duchene R. Écrire au temps de Mme de Sevigné: lettres et texte littéraire. P. 1982; The Epistolary form and the letter as artifact / [editors: Jim Villani, Naton Leslie; associate editors, Sheri Matascik ... [et al.] Youngstown, Ohio: Pig Iron Press: Pig Iron Literary and Art Works. 1991); Duchene R. Naissances d'un écrivain: madame de Sevigné. P. 1996. См. также исследования, посвященные проблемам реальной и фиктивной переписки в XVIII в.: Bernard Bray et Christoph Strosetzki (edit.). Art de la lettre. Art de la conversation à l'époque classique en France. Actes du colloque de Wolfenbuttel. Оctobre. 1991. P., Klincksieck, 1995; Amossy, Ruth. La lettre d'amour du réel au fictionnel // La Lettre entre réel et fiction. P., 1998. Р. 73 – 96. [2] Lettres de madame de Sevigné. P., 1806. V. 3. P. 133. [3] Пушкарева Н.Л. Мать и материнство на Руси (X – XVII вв.) // Человек в кругу семьи. М., 1996. С. 305. [4] Lettres de madame de Sevigné. V. 4. P. 400 – 401. [5] Техника подобной имитации уже хорошо исследована. См., например: Rousset J. Forme et signification. P., 1962; Mylne V. The Eighteenth Century French Novel. Techniques of illusion. Manchester, 1965. [6] Lettres de madame de Sevigné. V. 3 . P. 96. [7] Ibid. V. 4. Р. 29. [8] Ibid. V. 4. P. 13. [9] Ibid. [10] Ibid. P. 378-379. [11] Ibid. V. 3. Р. 349. [12] См.: Madame de Sevigné, Moliere et la médecine de son temps // 3-e Colloque de Marseille, 1973. [13] Ibid. V. 3. P. 406. [14] Vigourox M. Le thème de la retraite et de la solitude chez quelques epistoliers du XVII siècle. P., 1960. [15] Lettres de madame de Sevigné. V. 3 . P. 178. [16] Ibid. Р. 124. [17] Ibid. P. 255. [18] Ibid. P. 211. [19] Ibid. V. 4. P. 547. [20] Ibid. V. 3. Р. 54. [21] Ibid. Р. 253.
МАКСимка: Музей Карнавале в Париже (Musee Carnavalet) Карнавале — музей истории Парижа, расположенный в здании старинного особняка Карнавале. Музей, знаменитый своими художественными и историческими коллекциями, сам представляет собой произведение искусства. Его здание было построено в середине XVI века архитектором Лувра Пьером Леско для председателя Верховной судебной палаты де Линьериса. Скульптурные барельефы на стенах, среди которых особенно выделяются красотой четыре женские фигуры, символизирующие времена года, принадлежат резцу знаменитого Жана Гужона, постоянно работавшего с Леско. В 1572 году особняк перешел во владение вдовы бретонского дворянина Франсуа де Керневенуа, имя которого парижане переделали в «Карнавале». В конце XVII века здесь в течение двадцати лет жила госпожа де Севинье. В это же время отель был переделан архитектором Франсуа Мансаром. Начиная с эпохи Революции в особняке помещались самые различные учреждения, пока наконец в 1866 году здание не приобрели городские власти для размещения в нем исторического музея. По-настоящему этот проект был осуществлен лишь в 1880 году, когда во главе музея стал известный ученый и коллекционер Жюль Кузен. Его собственное собрание, пожертвованное музею, так же как и богатейшие коллекции Альфреда де Лизвелля, посвященные эпохе Великой французской революции, послужили ядром замечательного музея, воссоздающего всю историю города Парижа. В нем сосредоточены богатейшие и редчайшие коллекции различных предметов, картин, гравюр и документов, начиная от материалов, найденных при раскопках, и кончая современностью. Отдельные залы посвящены топографии Парижа, парижским театрам, старинным вывескам, предметам быта и искусства. Постоянно обогащаясь новыми интересными поступлениями, музей Карнавале все время растет и расширяется. В 1989 г. в состав музея включён и соседний особняк Ле Пеллетье де Сен-Фарго. В настоящее время это крупный музей, наглядно демонстрирующий историю Парижа, в экспозиции, которого широко представлены материалы по археологии, архитектуре, декоративно-прикладному искусству. Здесь можно увидеть, как выглядели дворцы времен королей (напр. Салон Людовика XV), ощутить всю роскошь французских интерьеров от эпохи Генриха IV до начала XX века (салон особняка д’Юзес, танцзал особняка Вандель, галерея мадам де Севинье), составить полное представление о быте и нравах парижан. Музей располагает богатыми коллекциями живописи, скульптуры, графики.
МАКСимка: Замок Роше в Бретани. Госпожа де Севинье отправилась сюда в свадебное путешествие и впоследствии нередко жила в фамильном замке Небольшой замок был построен на скалистом холме, от чего и получил своё название. Сейчас можно посетить часовню и часть особняка, где находятся семейные портреты и некоторые объекты, принадлежащие маркизе де Севинье.
МАКСимка: Памятник мадам де Севинье в Гриньяне
МАКСимка: Замок Гриньян. Здесь периодически жила мадам де Севиньи. Умерла и похоронена здесь же.
Ортанс : Кстати, письма мадам де Севинье публиковались на русском языке. В них можно найти и историю процесса над Фуке, и д'Артаньяна.
МАКСимка: Ортанс , они размещены на нашем форуме в теме про Фуке: http://richelieu.forum24.ru/?1-3-0-00000028-000-0-0-1261346535
МАКСимка: Георг Фридрих Шмидт. Маркиза де Севинье Миниатюра. Маркиза де Севинье. Замок Шантийи Маркиза де Севинье. Автор Робер Нантейль
МАКСимка: Маркиза де Севинье. Работа неизвестного автора Маркиза де Севинье. Гравюра Роджера Маркиза де Севинье. Жан Петито
Amie du cardinal: Автограф письма мадам де Севинье
МАКСимка: Маркиза де Севинье. Работа неизвестного автора Маркиза в молодости, 1650 год Маркиза де Севинье. Автор Робер Нантейль
Amie du cardinal: Влюбленный лев. К госпоже де Севинье Жан де Лафонтен Вы, Севинье, чьей красоте Завидуют сами хариты, Вы, родившаяся прекрасной, Хоть это вам и все равно, Прошу вас, будьте благосклонны К невинным шуткам этой басни И взгляните без спасенья, Как любовь укротила льва. Любовь - загадочный владыка! Счастлив, кто только понаслышке Знал ее и ее удары! Если, слыша такую речь, Вы правду почтете обидой,- Пусть за правду страдает басня: Вот она и набралась духу, Чтобы припасть к вашим стопам С ревностно преданным служеньем. Когда на нашем языке Разговаривали и звери, Львы захотели, как и все, Быть допущены в наш союз. В самом деле - ведь их порода Была не хуже, чем у нас: Они были умны, отважны И были хороши собой. Но вот что из этого вышло. Однажды лев знатного рода Встретил пастушку на лугу. Она пришлась ему по нраву, И он просил ее руки. Отец более был бы рад Не столь чудовищному зятю; Выдать дочь казалось жестоко, Отказать льву было опасно. Но он решился на отказ, Увидевши однажды утром Картину их тайной любви: Мало того, что предалась Девушка яростной породе,- Ей даже кудри убирает Когтями гривастый жених. Отец, не смея отказать Такому сватовству открыто, Сказал: "Моя дочь так нежна, Что, захотев обнять жену, Ты ее поранишь когтями. Дай сперва остричь себе когти На правой и на левой лапе, А клыки в пасти - отпилить, Чтоб мягче стали поцелуи. Тебе самому будет лучше, Потому что дочери станет Приятней на них отвечать. Лев до того был ослеплен, Что он на это согласился. И вот, без зубов, без когтей, Он стал, как крепость без защиты: На него спускают собак, И он не может с ними драться. Ах, любовь! Лишь схватишь ты нас - И кончено: прощай, рассудок.
Amie du cardinal: Замок Гриньян
Amie du cardinal: Мадам де Севинье фиксирует даже звукоподражания у своей внучки, еще не умеющей говорить, которая живет с ней, и пишет мадам де Гриньян в Прованс: «Она очень забавно разговаривает: титота, тетита или тотата». Мадам де Севинье, описывая поведение своей внучки (она ее называет «моя крошка», «мое пузико»), рисует жанровые сцены в духе Ленена или Босса, более жеманные, чем у граверов конца века и живописцев XVIII столетия. «Наша девочка — темноволосая красавица, у нее все есть — вот она подходит ко мне, целует меня — я вся в ее слюне! Но она никогда не кричит». «Меня целуют, меня узнают, и при виде меня она смеется, она называет меня просто мамой» (а не доброй матушкой, как обычно называют бабушек). «Я ее очень люблю. Мы ее подстригли: сейчас у нее чудная прическа, она ей изумительно подходит. У нее прекрасный цвет лица, совершенное тельце и грудка. Она делает тысячу мелочей — ласкается ко мне, крестится, просит прощения, приседает, целует мне руку, пожимает плечиками, танцует, поднимает подбородок — и всегда прекрасна во всех отношениях. Я могу заниматься ею часами». Множество матерей и кормилиц разделяют чувства мадам де Севинье. Но ни одна из них еще не считает их достойными подобного описания. Эти «литературные» сцены из жизни ребенка полностью соответствуют сюжетам живописцев и граверов того времени: открытие детства, детского тела, детских манер и речи. Мадам де Севинье эмоционально рассказывает о времени, которое она проводит со своей внучкой: «Я читаю сейчас об открытии Западной Индии Христофором Колумбом. Чтение развлекает меня невероятно, но ваша дочь — еще больше. Я ее люблю... она так гладит ваш портрет и хвалит ваш вид, что я не могу удержаться и тут же ее целую». «Вот уже целый час я играю с вашей дочерью, она премилая». Ее подстригли и необычно причесали. «Эта прическа будто специально для нее придумана. Меня восхищает цвет ее лица и кожи. Что бы она не делала: говорит, ласкается, крестится, просит прощения, делает реверанс, целует руку — она прелесть во всем. Я забавляюсь с нею часами». А так как она очень боится заразных болезней, мадам де Севинье добавляет с легкостью, которая поразила бы современного человека, для которого смерть ребенка очень страшная вещь и не может быть темой для шуток: «Я не хочу, чтобы все это умерло». Даже при новом отношении сохранилось, как мы это уже видели у Мольера, определенное традиционное безразличие. Та же мадам де Севинье таким образом описывает траур матери, только что потерявшей ребенка: «Мадам де Коткен, получив известие о смерти маленькой дочери, упала в обморок. Она была потрясена и сказала, что у нее никогда уже не будет такой милашки». Однако мадам де Севинье считает мать несколько бессердечной и добавляет: «Но ее муж просто безутешен».(Филипп Арьес Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке.)
МАКСимка: Побывав третий раз в Отеле Карнавале, бывшем особняке мадам де Севинье, ныне прекрасный музей истории Парижа, невнимательный Максим разглядел в витринах любопытные экспонаты. Долго я пытался это сфотографировать...ну что уж получилось, простите. Кусок погребального одеяния Мадам де Севинье. Осталось, видимо, после кощунственного вскрытия гробницы в Гриньяне в 1793-м. Автограф Мадам де Севинье. 2 февраля 1671-го года: Волосы, принадлежавшие мадам де Севинье: Проект брачного контракта дочери мадам де Севинье Франсуазы с дворянином из Прованса, дважды уже перед этим женатым, Франсуа де Монтейлем, графом де Гриньян. 1669-ый год:
МАКСимка: Франсуаза-Маргарита де Севинье. Автор Пьер Миньяр. 1669-ый год. Франсуаза-Маргарита де Севинье, графиня де Гриньян (1646 - 1705) – дочь маркизы де Савинье. Франсуаза-Маргарита родилась в Париже 10 октября 1646 года. Она была первым ребенком в семье Анри, маркиза де Севинье и его молодой жены Марии де Рабютен-Шанталь. Два года спустя, в замке Рош в Бретани, родился ее брат, Шарль де Савинье (1648-1713). В 1651 году Анри был убит в дуэли из-за своей любовницы, мадам де Гондрана. Вдова маркиза де Савинье вернулась с детьми обратно в Париж, где поселилась у своего дяди, аббата де Куланжа в квартале Марэ. Слева направо. Луиза де Рувилль, графиня де Бюсси, вторая супруга двоюродного брата маркизы, писателя Роже де Бюсси-Рабютена, Франсуаза-Маргарита де Севинье, графиня де Гриньян и сама маркиза де Севинье. Замок Бюсси. После того как мать стала широко известной при королевском дворе Людовика XIV, 17-летняя Франсуаза-Маргарита смогла дебютировать в Королевском балете. Она исполняла роль постушки, а пастуха – сам Людовик. Исаак де Бенсерад говорил о мадемуазель де Севинье как об "ослепительной красавице". В следующем году, брат короля, Мсье пригласил ее на танец в Пале-Рояле (он - как бог воды, она - нимфа). В 1665, она танцевала снова с королем в балете под названием "Рождение Венеры". В июле 1668 года, во время ужина, и мадам де Севинье, и её дочь сидели за столом с самим королем. Многие говорили о том, что юная мадмуазель вполне сможет в скором времени стать любовницей Людовика, но эта честь перепала мадам де Монтеспан. Несмотря на острый ум Франсуазы-Маргариты и известную красоту, её считали холодной натурой. Двоюродный брат ее матери Роже де Бюсси-Рабютен писал, что у неё будет так много врагов, как у матери друзей и поклонников. Когда Франсуаза-Маргарита достигла 23-него возраста, мать уже начала терять надежду на брак. Однако, 4 декабря 1668 года, мадам де Севинье пишет своему кузену Бюсси, «в конце концов, самая красивая девушка во Франции выходит замуж – за не красивого мужчину, - но одного из самых честных людей в королевстве – это мсье де Гриньян». Франсуа де Адемар де Монтей, граф де Гриньян. Ему 36 лет, он дважды вдовец, родом из древней и выдающейся провансальской семьи. Он был некрасивым, даже уродливым по тем временам, но высокий, стройный и с долей обаяния. Судя по всему, он и мадемуазель де Севинье полюбили друг друга. Они поженились в Париже 27 января 1669 года. Графиня де Гриньян В том же году Людовик XIV назначает графа генерал-лейтенантом короля в Провансе. Он был вынужден покинуть Париж и вернуться в свой фамильный замок на юге Франции. Г-жа де Гриньян забеременела вскоре после свадьбы и решила остаться в Париже в связи с рождением ребенка. Дочь Мари-Бланш родилась в 1670 году. 4 февраля 1671 года мадам де Гриньян покинула Париж и отправилась к мужу в Прованс (девочку в то время отправили в монастырь на всю жизнь.) Отдаление дочери сильно опечалило маркизу де Севинье. "Я больше не вижу ее, и с каждым шагом увеличивается расстояние между нами". За промежуток почти 30 лет, мадам де Севинье отправила более 1000 писем дочери в далекий замок Гриньян, часто писав их со скоростью 20 страниц в день.
МАКСимка: Франсуа де Адемар Монтей, граф де Гриньян. Автор Николя де Ларгийер Франсуа де Адемар Монтей, граф де Гриньян (1632 - 1714) - вице-губернатор Прованса и любимый зять маркизы де Севинье. Франсуа де Кастеллан-Орнано Адемар де Монтей де Гриньян родился в провансальском деревне Гриньян в 1632 году. Он был старшим из 11 детей. После смерти своего отца, 4 августа 1668 года, он унаследовал титул графа де Гриньян. Будучи еще молодым, он вступил на военную карьеру. В 1654 г. он стал полковником в Шампани. Два года спустя, он стал капитан-лейтенантом солдат дворцовой кавалерии королевы Анны Австрийской. Франсуа де Адемар Монтей, граф де Гриньян Он был женат три раза, сначала на Анжелике-Клэр Д’Анженн, дочери маркизы де Рамбуйе. У них было две дочери. Анжелика умерла в 1665 году. Через год, Франсуа женился на Мари-Анжелике-дю-Пюи -дю-Фу, которая скончалась вскоре после рождения сына. Сын также умер в младенчестве. Дважды 36-летний вдовец, он познакомился и влюбился в 23-летнюю дочь знаменитой мадам де Севинье - Франсуазу-Маргариту де Севинье. Супруга. Мадам де Гриньян, дочка мадам де Севинье В том же году Людовик XIV назначает графа генерал-лейтенантом короля в Провансе. Он был вынужден покинуть Париж и вернуться в свой фамильный замок на юге Франции. На протяжении почти 40 лет он и мадам де Гриньян жили как вице-короли Прованса. Каждый год он председательствовал на открытии Штатов, сидя на троне с архиепископом Экса по правую сторону, а интендантом Прованса по левую. В 1673 году, Гриньян руководил осадой города Оранж. Людовик XIV был очень доволен. Франсуа де Адемар Монтей, граф де Гриньян умер в возрасте 83 в трактире по пути из Ламбеска в Марсель. Он был похоронен в Марселе в капелле Нотр-Дам-дю-Мон-Кармель. Документ, хранящийся в приходе Мазарги в Марселе. Говориться о смерти графа де Гриньяна: Ci-dessous , une tentative de transcription : Le 1er janvier a été enseveli en la chapelle de Notre Dame du Mont Carmel de cette église , Messire François de MONTEIL de GRIGNAN* chevalier des ordres du Roy**, (son) lieutenant en les armées, Commandant pour luy en Provence depuis environ trente six ans , Seigneur et Comte de Grignan Mazargues , Gouverneur de plusieurs places , il mourut à Saint Pons*** sur les huits heures du soir revenant de l’assemblée des Etats de Lambesc à Marseille en sa huitante sixieme année le trente decembre dernier 1714 au grand regret de toute la province , de Marseille et surtout de ses sujets de Mazargues qu’ont perdu en sa personne leur seigneur bienfaisant , leur puissant protecteur , de () et bienfaiteur, orné de toutes les valeurs morales et chretiennes qui l’ont rendu pendant sa vie agreable à Dieu , bienfaisant au peuple, fidele au Roy et à l’état et (le pere) aimable à ses sujets Cujus () Requisitas in pale amen . Dominique Fabre (document ad13 - 1715 - Marseille , paroisse de Mazargues, document reperé par Didier Verlaque )
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: Дважды 36-летний вдовец, он познакомился и влюбился в 23-летнюю дочь знаменитой мадам де Севинье Я не суеверна, но как-то неприятно было бы отдавать дочь за человека, похоронившего двух жён. Впрочем, женщины стали жить дольше мужчин лишь в прошлом, XX веке. До этого чаще всего мужья хоронили жён, смертность женщин была выше на протяжении всей истории человечества. Причина - конечно же бесконечные беременности и роды.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Я не суеверна, но как-то неприятно было бы отдавать дочь за человека, похоронившего двух жён. Видите ли, во-первых, муж богатый и знатный. Также возраст мадмуазель де Севинье для того времени был уже значительным (23 года). Не зря опасалась маркиза, что дочь останется незамужней. Ну и видимо, любовь тоже имела место. Правда уже может быть позже. Как они там и где познакомились, я что-то не знаю.
Amie du cardinal: Господи, вычитала в собственном, более раннем посте отрывок из письма мадам де Севинье : «Вам пришлось родить в восемь месяцев, моя дорогая. Какое счастье, что вы себя хорошо чувствуете! Но как жаль потерять еще одного бедного малыша! Ведь вы такая разумная, так браните остальных, и вам пришла в голову фантазия помыть ноги! Когда столь далеко продвинешься в столь прекрасном деле, разве можно подвергать риску его и к тому же собственную жизнь?» Какой ужас! Нет, я понимаю, уровень гигиены тогда был очень низок. Но представить себе, что во время беременности ноги мыли только легкомысленные особы, не думающие о здоровье своём и ребёнка... Да и как проходила, собственно, эта процедура, что вызвала преждевременные роды? А сколько же раз беременела эта несчастная? Потеряла ещё одного малыша. Бедная мать, бедная дочь, бедный женский пол без контрацепции, без возможности перелить кровь, без витаминов и антибиотиков (сколько гибло в муках от родовой горячки), без препаратов железа и т.д, и т.п.
Amie du cardinal: Марки с мадам де Севинье
МАКСимка: Шарль, барон де Севинье (1648 - 1713) - сын мадам де Севинье. Он родился в замке Рош в Бретани 12 марта 1648 года. Был вторым ребенком Анри, маркиза де Севинье и его молодой жены, Мари де Рабютен Шанталь. Напоминаю, что первый ребенок – это будущая мадам де Гриньян, она родилась за два года до этого в Париже. Ничего неизвестно об образовании Шарля. Есть основания считать его достаточно эрудированным, предполагается, что мадам де Севинье подбирала для него хороших учителей, в силу своих возможностей, конечно. В знаменитых письмах матери к дочери Шарль был охарактеризован как интеллектуал, мот и гедонист. Также он был добродушным и симпатичным, очень похожим на мать, госпожу де Севинье. Как ни странно, он никогда не обижался на явное предпочтение своей матерью сестры. В 1669 году Шарль добровольно отправился в экспедиции на Крит против турок. На следующий год мать купила ему место в жандармерии Дофина, в этом полку он служил несколько лет. Он воевал хорошо, и с отличием, но не отличался энтузиазмом. Нужно отметить, что бедному Шарлю не везло в любви. Он последовал за отцом в объятия Нинон де Ланкло, и стал соперником Расина за обладание мадемуазель Шаммеле. Он доверял многие детали своих мезальянсов письмам к матери. Шарль де Севинье женился в феврале 1684 года на Жанне- Маргарите де Морон, дочери советника парламента Бретани. В 1703 году, Шарль отказался от поста лейтенанта короля в Бретани. Вместе с женой, он поселился в Париже в предместье Сен-Жак. Последние годы провел в семинарии Сен-Маглоер, будучи крайне набожным. Он умер 26 марта 1713 года в возрасте 65 лет. У Шарля и Жанны Маргариты не было детей. Он завещал все свое имущество племяннице Полин де Симиан.
Amie du cardinal: Неоднозначность литературного дискурса Жан-Поль Десев «История женщин на Западе:» в 5-ти томах. Том 3: Парадоксы эпохи Возрождения и Просвещения (перевод с английского и примечания Кривушин И.В., Кривушина Е.С.). Санкт-Петербург: Алетейя, 2008. Мадам де Севинье «Дочь моя, как же назвать день, который открывает отсутствие!» Лишь тайными тропами и цепью случайностей мы проникаем в интимный мир этой страстной женщины, которая хотела, чтобы о её страсти знали только её дочь и небольшое число близких. Атмосфера свободы, царящая в её письмах, идет от чувства безнаказанности, но есть тому и другие причины. Рано осиротевшая, Мари де Рабютен-Шанталь воспитывалась в Париже в материнском клане де Куланжей, недавно лишённом дворянского статуса, но богатом и образованном. Таким образом она ускользнула от "Рабютенов и монастыря" и от слишком сурового воспитания. В 1644 году её выдают замуж (тогда ей было восемнадцать лет) за Анри де Севинье, бретонского дворянина, кутилу и волокиту. Вскоре его убивают на дуэли (1651 г.). Двадцатипятилетняя вдова остаётся с двумя детьми, некоторым состоянием и долгами. У этой умной, обольстительной женщины, для которой открыты двери высшего общества, нет недостатка в претендентах. Она отказывает им, предпочитая свободу: её решение обоснованно, она сама пишет в 1687 году, что хочет забыть дату своего рождения и поставить вместо неё дату вдовства,"которое было весьма приятным и счастливым". Позже она сочувствовала горю матерей, потерявших сыновей в битве под Флерюсом. "Что касается вдов, не надо их жалеть; они будут счастливы сменить мужей и стать любовницами." Отвечая её, Бюсси-Рабютен шутливо уточняет:"Я знаю трёх молодых вдов, оставшихся после этой битвы, с которыми можно было бы радоваться смерти их мужей, и двух дам, которых нужно было бы утешать, что их мужья спаслись от ран и остались живы. Уже давно боги Гименея и любви несовместимы". Читая письма обоих корреспондентов, понимаешь скандальное счастье быть вдовой, осуждаемое проповедниками и воспеваемое авторами комедий. "Надежда стать вдовой - печальный случай./ Эта милость Неба всегда запаздывает,/ Наше прекрасное время уже проходит,/ Когда наступает этот великий день.(*Тома Корнель« Двойной волокита») В обществе, где все браки принудительны, свобода начинается со смертью супруга.
МАКСимка: Вычитал, что церемония бракосочетания Марии де Рабютен-Шанталь и Анри, маркиза де Севинье произошло 4 августа 1644 года в церкви Святых Гервасия и Протасия в Париже. Известная церковь. Что самое интересное, церемония имела место в 2 часа утра. Согласно поверью, это помогало избавиться от происков дьявола. Строительство современной церкви было начато в 1494 году и продолжалось почти полтора века. Общий архитектурный ансамбль церкви выдержан в позднеготическом стиле, однако фасад, возведённый последним (около 1620 года), несёт в себе черты классицизма. Главная достопримечательность церкви — один из старейших и знаменитейших парижских органов. В церкви Сен-Жерве служили органистами многие представители знаменитой семьи Куперенов, в том числе и наиболее известные из них — Луи и Франсуа. В церкви находится гробница Мишеля Ле Теллье, канцлера, отца маркиза де Лувуа: Перед церковью растёт вяз, который многократно возобновлялся, приблизительно, с X века. Под этим деревом население квартала Маре в Средние века собиралось, чтобы отдавать при свидетелях взятые в долг деньги. Отсюда произошла парижская поговорка «Ждите меня под Вязом», что соответствует русскому «После дождичка в четверг».
МАКСимка: МАКСимка пишет: Вдова маркиза де Савинье вернулась с детьми обратно в Париж, где поселилась у своего дяди, аббата де Куланжа в квартале Марэ. Точнее будет сказать, что поселилась молодая и несчастная маркиза у другого дяди - Филиппа II де Куланж, у которого жил и его брат Кристоф де Куланж, аббат де Ливри, и семья самого Филиппа - жена, дети. Это - отель де Куланж, 35-37 rue des Francs Bourgeois. Строительство здания датируется 1627-1634-ми годами, тогда им владел Жан-Батист Скаррон де Сантри, канцлер и королевский секретарь. Дяди маркизы де Севиньи, Филипп II де Куланж, брат её матери Марии, купил особняк в 1640-м году за 67100 ливров. Отель де Куланж Внутренний двор Филипп II де Куланж приходился сыном Филиппу, первому из Куланжей (1572-1636). Именно первому Филиппу принадлежал дом номер 1 на площади Вогезов, где будущая маркиза появилась на свет в 1626 году. Дом на площади Вогезов, где родилась Севинье Филипп II, после смерти отца, продал дом в 1637-м году и приобрел особняк на улице rue des Francs Bourgeois. Что-то от исторических интерьеров всё же сохранилось. Судя по фотографиям на сайте института ESAS, который в данное время занимает особняк де Куланж. http://www.esas-institute.com/newfr/index.php?2006/02/28/2-l-institut-esas
МАКСимка: Нотариус Этьен Пейзон сдал внаём свой особняк на 11, rue des Lions-Saint-Paul в декабре 1644-го года маркизу и маркизе де Севинье. Молодая чета поселилась здесь после возвращения из свадебного путешествия из замка Рош. По-видимому, именно в отеле Пейзон маркиза родила своего первого ребенка Франсуазу-Маргариту, будущую герцогиню де Гриньян. Произошло это радостное событие 10 октября 1646-го года, а 28-го октября того же года девочку крестили в церкви Сен-Поль. По словам Бюсси-Рабютена, это была "самая прекрасная дочка Франции". А вот сын Шарль у молодых появился уже в замке Рош, 15 марта 1648-ого года. Неверность мужа, который был одним из многочисленных любовников Нинон де Ланкло, и его чрезмерные траты вынудили маркизу настаивать на разделе имущества. 10 сентября 1650-го года она уехала в свой замок Рош.
МАКСимка: На Rue de Montmorency маркиза де Севинье сняла 4 января 1677-го года просторное жилище (дом №8), которая разделила со своей дочерью, когда та находилась в Париже. Здание было реконструировано Шарлем Бернаром, который жил со своей женой рядом. Но жилье очень не понравилось графине де Гриньян, и в апреле 1677-го года мадам де Севинье расторгла договор. После этого она уехала в Карнавале. 12 октября 1677-го года маркиза написала дочери: «Мы переселились, моя милашка, это избавило нас от неудобств и шума бесчеловечной мадам Бернар, из-за столяров которой пришлось бодроствовать шесть часов». В 1881-м году особняк снесли и построили на его месте школу.
Amie du cardinal: Перевод отрывка из мемуаров Конрара : "Севинье женился на единственной дочери барона Шанталя... Хотя она была очень красива и достойна любви, он жил с ней недружно, и у него было полно любовных связей в Париже. Она, со своей стороны, обладательница весёлого нрава, жизнерадостная, развлекала себя, как могла, таким образом, что это не вело к особому согласию между ними... Говорят, что он однажды заявил своей жене, что он полагает, что она очень мила для другого, но ему она не может нравиться. Также говорят, что существовало такое различие между её мужем и ею, что он её уважал и вовсе не любил, в то время как она его любила и вовсе не уважала. И вправду, она проявляла любовь к нему; но так как у неё был живой и тонкий ум, она его не сильно уважала, и в этом сходилась с большинством порядочных людей, ибо хотя он обладал некоторым умом и был довольно хорошо сложен, с ним невозможно было договориться, и почти везде он слыл за несносного человека."
Amie du cardinal: Генеалогическое древо мадам де Севинье. Её дед по матери разбогател на откупе габели, а отец, барон де Шанталь, происходил из старинного бургундского рода. Семья Рабютен не простила мезальянса, и никто из них не стал свидетелем при подписании брачного контракта. Молодожёны были вынуждены жить в доме тестя. Отец мадам де Севинье, погибший на острове Ре во время осады Ла-Рошели.
Amie du cardinal: Памятник мадам Севинье в Витре, установленный в 1911 году.
Amie du cardinal: Особняк деда мадам де Севинье, где она появилась на свет. Расположен в фешенебельном районе - квартал Маре, площадь Вогёзов (бывшая Королевская).
Amie du cardinal: Интерьеры замка Гриньян. Кровать мадам де Севинье. Портрет мадам де Севинье
МАКСимка: МАКСимка пишет: В 1572 году особняк перешел во владение вдовы бретонского дворянина Франсуа де Керневенуа, имя которого парижане переделали в «Карнавале». В конце XVII века здесь в течение двадцати лет жила госпожа де Севинье. Поподробнее: Отель де Карнавале, принадлежавший в 1667-м году Гаспару де Гилье, канцлеру Парламента, был сдан в наем мадам де Севинье. После печального опыта на улице Монморанси (выше этот опыт описан), любительница писем находилась в поисках нового жилья, достаточно большого, чтобы принимать такую многочисленную семью, состоящую из дяди маркизы аббата Кристофа де Куланж (де Ливри), её сына Шарля, дочери графини де Гриньян, графа де Гриньян и внуков маркизы. В благодарность за посредничество её друга аббата Д'Аскьевилля, маркиза писала дочери 7 октября 1677 года: "Спасибо Господу, мы в отеле Карнавале. Это восхитительно: он красив снаружи, но паркет и маленькие камины испорчины; у нас прекрасный двор, красивый сад и квартал, и красивые маленькие голубые девушки". Голубые девушки - это воспитанницы монастыря целестинцев, который соприкасался с Карнавале. Мадам де Гриньян, во время своего пребывания в Париже (напомню, что она жила с мужем в Провансе), останавливалась у матери. Тем временем, две женщины, которые страдали от разлуки, с трудом переносили совместное существование. Маркиза де Севинье объясняла, как она обустраивала помещения: "Есть один общий салон, который я меблировала; затем узкий коридор, а потом спальня - она ваша. Через спальню можно попасть на половину мадам де Лилльбон (*эта мадам прежде занимала покои маркизы) - это моё. Есть несколько помещений, рассчитанных на пять карет и конюшни для восемнадцати лошадей". Получалось, что мадам де Гриньян занимала основную нижнюю часть особняка. Шарль де Севинье располагался на первом этаже над входом. Аббат де Куланж жил на первом этаже в правом крыле. 10 мая 1694-го года маркиза покинула Карнавале и отправилась в замок своего зятя - Гриньян, где и скончалась. Интерьеры отеля Карнавале: Галерея де Севинье. В дали видно бюро, принадлежавшее маркизе, 1690-е года.
Ёшика: Литературный портрет мадам Севинье оставил нам Бюсси-Рабютен, описав нам ее в рассказе "Путешествие в Руасси", где он вывел ее под именем мадам де Шенвиль: ....Утром Марсель и Бюсси, встав раньше остальных, пошли в комнату Маникана, но, не найдя его там и думая, что он прогуливается в парке, заглянули к Тримале, в постели которого и обнаружили Маникана. — Как видите, друзья, — сказал им Маникан, — я стараюсь применить к жизни то, что вы говорили вчера о презрении к суетному миру. Я уже немалого достиг в этом отношении, презрев половину мира; надеюсь, что скоро и другая половина, исключая моих близких друзей, перестанет для меня что-либо значить. — Часто, — ответил ему Бюсси, — к одной и той же цели люди приходят разными путями. Что касается меня, я нисколько не осуждаю ваши приемы; каждый спасается по-своему. Но я совершенно уверен, что не стану возноситься к блаженству вашим путем. — Удивляюсь, — сказал Маникан, — что вы до сих пор еще так рассуждаете и что госпожа де Шенвиль не отвадила вас от женщин. — Кстати о госпоже де Шенвиль, — вступил в разговор Марсель. — Поведайте нам, сделайте милость, как вы с ней порвали; ведь об этом ходят разные слухи. Одни говорят, что вы ревновали ее к графу дю Люду, другие что вы принесли ее в жертву госпоже Белизе, и никто не поверил ее и вашим словам, будто здесь были замешаны денежные мотивы. — Когда я расскажу вам, — отвечал Бюсси, — что вот уже шесть лет, как люблю госпожу Белизу, вы, конечно, поверите, что любовь была ни при чем в разрыве, случившемся в прошлом году между госпожой де Шенвиль и мною. — Ах, мой милый, — прервал его Марсель, — как мы были бы вам обязаны, если бы вы взяли на себя труд рассказать нам любовную историю! Но прежде набросайте нам, прошу вас, портрет госпожи де Шенвиль: я никогда не встречал двух человек, чье мнение о ней совпадало бы. — То, что вы сказали, — ответил Бюсси, — как раз и есть ее краткое определение. Мнения о ней расходятся, потому что она всегда разная и один и тот же человек не может наблюдать ее достаточно долго, чтобы заметить перемены в состоянии ее духа. Но я, видевший эту особу постоянно с самого ее детства, легко могу удовлетворить ваше любопытство. Портрет госпожи де Шенвиль — У госпожи де Шенвиль, — продолжал он, — цвет лица обычно превосходный; глаза небольшие и блестящие, губы узкие, но румяные, выпуклый лоб, нос как нос — не длинный и не маленький, квадратный на конце, и подбородок такой же формы, как кончик носа. Все это по отдельности как будто и не красиво, но взятое в целом — довольно приятно для глаза. Стан ее строен, но не пленяет. Ноги выше щиколотки у нее точеные, а вот шея, руки и кисти рук вылеплены грубовато. Волосы белокурые, тонкие и густые. Она прекрасно танцевала и до сих пор обладает отличным слухом, приятным голосом и немного умеет петь. Таковы в общих чертах ее внешние качества. Что касается ума, то во Франции не найдется женщины, у которой его было бы больше, чем у нее, и очень мало таких, у которых его столько же. Разговор ее блещет живостью и занимательностью. Кое-кто говорит, что для благородной дамы ее склад ума чрезмерно игрив. В то время, когда я виделся с ней, я находил это суждение нелепым и восхищался ее шутовством, которое называл веселостью; сейчас, когда я с пей больше не вижусь и этот фейерверк меня уже не ослепляет, я согласен с тем, что она слишком старается быть забавной и остроумной. Тому, кто наделен умом, тем более таким же веселым и игривым, не найти лучшей собеседницы: ни одна острота, ни один намек не пропадут даром. Она слышит вас, схватывает каждое ваше слово, отгадывает невысказанную мысль и заводит вас подчас гораздо дальше, нежели вы сами думали зайти. Иногда, напротив, собеседник чересчур ее увлекает: перебрасываясь с ним шутками, она с удовольствием выслушивает любые вольности, лишь бы те были слегка завуалированы, и отвечает на них с еще большей смелостью, чтобы не дать никому превзойти себя в острословии. При такой искрометности ума нет ничего удивительного, что ее способность к здравым суждениям невелика6, ибо эти два качества обычно несовместимы и природа не сотворила чуда в ее случае. Бойкий глупец всегда возьмет верх в ее .мнении над серьезным и достойным человеком. В людях ее привлекает веселость. Самый большой признак ума в ее глазах — восхищаться ею. Она любит фимиам; любит быть любимой и потому щедро сеет с целью пожать обильную жатву: расточает похвалы, чтобы хвалили ее, и привечает без разбора всех мужчин, каковы бы ни были их возраст, происхождение и личные заслуги и чем бы они ни занимались; ей годится все — от королевской мантии до сутаны, от скипетра до чернильницы. Среди мужчин воздыхатель для нее предпочтительнее друга, а среди воздыхателей веселые приятнее грустных. Меланхолики льстят ее тщеславию, бойкие отвечают природной склонности. С последними она развлекается, с первыми тешится мыслью о собственных совершенствах, заставивших поклонников по ней томиться. Темперамента она холодного, по крайней мере если верить ее покойному мужу. По его словам, именно этому обстоятельству он обязан ее добродетельностью; весь ее пыл — чисто умственный. Но в действительности она успешно вознаграждает себя за холодность своего темперамента. Если смотреть на поступки, то супружеская верность была соблюдена; если же обратиться к намерениям, это совсем другое дело. Говоря откровенно, если ее мужу удалось, вероятно, сохранить свою честь в глазах людей, то я все-таки считаю его рогоносцем перед Богом. Не желая пропустить ни одного развлечения, красавица нашла, как ей кажется, верный способ доставлять себе радость без ущерба для репутации. Подружившись с четырьмя или пятью полусвятошами, она повсюду ходит вместе с ними. Она заботится не столько о том, что делает, сколько о том, в чьем обществе находится, и уверена, что окружение исправляет ее поступки. Я, однако, думаю, что если для всякой другой женщины час любовного свидания настает, когда она оказывается наедине с возлюбленным, то для госпожи де Шенвиль он с большей вероятностью бьет тогда, когда она в кругу своей семьи. Иногда она во всеуслышание отказывается от многолюдной прогулки, чтобы создать у всех впечатление чрезвычайной строгости нравов, а вскоре после этого, полагая, что этим публичным отказом отвела от себя возможные подозрения, отправляется на прогулку в самой тесной компании. По своей природе она склонна к удовольствиям, и если иногда лишает себя их, то понудить ее к этому могут две вещи: расчет и непостоянство настроения; либо то, либо другое нередко заставляет ее идти к проповеди на другой день после светского собрания. Не сомневаясь, что все ее разнообразные поступки привлекают общее внимание, она воображает, что, поскольку делает немного хорошего и немного дурного, одно уравновешивает другое и потому каждый сочтет ее порядочной женщиной. Льстецы же, которыми полон ее малый двор, никогда не упускают случая сказать ей, что невозможно лучше, чем она, сочетать благоразумие со светской жизнью и удовольствия с добродетелью. Для умной и высокородной женщины она несколько чрезмерно ослеплена величием двора. Стоит Королеве сказать ей несколько слов или даже только спросить, с кем она приехала, как эта дама приходит в неописуемый восторг и еще долгое время спустя находит повод рассказать всем, чьим уважением дорожит, как любезно беседовала с ней Королева. Однажды, когда с ней танцевал Король, она, вернувшись на свое место возле меня, сказала мне: «Нужно признаться, Король обладает выдающимися качествами; я думаю, что он затмит славу своих предшественников». Я, хорошо видевший, что именно послужило поводом для восхвалений, невольно рассмеялся ей в лицо и ответил; «Как же усомниться в этом, сударыня, после того, что он сделал для вас». Она была столь восхищена Его Величеством, что еще немного и благодарно вскричала бы: «Да здравствует Король!» Существуют люди, для кого выше дружеских чувств только святыни и кто готов сделать для своих друзей все, лишь бы это не оскорбляло Бога. Они остаются вашими друзьями, так сказать, до алтаря. Дружба госпожи де Шенвиль иного рода: она простирается не далее кошелька. Это единственная в мире красавица, опозорившая себя неблагодарностью. Должно быть, она очень боится нужды, если даже слабый призрак этого бедствия заглушает в ней страх стыда. Те, кто пытается ее оправдать, говорят, что она следует совету людей, знающих, что такое голод, и еще не забывших своего былого убожества. Внушена ли ее бережливость другими или нет, но эта черта вполне в духе нашей дамы. Главная забота госпожи де Шенвиль — казаться тем, чем она не является. С той поры как она стала упражняться в этом искусстве, она хорошо научилась обманывать людей, которые не часто с нею видятся или не стремятся узнать ее получше. Но те, кто более других проявлял к ней интерес, разгадали ее и, к несчастью для нее, обнаружили, что не все то золото, что блестит. Непостоянство так свойственно госпоже де Шенвиль, что даже глаза и веки у нее разные. Глаза разноцветные, а ведь они — зеркало души: каждого, кто приближается, сама природа предостерегает, советуя не слишком полагаться на дружбу этой женщины. Не знаю, потому ли, что ее руки выше кисти не очень красивы, вследствие чего она придает им мало цены, или потому, что она не считает привилегией то, что позволяет всем, но к ним прикасается и их целует всякий, кто пожелает. Думаю, она не видит в этом ничего дурного оттого, что никто не получает никакого удовольствия. Удержать ее могло бы, видимо, только соображение, что такой образ действий не принят в свете, однако она не колеблясь предпочитает нарушить обычай, нежели обидеть людей, зная, что если вначале благопристойность породила моды, то, когда моде заблагорассудится, благопристойность не станет замыкаться в столь тесных границах, как сейчас. Вот нам, друзья мои, портрет госпожи де Шенвиль.
МАКСимка: Ёшика, спасибо большое! Очень интересное, талантливо выполненное описание не менее талантливого и незаурядного человека. Только то время могло породить таких людей! Искренне ими восхищаюсь.
Amie du cardinal: Бюсси-Рабютен пишет: Темперамента она холодного, по крайней мере если верить ее покойному мужу. Да не стоит ему верить. Тем, что в женщине разбудишь, и довольствоваться будешь. Для умной и высокородной женщины она несколько чрезмерно ослеплена величием двора. Стоит Королеве сказать ей несколько слов или даже только спросить, с кем она приехала, как эта дама приходит в неописуемый восторг и еще долгое время спустя находит повод рассказать всем, чьим уважением дорожит, как любезно беседовала с ней Королева. Фи, как неприятно такое пресмыкание перед королевскими особами! Дружба госпожи де Шенвиль иного рода: она простирается не далее кошелька. Это единственная в мире красавица, опозорившая себя неблагодарностью. Должно быть, она очень боится нужды, если даже слабый призрак этого бедствия заглушает в ней страх стыда. А кем был её дедушка? То-то же! Сказывается родство с откупщиком. Главная забота госпожи де Шенвиль — казаться тем, чем она не является. С той поры как она стала упражняться в этом искусстве, она хорошо научилась обманывать людей, которые не часто с нею видятся или не стремятся узнать ее получше. Но те, кто более других проявлял к ней интерес, разгадали ее и, к несчастью для нее, обнаружили, что не все то золото, что блестит. Мне всегда казалось, что в своих письмах она немного работала на публику. Как будто бы знала, что они будут издаваться большими тиражами и читаться миллионами посторонних глаз. И хотела показаться в них очень хорошей.
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: Очень интересное, талантливо выполненное описание Я бы сказала, что о «любимой» кузине сказано много неприятного. То есть практически всё. Бойкий глупец всегда возьмет верх в ее мнении над серьезным и достойным человеком. ее способность к здравым суждениям невелика По своей природе она склонна к удовольствиям, и если иногда лишает себя их, то понудить ее к этому могут две вещи: расчет и непостоянство настроения
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Я бы сказала, что о «любимой» кузине сказано много неприятного. То есть практически всё. Но интерес и хороший стиль это не отменяет, всё-таки Бюсси умел выражаться! Чем-то схоже с "историями" Таллемана, там тоже достаточно сплетен и сальностей. К тому же, уверен, что в словах Бюсси есть доля правды. А льстецов всегда навалом.
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: К тому же, уверен, что в словах Бюсси есть доля правды. Я вовсе не считаю, что у него плохой стиль. Или что он врёт (хотя, слепо верить весьма безнравственному типу тоже не стоит). Просто я раньше думала, что они друзья. А оказалось, что он говорит о ней много неприятных вещей. Недостаток недостатку рознь. А её недостатки оказались какими-то особо неприятными, во всяком случае для меня: лицемерие, расчетливость, корыстолюбие.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Просто я раньше думала, что они друзья. Нет, нет, нет. Их отношения были завязаны на деньгах, именно поэтому Бюсси дает такую неприятную характеристику кузины. Собственно, описание маркизы было взято из "Искусства частной жизни. Век Людовика XIV" Марии Неклюдовой. Там же есть и предисловие, которое объясняет суть конфликта между маркизой и Бюсси-Рабютеном. Автор скажет об этом лучше, чем я: "13 мае 1658-го года Бюсси-Рабютен обратился к своей кузине, госпоже де Севинье, с просьбой одолжить денег под залог его части наследства их общего дядюшки. Вдова с двумя малолетними детьми -- шесть лет назад ее муж погиб на дуэли -- госпожа де Севинье была не вполне вольна распоряжаться своим состоянием. За делами присматривал аббат де Куланж, ее родич и доверенное лицо. Кроме того, как говорит один из персонажей «Любовной истории галлов», «деньги нынче становятся все большей редкостью»: структура доходов землевладельцев (к каковым относилась и госпожа де Севинье) давала мало свободной наличности. Это объясняет то, почему госпоже де Севинье было трудно одолжить деньги кузену и почему ей не слишком хотелось это делать. В своем труде «Придворное общество» Норберт Элиас называет разницу между характером доходов и расходов одной из базовых характеристик этого типа общественного устроиства. «Дворянство шпаги», к которому принадлежал Бюсси, существовало на доходы от своих земель, которых бывало недостаточно как для жизни в столице и пребывания при дворе, так и для получения военных чинов. Во французской армии XVII в. чины лейтенанта и лейтенанта-полковника (последний был учрежден уже после описываемых событий, в середине 1660-х гг.) давались королем, меж тем как звания капитана и полковника можно было получить, заплатив соответствующую сумму их обладателю и испросив официальную санкцию на ключение сделки. Это означало, что купивший должность полковника был обязан содержать собственный полк (денежные суммы, выдаваемые казной на покрытие расходов, всегда оказывались сильно занижены). В случае разорения дворянину ничего не оставалось, как продать свою должность следующему покупателю. Приблизительно в таком положении был Бюсси, которому отсутствие наличных денег не позволило принять участие в военной кампании. Как поясняет Элиас, вырваться из этой финансовой ловушки было невозможно: нужда в наличных деньгах заставляла дворян закладывать земли и продавать наследственные ценности, что естественно, еще больше понижало их доходы. Но, покупая военные или придворные должности, «дворянство шпаги» надеялось на увеличение символического капитала — престижа, которое в итоге могло привести и к полне реальным доходам (королевским милостям, получению прибыльных должностей). Таким образом, когда госпожа де Севинье отказала Бюсси в деньгах, она тем самым нанесла ущерб его карьере, лишив возможности повысить престиж и в конечном счете заслужить награду от короля. Бюсси отомстил за обиду, воспользовавшись последним светским увлечением, пущенным мадмуазель де Монпансье, и набросал язвительный портрет кузины. Интересно, что годом ранее Гастон Орлеанский предупреждал дочь, что мода на литературные портреты приведет к появлению карикатур (как язвительно замечала герцогиня, по-видимому, он опасался, как бы кто-нибудь не взялся за его портрет). Под пером Бюсси жанр портрета сохранил все свои характерные черты, с той разницей, что вместо галантных комплиментов в нем оказались собраны все слабости портретируемой. Не отрицая ее ума, он обвинил ее в интеллектуальном либертинаже (любви к вольным разговорам), холодном кокетстве (любит окружать себя поклонниками, но не имеет любовников) и показной набожности. Последнее в высшей степени несправедливо: из переписки госпожи де Севинье,- очевидно, что ее благочестие было искренним. Но речь здесь не столько о внутренних чувствах, сколько о выборе модели поведения. Тридцатидвухлетней женщине, к тому же вдове, полагалось думать не о светских удовольствиях, но о праведной жизни и помощи бедным. Вспомним «Принцессу Клевскую» (1678) - роман, написанный ее ближайшей подругой, - чья героиня, овдовев, удаляется от общества, никого не принимает и в итоге поселяется при монастыре. Еще более определенно о тех возможностях, которые были открыты для одинокой и уже не очень молодой женщины, сказано в «Мемуарах» Мадмуазель, где граф де Лозен так рассуждал о ее положении (герцогине в то время было за сорок, и она по-прежнему оставалась незамужней дамой): «В сорок лет не должно предаваться радостям, которые приличны девушкам с пятнадцати до двадцати четырех». Естественно, что конвенциональные представления не всегда соответствовали реальному положению вещей. Свобода поведения во многом была связана с положением в обществе. Так, будучи кузиной короля, мадмуазель де Монпансье могла пренебрегать многими условностями, не навлекая на себя осуждения. Госпожа де Севинье, которой надо было выдать замуж дочь и устроить карьеру сына, не имела возможности открыто игнорировать требования приличия, да и вряд ли того хотела. Поэтому, как следует из слов Бюсси, она старалась разделять стратегию публичного и частною поведения. Отказываясь от публичных увеселений, она тем самым отдавала дань своему возрасту и вдовству, меж тем как в частном кругу позволяла себе развлечения, не противоречившие нравственности. При этом сфера частной жизни для нее, очевидным образом, была не менее важна, нежели публичная. Бюсси такое отношение должно было казаться чуждым и непонятным. В отличие от кузины, он всеми силами сопротивлялся притяжению частной жизни, которое ему пришлось ощутить во время опалы. Еще одно обвинение Бюсси — излишнее ослепление госпожи де Севинье величием королевского двора. По-видимому, это намек, что она не слишком вхожа в придворный круг и, попадая туда, ведет себя как горожанка. Он описывает эпизод, когда госпожа де Севинье танцевала с королем, — судя по всему, дело происходило где-то между 1644 (когда она стала госпожой де Севинье) и 1648 г. (началом Фронды, когда маркиз де Севинье оказался в партии принцев). Значит, Людовику XIV было где-то от шести до десяти лет: ирония Бюсси по поводу верноподданнических чувств кузины обусловлена нежным возрастом м«нарха. Однако даже с учетом этих хронологических рамок стратегия госпожи де Севинье не так уж нелепа. Как показало будущее, король отличался памятливостью, а в период регентства приветливое слово королевы-матери было капиталом, из которого при умении можно было извлечь выгоду. Поведение госпожи де Севинье показывает, что она куда лучше Бюсси отдавала себе отчет в этой механике, которой несколько десятилетий спустя начал виртуозно управлять повзрослевший Людовик XIV. Появление портрета испортило отношения между кузенами, но не привело к полному разрыву. Для обоих личные размолвки оказались менее важны, нежели кровное родство. Не случайно, что когда они возобновили переписку, то одним из факторов примирения оказалось желание Бюсси написать историю рода Рабютенов. По мнению исследователей, «Портрет госпожи де Севинье» написан на несколько лет раньше прочих историй скандальной хроники. Не исключено, что эта проба пера подтолкнула Бюсси к дальнейшим экспериментам. В любом случае в «Любовной истории галлов» он включен в рассказ автора о собственых любовных похождениях, и госпожа де Севинье, за которой Бюсси тоже ухаживал, фигурирует там под именем госпожи до Шенвиль". Кстати говоря, книга вообще хорошая, анализируются многие аспекты частной жизни XVII века.
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: книга вообще хорошая, анализируются многие аспекты частной жизни XVII века. Да, я её читала, мне понравилось. Но, к сожалению, этот эпизод, похоже, запамятовала. Одно дело - когда книга дома, под рукой, её перечитываешь, а другое - брать в библиотеке, раз прочитаешь и многое забудешь.
МАКСимка: Оттуда же: Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье Письма графу де Бюсси-Рабютену (1668) "Летом 1668 г. Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье (1626-1696), и Бюсси-Рабютен возобновили отношения, почти сошедшие на нет в 1665 г. после публикации «Любовной истории галлов». Снова вступив в переписку с опальным кузеном, госпожа де Севинье не без лукавства именовала этот эпистолярный обмен то тяжбой, то поединком. Его предметом был не только сам «Портрет госпожи де Шенвиль», но факт его обнародования. Как ни странно, это были две разные обиды. Естественно, госпожа де Севинье была в претензии на кузена за нелестное изображение и отказывалась себя в нем узнавать. Однако не этот инцидент привел к разрыву, а циркуляция текста сперва в рукописном, затем в печатном виде. Как видно из оправданий Бюсси, он прекрасно понимал, что именно ставилось ему в вину, и, не отрицая своего авторства, пытался переложить ответственность за распространение текста на своих недоброжелателей. Раздор между кузенами позволяет понять, где в ту эпоху проходила граница дозволенного. Прежде всего, ее расположение определялось соотношением частной и «частной публичной» сферы. Пока «Портрет госпожи де Шенвиль» был известен единицам, его существование оставалось частным делом между госпожой де Севинье и Бюсси, которое улаживалось приватным образом (через посредничество друзей) и без шума. Когда списки начали ходить по рукам, госпожа де Севинье сочла необходимым публично рассориться с кузеном и не афишировать их последующее примирение. Но это была лишь первая степень перехода от частности к публичности: хотя в ту эпоху обращение рукописных текстов порой не уступало книжному, их аудитория оставалась ограниченной и контролируемой. Маршрут манускрипта в значительной степени повторял рисунок той своеобразной информационной сети, которую создавали переписка, салонные беседы, обмен новостями между знакомыми. Так, «Любовная история галлов» была доверена Бюсси на сорок восемь часов его недавней знакомой госпоже де Ла Бом, которая за это время успела снять с нее по крайней мере одну копию и пустить по своим светским каналам. Появление книги представляло собой более высокую степень публичности не столько в количественном, сколько в качественном отношении. В принципе, тираж издания мог не превышать числа рукописных копий. Однако распространение книги подчинялось иным законам и попадало в зависимость уже не от сословных, а от финансовых возможностей читателя. Отсюда ужас госпожи де Севинье перед печатным станком, превратившим ее в «потешную книгу для всех провинций». Невозможность контролировать читательскую аудиторию — один из резонов, традиционно выдвигавшихся некоторыми сочинителями XVII в. против издания собственных книг. Многие светские поэты, включая Вуатюра, отказывались печатать свои произведения. Это позволяло им не компрометировать себя и не омрачать репутацию «человека достойного» подозрением в излишнем профессионализме. Более того, переход от рукописной к печатной форме воспринимался как «вульгаризация» текста, и, согласно распространенному мнению, сочинения, пользовавшиеся успехом в «допечатиом» виде, обычно проигрывали, выйдя из-под типографского пресса. Если оставить за скобками очевидный снобизм этой позиции, то в ней была доля истины: многие рукописные тексты изначально предназначались для ограниченной аудитории, за пределами которой они утрачивали большую часть смысловых оттенков. Как мы увидим в следующем разделе, госпожа де Скюдери, будучи профессионалом пера, прекрасно умела стратифицировать свою публику и знала, какие тексты печатать, а какие нет. Однако свободное хождение рукописи увеличивало шанс того, что она будет незаконно «тиснута» каким-нибудь расторопным голландским издателем. В пределах Франции публикация требовала получения официального разрешения или, как тогда говорили, привилегии. Претендовать на нее мог либо автор, либо издатель, который предоставлял рукопись для прочтения и утверждения соответствующему королевскому секретарю. Издатель, конечно, мог это сделать и без ведома автора, но, как правило, у последнего было достаточно времени, чтобы успеть заявить о своих правах до выдачи привилегии. Если же рукопись пересекала границу королевства и попадала в руки голландских печатников, то автор был бессилен помешать ее публикации. С одной стороны, авторского права в современном понимании еще не существовало, с другой -- характер многих произведений делал неудобным открытое признание в их авторстве. Судя по всему, именно так обстояло дело с рукописью «Любовной истории галлов», хотя нельзя исключать и тот факт, что Бюсси мог сам переправить ее издателю. Печать давала автору возможность более широкого (и менее выборочного) распространения текста, но она же делала его более уязвимым. Как описывал эту ситуацию Сент-Аман (1594-1661), еще один известный поэт эпохи, Рассудку вопреки и здравому резону, Желавшему стихи не выпускать из дому, Чтоб им забавою для черни не бывать, Я вижу, что пора учиться угождать. Из кабинета дать им вырваться на волю, Под пресс, где обрету я мученика долю, С тисненым именем и глоткою сухой, Залитой второпях чернильной чернотой; И вот стать книгою и не иметь кафтана Иного, нежели из кожи иль сафьяна; Чтоб хором торгаши, обсевшие Дворец, Мне громко прочили бессмертия венец; И чтоб за четвертак какого-нибудь фата Я мог бы сделаться подтиркою для зада. Парадоксальным образом появление книги ограничивало личную свободу автора, который оказывался загнан в переплет и беспомощен перед лицом покупателя, который мог приобрести его отнюдь не для чтения. Но это одно из правил игры, в которую автор вступал, когда брался за перо. Случай госпожи де Севинье иной: в «потешную книгу» ее превратил Бюсси. Пока рукопись оставалась в частном кругу, хорошо знавшем обе стороны конфликта, госпожа де Севинье была обижена, но молчала. Когда манускрипт начал ходить по рукам, ей пришлось громко заявить о своем негодовании, поскольку теперь под ударом оказалась ее репутация в глазах хорошего общества. Но публикация книги делала ее совершенно беспомощной. Потенциальные читатели книги ее не знали и не могли знать лично, однако Бюсси давал им право судить о ней, тем самым выставляя ее в качестве «публичной» женщины. Механизмы взаимодействия частной и «частной публичной» сферы объясняют, почему в зависимости от способа существования текста он воспринимался то как безобидный, то как в высшей степени опасный. Несмотря на язвительность, «Портрет госпожи де Шенвиль» — отнюдь не карикатура. Сама госпожа де Севинье в письме кузену признавалась, что «он показался бы мне весьма милым, если бы его предметом была не я, а автором не вы». Бюсси в нем не выходил за пределы допустимых в светском кругу насмешек и злоречия. Здесь стоит заметить, что общая тенденция к злоупотреблению острословием беспокоила его современников. Если в первой половине века, когда был написан «Достойный человек» Фаре, словесные перепалки казались желательной альтернативой дуэли, то к 1660-м гг. писателей-моралистов стало тревожить слишком широкое распространение этого оружия. Как уже было упомянуто, Антуан де Куртэн посвятил вопросам чести отдельный трактат, а аббат де Бельгард был автором «Размышлений о том, что вызывает насмешки и как их избежать» (1696). Госпожа де Скюдери в «Беседах на разные темы» (1680) высказала мнение, что невинных насмешек не бывает, ибо для них практически не существует подходящего предмета: «Я смело утверждаю, что нельзя насмехаться ни над преступлениями, ибо их следует ненавидеть; ни над несчастьями, ибо им следует сочувствовать; ни над телесными недостатками, ибо от них невозможно избавиться; ни над старостью, ибо ее никому не избежать, кроме тех, кто умирает молодым; ни над чужеземцами как чужеземцами — ведь, к примеру, перс не может не быть персом, также как вы не можете не быть француженкой.» Этот перечень недозволенных, но распространенных поводов для насмешек отчасти объясняет, почему госпожа де Севинье не могла простить Бюсси упоминание о разном цвете ее глаз: здесь он нарушил правила приличия в большей степени, чем когда нелестно характеризовал ее моральные качества. Однако, выходя за пределы сугубо частного пространства, насмешка превращалась в публичное оскорбление, что диктовало обиженной стороне; иную тактику поведения. Если, по собственному признанию, прочитан «Портрет госпожи де Шенвиль..., госпожа де Севинье ограничилась тем, что проводила ночи без сна, то когда этот текст получил огласку, она публично порвала с Бюсси. Интересно, что и вторым, посмертным выходом в публикационное пространство госпожа де Севинье тоже была обязана Бюсси, но уже не Роже, а его сыну, который в 1697 г. напечатал часть отцовской переписки. Первое отдельное издание писем госпожи де Севинье появилось в 1725 г. Письма графу де Бюсси-Рабютену Графу де Бюсси-Рабютену, 26 июля 1668 г., Париж Сперва я в двух словах отвечу на ваше письмо от 9 числа сего месяца, и на этом наша тяжба будет завершена. Вы меня атакуете без предупреждения, господин граф, и ставите в вину, что мне не особенно дороги несчастные; иначе мне следовало бы рукоплескать вашему возвращению; одним словом, что я вою заодно с волками и в достаточной мере светская дама, чтобы не перечить тем, кто дурно отзывается об отсутствующих. Вижу, вы плохо осведомлены о новостях нашего края. Знайте, кузен, что уличать меня в слабости, когда дело касается моих друзей, отнюдь не в моде. У меня полно других недостатков, какие назвала госпожа де Буйон (1) , но этого нет. Эта мысль существует лишь в вашей голове, я же не раз выказывала великодушие к опальным и потому в чести во многих местах, о которых рассказала бы вам, если бы пожелала. Я не заслужила этого упрека и хочу, чтобы вы вычеркнули его из списка моих недостатков. Но обратимся к вам. Мы с вами родня, одной крови; мы друг другу приятны, любим друг друга, принимаем интерес в наших взаимных судьбах. Вы просили меня одолжить вам денег под залог десяти тысяч экю, которые должны были унаследовать от господина де Шалона (2). Вы говорите, что я вам отказала, а я говорю, что одолжила; вы знаете, и наш друг Корбинелли (3) тому свидетель, что мое сердце того хотело, но, пока мы улаживали некоторые формальности, чтобы получить согласие Нешеза занять ваше место и числе наследников, вы потеряли терпение ; к несчастью, найдя меня достаточно несовершенной телом и душой, чтобы написать мой портрет, вы это сделали, предпочтя нашей старинной дружбе, вашему имени и самой справедливости удовольствие получать похвалы за свое творение. Вы знаете, что одна дама из числа ваших друзей великодушно принудила вас его сжечь (4); она думала, да и я тоже, что вы так и поступили; когда же некоторое время спустя я узнала, что вы творили чудеса по поводу моей истории с господином Фуке (5), это заставило меня окончательно вас простить. Вернувшись из Бретани (6), я помирилась с вами, и вы прекрасно знаете, ой степени это было искренне! Вам известно и наше путешествие в Бургундию, и то, как простодушно я возвратила вам прежнее место в своих дружеских чувствах. Я вернулась совершенно одурманенная вашим обществом. Нашлись люди, мне говорившие: «Мы видели ваш портрет у госпожи де Ла Бом» (7). Я отвечала им презрительной улыбкой, жалея их, веривших собственным глазам. «Я его видел», -- опять мне говорят через неделю; я снова улыбаюсь. Я даже, смеясь, рассказываю об этом Корбинелли, и снова показываю насмешливую улыбку, уже дважды использованную; так продолжается на протяжении пяти или шести месяцев, во время которых меня жалеют все, над кем я смеюсь. Наконец настает несчастный день, когда я своими собственными разными глазами вижу то, во что не желала верить. Если бы на голове у меня выросли рога, я удивилась бы меньше. Я читаю и перечитываю этот жестокий портрет и нахожу, что он показался бы мне весьма милым, если бы его предметом была не я, а автором не вы. Я нахожу его столь умело оправленным и до такой степени на своем месте, что не могу тешить себя надеждой, что он сделан не вами. Я признаю его по многим деталям, о которых мне говорили ранее, но не по изображению моих чувств, от которых я полностью отрекаюсь. Наконец я вижу вас в Пале-Рояле и говорю нам, что книга ходит по рукам. Вы пытаетесь меня убедить, что портрет был кем-то восстановлен по памяти и вставлен обратно. Я вам не верю. Мне вспоминаются предупреждения, которые мне делали и над которыми я смеялась. Я нахожу, что место для портрета выбрано столь точно, что отеческая любовь не дала вам обезобразить свое творение, изъяв его оттуда, где он сидит как влитой. Я вижу, что вы посмеялись и над госпожой де Монгла (8) и надо мной: что я была вами обманута; что вы воспользовались моей доверчивостью; что вы имели резон считать меня дурочкой, видя, что сердце мое вернулось к вам, и зная, что ваше меня предало - что было потом, вы знаете. Ходить по рукам по всему миру, быть напечатанной, стать потешной книгой для всех провинций, где подобные вещи наносят непоправимый урон, находить себя в библиотеках и быть всем этим обязанным кому? Я не хочу далее излагать свои резоны; у вас довольно ума, и я уверена, что, если вы возьмете за труд четверть часа поразмышлять, вы их увидите и почувствуете, как я. Меж тем как я поступила, когда вы были арестованы (9) С болью в душе я выразила вам свои сожаления, сочувствовала вашему несчастью, даже говорила об этом в свете и столь неприкрыто высказывала мнение по поводу поступка госпожи де Ла Бом, что поссорилась с ней. Вы выходите из тюрьмы, я у вас часто бываю, прощаюсь с вами перед отъездом в Бретань, пишу вам, когда вы возвращаетесь в свои земли, слогом свободным и лишенным обиды; наконец, я пишу вам, когда госпожа д'Эпуасс говорит мне, что вы разбили голову. Вот что я хотела вам сказать раз и навсегда, и выкиньте из головы, что виновата здесь я. Сохраните мое письмо и перечитывайте его, если вам снова взбредет в это поверить, будьте справедливы, как если бы вы судили о том, что произошло между двумя другими людьми. Пусть ваша заинтересованность не заставит нас видеть то, чего нет; признайтесь, что вы жестоко оскорбили нашу дружбу, и я буду обезоружена. Но вы ошибаетесь, если думаете, что раз вы ответили, я смогу замолчать; для меня это невозможно. Я всегда вербализую и вместо того, чтобы, как обещала, написать вам пару слов, написала пару тысяч; и в конце концов мои письма чудовищной длины и убийственной скуки заставят вас просить у меня прощения, то есть пощады. Так сделайте это по доброй воле. В остальном я почувствовала, когда вам сделали кровопускание. Это было 17 числа этого месяца? Точно: оно принесло мне огромное облегчение, и я вас благодарю. Мне так трудно пустить кровь, что в высшей степени милосердно с вашей стороны подставить свою руку вместо моей. Что касается прошения, то пришлите мне вашего доверенного человека с бумагами, я передам их через подругу этому господину Дидэ (я с ним незнакома) (10), и даже отправлюсь к нему вместе с ней. Вы можете быть уверены, что если я могу оказать вам услугу, то сделаю это от всего сердца и по доброй воле. Не буду вам говорить о том интересе, который я всегда принимала в вашей судьбе: вы подумаете, что причиной тому Рабютинство; нет, причина - - вы сами. Из-за вас я испытала печаль и горечь при виде трех новопроизведенных маршалов Франции. Госпожа де Виллар (11), которой отдавали по этому случаю визиты, заставила меня подумать, что такие же визиты отдавали бы мне, когда бы вы того пожелали. Прелестнейшая девушка Франции вам кланяется. Такое имя мне кажется приятным, тем не менее я устала ему радоваться(12). Графу де Бюсси-Рабютену, от 28 августа 1668 г., Париж Еще одно слово, и все: это будет зачином ответа на ваш ответ. Где, черт побери, вы полагаете, я должна была отыскать двенадцать или пятнадцать тысяч франков? Что, они лежали у меня в шкатулке? Или были в кошельках моих друзей? Только не говорите мне про кошелек суперинтенданта: я никогда там ничего не искала и не находила; если бы за меня не поручился аббат де Куланж (13), я бы не смогла отыскать и четверти экю, но он соглашался действовать лишь под залог собственности в Бургундии, действительно необходимой или бесполезной, -- таково было его условие; что до меня, то я была в отчаянии, не имея возможности доставить вам это удовольствие. И вот этот проклятый портрет сделан и доведен до совершенства. От радости, что он так удался и заслужил одобрение, вы решаете, что во всем виновата я, и желая избавиться от угрызений совести, даже усугубили мою вину. Госпожа де Монгла убеждает вас его порвать, но затем ее супруг собирает обрывки и возвращает его к жизни. Что за чушь вы мне поете? Разве он был причиной тою, что вы поместили портрет в одном из ключевых мест своей истории? Если вам его вернули, то вы могли бы убрать его в шкатулку, а не пускать в ход; тогда он не попал бы в руки госпожи де Ла Бом и не был бы переведен на все языки. Не говорите мне, что это чужая ошибка, неправда, она ваша, и я бы отвесила вам хорошую пощечину, если бы имела честь находиться рядом с вами и вы бы начали мне плести такие небылицы. Вот что меня больше всего мучит: я вам поверила, а вы предали меня в руки разбойников, то есть госпожи де Ла Бом; и вы знаете, что, когда мы с вами помирились и вам понадобились деньги, я вам позволила занять под мое имя, а когда вы не смогли никого найти, то сама заняла под расписку у господина Ле Мэгр две сотни пистолей, которые вы позже ему вернули. Что же до того, что, как вы пишете, впервые увидев портрет, я при свидании с вами не выказала гнева, не обманывайте себя, господин граф, я была в ярости и целые ночи проводила без сна. Но то ли видя вас обремененным делами куда более существенными, то ли надеясь, что дело не получит огласки, я не стала засыпать вас упреками. Когда же я увидела себя в руках у публики и разосланной по провинциям, признаюсь, я пришла в отчаяние, и, не имея вас перед глазами, чтобы поддаться обычной слабости и старинной к вам нежности, я позволила сердцу зачерстветь и во время вашего заточения делала лишь то, что следовало: мне и это казалось немалым. Когда вы вышли, то оказали мне доверие, дав об этом знать; я была тронута: кровь всегда берет свое, а время отчасти смягчило обиду, остальное вам честно. Я не объявляю, в каких отношениях мы с вами сейчас: меня побьют камнями, если я пущусь на большие изъявления сердечности. Это в сторону, я от всей души желаю, чтобы вы были в состоянии находиться здесь и снова оставить меня в дураках. Не заходя так далеко, еще раз скажу, что единственное покаяние, то есть единственное наказание, которое вам предназначаю, - - поразмыслить над дружбой, которую я всегда к вам питала, над моей безвинностью в вашей первой обиде, над моим доверием к вам при нашем примирении, из-за которого я лишь смеялась над предостережениями, а еще о змеях и жабах, которых вы все это время вскармливали против меня и которых, к счастью, высидела госпожа де Ла Бом. Баста, я закрываю ваш процесс. Что до шутки по поводу карниза, то даже не хочу об этом говорить. По-моему, вы должны быть благодарны мне за сдержанность, за то, что я в уменьшительном виде говорила о том, что бывает столь большим (14). Я получила то, что вы мне послали касательно нашего дома; это безумство меня увлекает. Господин де Комартен (15) очень любопытствует по поводу этих изысканий. В таких случаях хорошо ничего не упустить, они не так часто выпадают. Господин аббат де Куланж посетит господина дю Буше (16), а я напишу шампанским Рабютенам, чтобы собрать все наши бумаги. Также напишите ему прислать мне список всего, что у него есть; что-то лежит у моего дяди-аббата. Приятно установить благородство своего рода, когда к этому вынуждают. Прелестнейшая девушка Франции в полной мере заслуживает вашего уважения и вашей дружбы, она вам кланяется. В ее судьбе так трудно разобраться, что я уже ничего не понимаю. Известно ли вам, что мой сын отправился в Кандию вместе с господином де Роаннесом и графом де Сен-Поль?(17) Эта фантазия втемяшилась ему в голову. Он поведал о ней господину Тюренну, кардиналу де Рецу и господину де Ларошфуко: посудите, какой набор! Все эти господа горячо его одобрили, дело было решено и получило огласку до того, как дошло до меня. Он уехал - я горько плакала, это чувствительное для меня огорчение, и мне не знать ни минуты покоя, пока он путешествует. Я предвижу опасности, меня это убивает, но в подобных случаях матери не имеют права голоса. Прощайте, граф, я устала писать, но не перечитывать нежные и любезные выражения, рассыпанные по вашему письму: ни одно от меня не ускользнуло. Графу де Бюсси-Рабютену, 4 сентября 1668 г., Париж Поднимитесь, граф, и не желаю вас убивать поверженным; или снова возьмите меч, и мы продолжим наш бой. Но лучше я дарую вам жизнь и мы будем жить в мире. Я хочу только одного: признайте, что все было так, как было. По-моему, я поступаю благородно, и вы больше не сможете именовать меня маленькой грубиянкой. Я не нахожу, что вы сохранили ту нежность, что когда-то испытывали к пленившей вас красавице. Лучше вспомним ваши давние слова: В придворном крае Утратив уважение, Любовь теряешь. Господин де Монтозье назначен гувернером Дофина: Ты был обласкан мной, а будешь во сто крат. Прощайте, граф. Теперь, когда я вас одолела, я буду везде твердить, что вы - - отважнейший человек во всей Франции, и я расскажу о нашей схватке, когда мне выпадет говорить о поединках. Моя дочь вам кланяется. Ваше мнение о ее судьбе нас несколько утешило. (1) Марианна Манчини (1649-1714), племянница кардинала Мазарини, в 1662 г. ставшая супругой Мориса-Годфруа де Ла Тур д'Овернь, герцога де Буйон. Хозяйка известного литературного салона, который посещали госпожа де Севинье и госпожа де Лафайет. (2) Жак де Нешез, епископ Шалопский (1591-1658): госпожа де Севинье и дочери Бюсси от первого брака приходились ему родней. Бюсси предлагал в качестве залога их долю в будущем наследстве. Именно поэтому для подтверждения сделки было желательно согласие господина де Нешеза, брата и душеприказчика епископа. (3) Жан Корбинелли (1622-1716), общий друг госпожи де Севинье и Бюсси. (4) По-видимому, имеется в виду возлюбленная Бюсси маркиза де Монгла. (5) Госпожа де Севинье была вовлечена в дело Никола Фуке (1615-1680): после ареста суперинтенданта в 1661 г. в его бумагах были найдены письма многих знатных дам, порой их компрометировавшие, в том числе и письма де Севинье. (6) В Бретани были расположены земли госпожи де Севинье. (7) С Катрин де Бонн, графиней де Ла Бом де Остюн, Бюсси свел знакомство в Лионе в 1660 г., приблизительно тогда же был набросан первый вариант "Любовной истории галлов». Ей же на короткое время была доверена рукопись окончательного варианта, и Бюсси полагал, что она успела снять с нее копию. (8) Сесиль де Шиверни, маркиза де Монгла, чья связь с Бюсси продолжалась с 1653 г. вплоть до его изгнания в 1665-1666 гг. (9) Бюсси был арестован и заключен в Бастилию 17 апреля 1665 г. (10) Правильно: Жозеф Биде де Ла Бидьер, парламентский советник. (11) Мари Жиго де Бельфон, супруга маркиза де Виллара и одна из лучших подруг госпожи де Севинье. Среди новопроизведенных маршалов был ее племянник, Бернарден Жиго, маркиз де Бельфон (1630-1694). (12) Речь идет о дочери госпожи де Севинье, Франсуазе-Маргарите (1646-1705), которой тогда было 23 года Госпожа де Севинье тревожилась о ее замужестве, отсюда и недовольство репутацией «прелестнейшей девушки». Через год Франсуаза-Маргарита стала графиней де Гриньян. (13) Кристоф де Куланж, аббат де Ливри (1607-1687) - дядя госпожи де Севинье, с 1650 г. занимавшийся ведением ее дел. (14) В письме графу де Бюсси-Рабютену от 6 июня 1668 г. госпожа де Севинье пошутила по поводу свалившегося ему на голову карниза (une corniche), заметив, что обычно мужьям на голову сваливаются куда более солидные рога (des cornes). Как мы видим, Бюсси было ни что обижаться: с одном стороны, такая игра слов бросала тень на его честь, с другой - демонстрировала отсутствие сочувствия со стороны кузины, которая лишь посмеивалась над приключившимся с ним несчастьем. (15) Жан, маркиз де Сурш, граф дю Буше, был главным прево Франции и известным знатоком генеалогии. (16) Луи Франсуа Лефевр де Комартен (1624-1687), советник парижского парламента, докладчик в Государственном совете, интендант Шампани и друг кардинала де Реца. (17) Кандия (современный Гераклион, один из городов острова Крита) до середины XVII в. находилась под властью Венеции, но в 1646 г. была осаждена турецкими войсками и пала в сентябре 1669 г. Французские силы участвовали в защите города под знаменами католической церкви. Что касается спутников Шарля де Севинье (1648-1713), то Франсуа, виконт д'Обюссон (ум. в 1691), в 1667 г. женился на сестре герцога де Роаннес и получил право носить этот титул. После кампании в Кандии он получил титул герцога де Ла Фейад.
Amie du cardinal: Очень интересно! Спасибо.
Ёшика: Amie du cardinal пишет: Да не стоит ему верить. Тем, что в женщине разбудишь, и довольствоваться будешь. В том то и вся проблема, что Бюсси-Рабютена кузина обломала. В той же "Поездке в Руасси" он далее портрета, прежде чем перейти к своей истории страсти к мадам де Монгла (названной в рассказе Белизой), описывает историю своих взаимоотношений с кузиной и то, как он склонял кузину отомстить неверному супругу с ним. Увы, воздыхателем он оказался неудачным, и к тому же переписка его попала прямо в руки супругу. Amie du cardinal пишет: А кем был её дедушка? То-то же! Сказывается родство с откупщиком. Да, Рабютен намекает именно на это. И злится на то, что финансовые дела семьи кузина доверила как раз своим родственникам с этой стороны, ибо именно они помогли ей вылезти из долгов, оставленных ей мужем. Amie du cardinal пишет: Я бы сказала, что о «любимой» кузине сказано много неприятного. То есть практически всё. Однако, в самом начале он пишет: Ёшика пишет: Что касается ума, то во Франции не найдется женщины, у которой его было бы больше, чем у нее, и очень мало таких, у которых его столько же. Имхо, уже то, что Рабютен это признает, нивелирует многие другие его нелестные высказывания в адрес кузины :-) Amie du cardinal пишет: Просто я раньше думала, что они друзья. А оказалось, что он говорит о ней много неприятных вещей. А они и были друзьями. Но посудите сами - сначала он потерпел поражение как поклонник, надеявшийся, что у него-то как раз больше всех возможностей достичь цели, а окончательно их рассорили уже финансовые дела. И литературный портрет своей кузины он написал уже после этого всего, так что было бы странно, чтобы все эти разногласия не оказали никакого влияния на его мировоззрение в отношении кузины.
МАКСимка: Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиня де Лафайет Портрет госпожи де Севинье, выполненный графиней де Лафайет (1659) Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиню де Лафайет (1634-1693), с госпожой де Севинье связывали не только дружеские, но и родственные — вернее, свойственные — отношения: ее мать вторым браком вышла за Рено де Севинье, который приходился дядей мужу госпожи де Севинье. Тог по-видимому, завязалось их знакомство. В 1659 г., когда был опубликован портрет маркизы, госпожа де Лафайет, была замужем, ей исполнилось двадцать пять лет, то есть она то пересекла грань между молодостью и зрелостью. Врядли случайно, что именно в это время появляется ее первое литературное произведение. Оно написано от лица "Неизвестного" скрывшись под маской анонимного поклонника госпожи Севинье, госпожа де Лафайет начинает игру с читателем, которую будет вести всю жизнь, никогда не признаваясь в авторстве собственных сочинений. Но «Портрет госпожи де Севинье» подразумевает лишь полупрозрачную завесу тайны, именно поэтому рядом с изображением портретируемой вырисовывается образ ее подруги, самой госпожи де Лафайет. Возникает своеобразный любовный треугольник: «Неизвестный» -- госпожа де Севинье - - госпожа де Лафайет; мнимое соперничество между «Неизвестным» и госпожой де Лафайет порождает игру иллюзий, столь любимую литературой и искусством конца XVI середины XVII в. Женщина, под видом мужчины ухаживающая за другой дамой, нередко появлялась на театральных подмостках эпохи. Даже оставляя в стороне шекспировских героинь, охотно переодевавшихся в мужское платье (их появление было связано со спецификой цификой английского театра, где женские роли исполнялись мальчиками), здесь вспоминается пьеса Тирсо де Молина «Дон Хиль — зеленые штаны» и похожая коллизия, позже использованная Гольдони в «Слуге двух господ». Помимо эротического ю определенной степени, комического эффекта, эта траве-стия обладала мощным воспитательным потенциалом. Играя роль кавалера, женщина обучала противоположный пол, как следует вести себя с дамами. Для этих же целей, заметим, создается такой знаменитый путеводитель по чувствам, как «Карта страны Нежности», о которой пойдет речь в четвертой главе. Говоря о внешности госпожи де Севинье, «Неизвестный» прибегает к формуле отказа от описания, которая уже фигурировала в «Характере госпожи д'Олонн». Однако, в отличие от Сент-Эвремона, госпожа де Лафайет избегает внешних характеристик не только потому, что они банальны. С ее точки зрения, портрет не должен брать на себя роль зеркала: портретируемая, без сомнения, знает, как выглядит. Однако зеркальное отражение статично и не передает всего того, что видят посторонние глаза, когда госпожа де Севинье увлечена беседой и сама себя не видит. Госпожа де Лафайет стремится изобразить подругу в движении: вот она засмеялась, вот оживленно разговаривает, вот приветливо прощается с очередным гостем, который уходит в полной уверенности, что хозяйка от него без ума... Как пишет госпожа де Лафайет, все это госпожа де Севинье вряд ли знает, поскольку не имеет привычки беседовать с зеркалом. Это, естественно, следует понимать в том смысле, что ей чуждо самолюбование (дама перед зеркалом -- один из любимых моралистических сюжетов эпохи). Но стоит обратить внимание на использованное выражение. Судя по письмам и по этим портретам, круг госпожи де Севинье говорил на языке, в значительной степени насыщенном пословицами, поговорками и устойчивыми оборотами. Бюсси, рассуждая о качествах кузины, замечал, что «не все то золото, что блестит» и что «глаза — зеркало души»; госпожа де Лафайет -- что той вряд ли вздумается беседовать с зеркалом, а сама госпожа де Севинье в письме к Бюсси возмущалась, что тот потчует ее сказками на манер «Ослиной шкуры», или радовалась, что вскормленных им змей и жаб высидела их общая знакомая, а не он сам. Хотя исследователи датируют начало увлечения волшебными сказками лишь 1685 г. (а сказки Перро появились еще позже, в 1690-х гг.. и частности, «Ослиная шкура» - - в 1695 г.), их присутствие уже ощутимо в образах и выражениях, используемых хорошим обществом. Кроме того, язык госпожи де Лафайет отмечен некоторой «прещюзностыо» - - склонностью к лингвистическим странностям, вычурности и повышенным вниманием к оттенкам эмоций. Упоминание «нежности» выдает в ней читательницу романов госпожи де Скюдери, сделавшей это слово важнейшим понятием прециозного лексикона. При помощи этого неологизма ей удается легко соскользнуть из номинальной сферы «любви» (как известно, брак госпожи де Севинье был не слишком удачен) в сферу «дружбы» (потенциальному переносу невостребованных чувств на собственный пол). Но здесь следует сделать оговорку. Нельзя исключать, что современному читателю такой перенос кажется более недвусмысленным, нежели того хотел автор. Однако еще раз подчеркнем, что речь идет именно о нежности. Как будет видно ниже, госпожа де Скюдери считала различие между нежностью и любовью основополагающим: первое чувство контролируется, дозволено даже незамужним девушкам (и уж тем более вдовам) и распространяется на оба пола. У госпожи де Скюдери к «нежным друзьям» причислялись как кавалеры, так и дамы. Своеобразный «отказ от любви» в пользу дружбы -- характерная черта этого поколения: на нем строились отношения между госпожой де Скюдери и Полем Пелиссоном, госпожой де Лафайет и герцогом де Ларошфуко, и, в конце концов, госпожой де Севинье и госпожой де Лафайет. «Портрет госпожи де Севинье» вышел в свет в 1659 г. сразу в двух изданиях: сперва в «Различных портретах», в «Собрании портретов и похвальных слов». Портрет госпожи де Севинье Все, кто берется за портреты красавиц, выбиваются из сил, их приукрашивая, чтобы угодить, и никогда не решаются указать на единый недостаток; что до меня, сударыня, то, пользуясь привилегией быть вам неизвестным, я нарисую вас без оглядки без стеснения выскажу все, как есть, не боясь навлечь гнев; к своему отчаянию, я не в силах поведать вам ни го неприятного, а то какой досадой для меня было бы видеть, что, укорив вас в тысяче недостатков, сей неизвестный встречает у вас столь же радушный прием, как и те, кто всю жизнь вас превозносил. Не хочу засыпать вас похвалами и растрачивать слова на то, что вы замечательно сложены, что цвет вашего лица отличается красотой и свежестью, как будто вам не более двадцати лет, что у вас несравненный рот, зубы и волосы; не имею желания об этом говорить, ваше зеркало достаточно красноречиво, но раз вам вряд ли вздумается с ним беседовать, оно не сможет сказать, как вы милы и очаровательны, когда говорите; хочу, чтобы об этом вы узнали от меня. Знайте, сударыня, если до сих пор сие вам неведомо, что ваш ум удивительно красит вашу особу и в мире не найти никого милей. Когда вы оживлены беседой, из которой изгнана принужденность, ваши речи столь очаровательны и так вам идут, что собирают вокруг вас Смех и Грации; блеск вашего ума заставляет сиять ваше лицо и глаза, и, хотя считается, что уму положено поражать лишь слух, ваш ослепляет взгляд; слушая вас, никому не придет в голову судить, достаточно ли правильны черты вашего лица, всем кажется, что в мире нет красоты более совершенной. Из сказанного вы можете заключить, что коли я неизвестен вам, то вы мне знакомы и я не раз видел вас и с вами разговаривал, разведывая, что именно придает вам эту приятность, которой дивится свет; однако, сударыня, я хотел бы явить вам не меньшую осведомленность в самой сути, а не только знание приятных качеств, и так для всех чувствительных. У вас высокая и благородная душа, склонная расточать вой сокровища и не способная унизиться до того, чтобы дать себе труд их копить. Вы чувствительны к славе и честолюбию и в не меньшей мере к удовольствиям. Кажется, что вы для них рождены, а они сотворены для вас. Ваше присутствие умножает праздник, а праздники, вас окружая, умножают вашу красоту; радость -- естественное состояние вашей души, печаль для вас более противоестественна, чем для остальных. По природе вы нежны и страстны, но, к стыду нашего пола, эта нежность не была востребована, и вы оставили ее для собственного, одарив ею госпожу де Лафайет. Сударыня, когда бы в мире нашелся частливец, в ваших глазах достойный сокровища, отданного ей во владение, то он заслуживал бы всех невзгод, которые любовь способна низвергать на подданных своего царства, если бы не положил всех сил, чтобы его добиться. Какое счастье быть господином сердца, чьи чувства изъяснялись бы с галантным и приятным умом, которым наградили вас боги! А ваше сердце, сударыня, — достояние, которого нельзя быть достойным, ибо никогда не было другого такого, столь же великодушного, прекрасного и верного. Некоторые подозревают, что вы не всегда показываете его таким, какое оно есть; напротив, вы привыкли чувствовать лишь то, что не стыдно показать, и потому порой обнаруживаете и то, что благоразумие века требует скрывать. От рождения вы в высшей мере вежливы и предупредительны; и благодаря непринужденности, услаждающей все ваши действия, даже простейшие выражения вежливости в ваших устах звучат как уверения в дружбе и выходящие от нас всегда убеждены, что пользуются вашим уважением и благосклонностью, хотя не могут отдать себе отчет, какие знаки того или другого им были оказаны. Вы одарены милостями Небес, ранее никому не отпускавшимися, и свет вам признателен за то, что в вас явлено множество приятнейших качеств, до тех пор ему неведомых. Я не стану их описывать, ибо тогда нарушу обещание не засыпать вас похвалами; к тому же, сударыня, чтобы воздать вам так, как вы того заслуживаете, так, чтобы это заслуживало всеобщего обозрения, Следует быть вашим поклонником, А я не имею чести им быть.
МАКСимка: Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье Письма Филиппу-Эмманюэлю, маркизу де Куланжу (1670) Как и Бюсси, Филипп-Эмманюэль де Куланж (1633-1716) был кузеном госпожи де Севинье, но по материнской линии. Рано оставшись сиротой (она потеряла отца еще в младенческом возрасте, а мать -- в семь лет), Мари де Рабютен-Шанталь воспитывалась в обширном семействе Куланжей. И хотя она всегда гордилась знатностью рода Рабютенов, нет сомнения, что гораздо ближе ей была нетитулованная родня матери. Об этом, в частности, свидетельствовала ссора с Бюсси: очевидно, что мнение аббата де Куланжа для нее перевесило все доводы другой стороны. Это своеобразное противостояние Рабютенов и Куланжей в высшей степени символично и имеет отношение не только к эмоциональному миру госпожи де Севинье. Рабютены были представителями «дворянства шпаги». Согласно общепринятым представлениям, происхождение дворянина должно было теряться во мраке некой и желательно восходить к эпохе Крестовых походов. Вторым признаком благородства был образ жизни: военная служба и владение землями, которые обеспечивали бы для нее необходимый доход. В XVI столетии, когда французское дворянство сильно поредело после Столетней войны, этого было достаточно для закрепления благородного статуса. Однако начиная с 1660-х гг. Людовик XIV ввел процедуру его юридического оформления, требующую документальных подтверждений. Так что намерение Бюсси составить родословную Рабютенов было отчасти продиктовано практическими соображениями. Если до середины XVII в. формирование «дворянства шпаги» происходило спонтанно и регулировалось обществом (о чем свидетельствует критерий «благородного» образа жизни), то образование «дворянства мантии» шло параллельно с формированием административных структур государства. Целый ряд должностей, связанных с юридическими и финансовыми институтами - - государственных советников, королевских секретарей, парламентских президентов и советников, — давал право на личное дворянство. А так как многие из этих должностей передавались по наследству, то во втором-третьем поколении личное дворянство превращалось в родовое. Семейство Куланжей принадлежало именно к этому разряду. Дед госпожи де Севинье был финансистом, разбогатевшим на солевых откупах (государство, нуждаясь и быстром получении наличных денег, перепродавало будущий налоговый сбор за сумму, значительно уступавшую его реальной величине). Его дети и внуки (включая госпожу де Севинье) получили превосходное образование и, обладая достаточным состоянием, могли позволить себе занимать менее прибыльные, но более благородные должности. Так, Филипп-Эмманюэль де Куланж был парламентским докладчиком; впрочем, даже этот пост его стеснял. Как указывает Жан-Мари Констан, хотя «должностное» дворянство существовало уже в XVI в., однако его консолидация в "дворянство мантии" произошла только в XVII столетии, когда оно превратилось в активную социальную группу. Располагая значительными финансами, оно скупало земли разорявшеюся «дворянства шпаги» и получало сопутствовавшие им титула. Еще одним способом социального возвышения было заключение браков. Так, отец госпожи де Севинье, Селе Бенинь де Рабютен, барон де Шанталь, женился на богатой наследнице Мари де Куланж, чье семейство лишь недавно было «облагорожено». Рабютены восприняли этот брак в штыки, однако подобная сословная тактика себя оправдывала: именно благодаря ей сама госпожа де Севинье, а затем ее дочь смогли выйти замуж за представителей старинных родов. Однако внук госпожи де Севинье, Луи-Прованс де Гриньян, снова был вынужден жениться на богатой наследнице незнатного происхождения. По слухам, его мать при этом заметила: «Даже лучшие земли нуждаются в унавоживании». Насколько можно судить, родственные связи с Рабютенами ощущались госпожой де Севинье как предмет сословной гордости. Тем болезненней был удар, нанесенный насмешками Бюсси. Не случайно в «Портрете госпожи де Шанвиль» скупость оказывается одним из тайных признаков неполного благородства: автор «Любовной истории галлов» напоминал кузине, что в ее жилах течет не вполне «чистая» кровь. Напротив, ее отношения с Куланжами, помимо воспоминаний детства, по-видимому, подкрепляло отсутствие сословного напряжения. Их сугубо частный характер не оказывал негативного влияния на ее публичную репутацию. Письма к Филиппу-Эмманюэлю де Куланжу как нельзя лучше передают эту ничем не осложненную приватность отношений между кузенами. По воспоминаниям герцога де Сен-Симона, сам по себе маркиз де Куланж был сугубо частным человеком: "Это был крохотный толстячок с веселым лицом, один из тех легких, радостных и приятных умов, которые порождают лишь милые безделки, но зато делают это постоянно, заново, не сходя с места; умов подвижных и несерьезных, которые не выносят принуждения и занятий и естественны во всем. И он рано научился отдавать себе должное. Оставив должность парламентского докладчика, он отказался от выгод, которые обещало ему близкое родство с господином де Лувуа и связи с самыми видными семействами магистратов, ради жизни праздной, свободной, своевольной, проводимой им в лучшем обществе Города и даже двора, где он имел рассудительность показываться редко и лишь у своих близких друзей. Любезность, забавная, но всегда естественная шутливост; тон хорошего общества и знание света, умение помнить свое место и не позволять себе выходить за его рамки, непринужденность манер, песенки по любому случаю, никого не задевавшие и каждому казавшиеся собственным сочинением, любовь к застолью без малейшего пьянства и оргий, веселость на прогулках, радостью которых он был, приятность в путешествиях, но в особенмости надежность в отношениях и доброта души, неспособной ко злу, но любившей лишь собственные удовольствия, всегда заставляли искать его общества и придали ему больше уважения, чем он мог ожидать ввиду собственной бесполезности". Письма госпожи де Севинье, славившейся умением попадать в тон собеседнику, которого не отрицал за ней даже Бюсси, отражают эту легкую, необременительную веселость. Рассказывая кузену о последней громкой новости - - несостоявшемся замужестве Мадмуазель, - -она обыгрывает лишь ее театральную сторону, прочно занимая позицию незаинтересованного зрителя, почти досужего зеваки. Меж тем она была хорошо знакома с герцогиней: ровесницы, они были почти дружины - насколько это было возможно, учитывая положение первой принцессы крови. Напомним, что в 1659 г. госпожа де Лафайет написала портрет госпожи де Севинье для коллекции Мадмуазель. Однако в письмах Куланжу вплоть до 31 декабря нет ни намека на сопереживание. Этому может быть несколько объяснений. В 1670 г. госпоже де Севинье было сорок четыре года, она уже выдала замуж дочь и стала бабушкой. Не исключено, что желание сорокатрехлетней Мадмуазель выйти замуж казалось ей глупым сумасбродством. Но возможно, эта шутливая отстраненность носила защитный характер и была обусловлена нежеланием приоткрывать мир собственных эмоций, столь богато представленный в ее письмах к дочери. Заключительные фразы из письма от 31 декабря показывают, что первые послания сочинялись с прицелом на публичное чтение, тогда как последнее было предназначено только для Куланжа и его супруги. Госпожа де Севинье Письмо Куланжу, 15 декабря 1670 г., Париж Оригинал письма: Я намереваюсь сообщить вам нечто совершенно удивительное, поразительное, чудесное, дивное, потрясающее, поражающее, невиданное, небывалое, необычайное, невероятное, непредвиденное, огромное, пустяковое, редкостное, обычное, блестящее и до сего дня тайное, великолепное и достойное зависти: нечто, чему в минувшие века можно найти единственный пример, и тот недостоверен; нечто, чему невозможно поверить в Париже (а как этому поверить в Лионе?); нечто, отчего впору молить о пощаде; нечто, приводящее в восторг госпожу де Роган и госпожу де Отрив (1); нечто, что совершится в воскресенье, и все присутствующие решат, что у них помутилось зрение; нечто, что совершится в воскресенье и, быть может, еще не будет завершено в понедельник. Никак не решусь произнести: догадайтесь сами, я дам вам три попытки. Вы ломаете голову? Хорошо, придется вам сказать: в воскресенье в Лувре господин де Лозен должен жениться, и на ком? Я даю вам четыре, десять, сто попыток. Госпожа де Куланж говорит: «Нетрудно догадаться: это г-жа де Лавальер» (2). - «Ошибаетесь, сударыня». - «Тогда мадмуазель де Рец?» «О нет, как вы провинциальны». - - «Действительно, как глупо: скажите, это мадмуазель Кольбер?» - - «Отнюдь нет». - - «Тогда, должно быть, мадмуазель де Креки?» (3) -- «Не угадали. Придется вам сказать: в воскресенье, в Лувре, с дозволения короля, он женится на мадмуазель... мадмуазель де... Мадмуазель... угадайте же имя: он женится на Мадмуазель, Старшей Мадмуазель, дочери покойного Месье, внучке Генриха IV, мадмуазель д'О, мадмуазель Домб, мадмуазель де Монпансье, мадмуазель д' Орлеан, Мадмуазель, кузине короля, Мадмуазель, судьбой предназначенной к трону, Мадмуазель, единственной невесте Франции, достойной брата короля!» Каков сюжет для разговоров! Если вы вскрикнули, если вы сам не свой, если вы говорите, что мы вас обманываем, что это неправда, что мы над вами смеемся, что шутка не слишком хороша, что это глупая выдумка, если вы нас честите, то мы решим, что вы совершенно правы: мы сами все это проделали до вас. Прощайте, письма, которые будут отправлены с ближайшей почтой, расскажут вам, правдивы ли наши речи. Госпожа де Севинье Куланжу, 19 декабря 1670 г., Париж Вот что называется упасть с небес на землю, и это произошло вчера вечером в Тюильри (4); но обо всем по порядку. Вы остановились на радости, восторгах, упоении принцессы и ее счастливого возлюбленного. Итак, о помолвке, как вы знаете, было объявлено в понедельник. Вторник прошел в разговорах, удивлении и поздравлениях. В среду Мадмуазель сделала подарок господину де Лозену, дабы наделить его титулами, именами и украшениями, которые должны быть перечислены в брачном договоре, составленном в тот же день. В ожидании большего, она отдала ему четыре герцогства: графство д'О, первое пэрство Франции, дающее первый ранг; герцогство де Монпансье, чье имя он носил весь вчерашний день; герцогство де Сен-Фаржо и герцогство де Шатлеро: все вместе оценивается в двадцать два миллиона. Затем был составлен брачный договор, в котором он принял имя де Монпансье. В четверг утром, то есть вчера, Мадмуазель надеялась, что король его подпишет, как он ей обещал; но к семи часам вечера королева, Месье и куча стариков убедили Его Величество, что эта история повредит его репутации, и он решил расторгнуть договор, после чего призвал к себе Мадмуазель и господина де Лозена и в присутствии господина Принца (5) объявил, что запрещает им помышлять о браке. Господин де Лозен выслушал этот приказ со всем почтением, покорностью, твердостью и отчаянием, какого заслуживает такое огромное падение. Что касается Мадмуазель, то она, в соответствии со своим нравом, ударилась в слезы, крики, отчаянные стенания и чрезмерные жалобы; весь день она не покидала постели и не могла ничего проглотить, помимо бульона. Вот прекрасная мечта, вот превосходный сюжет для романа или для трагедии, но особенно для рассуждений и бесконечных разговоров: именно этим мы и занимаемся день и ночь, утро и вечер, не переставая. Надеемся, что и вы поступите так же, e fra tanto vi bacio le mani (6). Госпожа де Севинье Письмо Куланжу, 24 декабря 1670 г., Париж Вы уже осведомлены о романической истории Мадмуазель и господина де Лозена. Это прямой сюжет трагедии по всем законам театра. Как-нибудь потом мы разобьем его на действия и сцены; вместо двадцати четырех часов возьмем четыре дня, и это будет совершенная пьеса. Никогда еще не бывало столь великих перемен за такое короткое время; никогда вам еще не приходилось видеть ни столь общего волнения, ни слышать столь поразительной новости. Господин де Лозен сыграл свою роль идеально. Он перенес несчастье с твердостью, отвагой и в то же время с болью, смешанной с глубоким почтением, что вызвало восхищение всех окружающих. Потерянное им бесценно, но и сохраненная благосклонность короля также не имеет цены, поэтому его судьба но кажется плачевной. Мадмуазель тоже не так плоха. Она много плакала. А сегодня начала исполнять свои обязанности по отношению к Лувру, откуда ей отдали визиты (7). И вот все кончено. Прощайте. Госпожа де Севинье Письмо Куланжу, 31 декабря 1670 г., Париж Я получила ваши ответы на мои письма. Понимаю, как вас изумило все происходившее с 15-го по 20-е число сего месяца; оно того заслуживает. Я восхищаюсь остротой вашего ума и тем, как БЫ верно рассудили, полагая, что такая гигантская машина не сможет продержаться на ходу от понедельника до воскресенья. Скромность мешает мне превозносить вас до небес, поскольку я говорила и думала совершенно так же. В понедельник я сказала дочери: «Хорошего конца не видать, если тянуть до воскресенья»; хотя все вокруг было исполнено свадьбой, я хотела побиться об заклад, что она не состоится. Действительно, в четверг погода нахмурилась, и туча разразилась громом в десять часов вечера, как я вам уже сообщала. В тот же четверг часов в девять утра я посетила Мадмуазель, поскольку до меня дошло, что свадьба состоится в деревне и что церемонию совершит коадъютор Реймсский. Так было решено в среду вечером, ибо насчет Лувра мнение переменилось еще во вторник. Мадмуазель писала. Она позволила мне войти, закончила свое письмо, а затем я опустилась на колени рядом с кроватью. Она мне рассказала, кому писала, и почему, и какие великолепные дары она сделала накануне, и имя, кото рым она наградила, и что во всей Европе для нее нет партии, а она хочет выйти замуж. Она мне слово в слово пересказала разговор с королем. Мне показалось, что она вне себя от радости, что может так осчастливить человека; она с нежностью говори ла мне о достоинствах и благодарности господина де Лозена. На все это я ей сказала: «Мой Бог, Мадмуазель, вы счастливы, но отчего было бы не завершить все еще в понедельник? Разве вы не знаете, что такая значительная задержка дает время для раз говоров по всему королевству и что длить столь необычное деле значит искушать Господа и короля?» Она отвечала, что я права, но она была столь исполнена уверенности, что эта речь произвела на нее лишь незначительное впечатление. Она вновь вернулась к дому и превосходным качествам господина де Лозена. Я ей сказала словами Севера из «Полиевкта»: Никто не упрекнет, что сделан выбор ней: Прославлен Полиевкт и крови королей. Она меня крепко обняла. Эта беседа длилась час, и всю ее не перескажешь. Но я, безусловно, в тот момент была приятна; говорю об этом без всякого тщеславия, ибо ей хотелось с кем-нибудь поговорить, ее сердце было переполнено. В десять часов она предоставила себя всей прочей Франции, пришедшей ее поздравить. Все утро она ожидала новостей, но их не было. После ужина она проводила время, собственноручно украшая покои господина де Монпансье. Вы знаете, что случилось вечером. На следующий день, то есть в пятницу, я отправилась к ней и нашла ее в постели. Увидев меня, она удвоила стенания, подозвала меня, обняла и всю замочила слезами. Она сказала: «Увы! помните, что вы сказали вчера? Какое жестокое предвидение! ах, это предвидение!» Она так рыдала, что и я расплакалась. Я возвращалась туда дважды, она в большом горе и все время обращалась со мной как с особой, сопереживающей ее стараниям, -- она не ошиблась. В этих обстоятельствах я обрела чувства, которые обычно не испытывают по отношению к персонам ее ранга. Но это между нами двумя и госпожой де Куланж, ибо вы можете судить сами, что такая болтовня будет совершенно неуместна при других. Прощайте. (1) Браки этих дам тоже были мезальянсами. Маргарита де Роган, наследница одного из знатнейших семейств, вышла замуж за простого дворянина Анри де Шабо, которому было позволено взяч ь титул герцога де Рогана. Что касается госпожи де Отрив, она была сестрой маршала де Вильеруа и вдовой Анри-Луи д'Альбера, герцога де Шольна. Брак с Жаном Винье де Отривом поссорил ее с семьей и был предметом общественного скандала. (2) Мари-Анжелик Дю Ге де Баньоль (1641-1723), в замужестве маркиза де Куланж, славилась своей красотой, остроумием и безупречной репутацией. И этот момент она с мужем гостила в Лионе в доме своего отца, так что госпожа де Севинье заранее: предугадывает ее реакцию. (3) Судя по этому списку, в 1670 г. завидными невестами были Поль-Маргарита де Гонди, дочь Пьера де Гонди, герцога де Рец (то есть племянница знаменитого кардинала де Рец), Генриетта-Луиза Кольбер, вторая дочь всесильного министра Жана-Батиста Кольбера (в 1671 г. она вышла замуж за графа де Сент-Эньян: ее приданое включало 210 тысяч ливров наличными и на 190 тыс. ливров имущества), и мадмуазель де Креки (комментаторы затрудняются сказать, имелась ли в виду дочь герцога де Креки или маршала де Креки). (4) Мадмуазель в это время жила во дворце Тюильри. (5) Титул старшего принца крови. В это время его носил Людовик II, принц де Конде. (6) Многократно целую ваши руки (итал.). (7) Под «Лувром» подразумевается королевский двор.
МАКСимка: Прекрасные фотографии городка и замка Гриньян: http://www.marinabel1824.com/2010/03/chateau-de-grignan.html http://picasaweb.google.com/bm1824/ChateauDeGrignan02?authkey=Gv1sRgCJajhuC5mo3tBA&feat=directlink#
МАКСимка: МАКСимка пишет: Письма Филиппу-Эмманюэлю, маркизу де Куланжу (1670) Как и Бюсси, Филипп-Эмманюэль де Куланж (1633-1716) был кузеном госпожи де Севинье, но по материнской линии. Оказывается, этот кузен мадам де Севинье тоже представляет из себя интересного персонажа. В Париже на 8 rue du Parc-Royal в квартале Маре находится отель Duret de Chevry, ранее принадлежавший Куланжу. Точнее он, вместе с супругой снял особняк, где они прожили практически 30-ть лет, с 1662-го по 1690-ые года. Сейчас там размещается Институт немецкой истории. Здание очень красивое: А вот портрет самого Филиппа-Эмманюэля де Куланжа в карнавальном костюме, французская школа 17 века: Портрет был написан в Риме, где Куланж пребывал с 1689 по 1691-ые года. Вот, что писал сам маркиз де Куланж: "В течение последних дней карнавала, я был более, чем когда-либо привязан к принцу де Тюренну, с которым я не испытывал недостатка в развлечениях и удовольствиях; он подарил мне мой портрет, где меня изобразили с маской в руке, в шапке и венгерском одеянии". Оказывается, он оставил после себя мемуары и также писал письма кузине, сыну аббату де Куланжу, Арно Д'Андийи, Арно де Помпонну, Жану де Лафонтену и другим. И мемуары, и письма доступны для прочтения и ознакомления ЗДЕСЬ
МАКСимка: Маркиза де Севинье:
МАКСимка: Ещё одно письмо мадам де Севинье Бюсси-Рабютену. Париж, 25 ноября 1655-го года "Вы прекрасно осведомлены, господин Граф; в тени, из под которой вы пишите, как маленький Цицерон, вы полагаете, что имеете право высмеивать людей: в действительности, место, на котором вы акцентируете внимание, заставило меня смеяться от всего сердца. Но я удивлена, ведь это смешное место получилось из-за манеры, которой я пишу; это чудо, что вы смогли понять, что я вам хотела сказать; и я вижу, что вы действительно обладаете умом, или моё письмо лучше, чем я предполагала; во всяком случае я рада, что вы приняли совет, который я дала вам. Мне сказали, что вы ходатайствуете за пребывание на границе этой зимой: как вы знаете, мой бедный граф, я люблю немного вашу неотесанность; но я желаю, чтобы вы примирились, ибо говорят, что это не принесет никакой пользы людям; и вы не сомневайтесь в страсти, с коей я действую для вашего блага: чтобы не случилось, я буду счастлива. Если вы будете жить на границе, найдете крепкую дружбу, если вернетесь, то испытаете нежную дружбу. Мадам Roquelaure (*Шарлотта-Мари де Дайон, дочь графа де Люда) вернулась такая красивая, что вчера ошеломила весь Лувр и вызвала такую ревность, что решила не присутствовать в послеобеденное время, которое отличается вольностью и галантностью, как вы знаете. Принц Д'Аркур (*Шарль де Лоррен) и ля Фюллад (*Франсуа, виконт Д'Абюссон, пэр, маршал Франции) до вчерашнего дня находились в ссоре; Принц сказал, что видел на днях шевалье де Граммона с карманами, набитыми деньгами и призвал в свидетели Фюлланда, который сказал, что это не так и что у шевалье не было ни копейки. - Всё так, как я говорю - Я говорю вам, что нет - Заткнитесь, Фюлланд - Не буду Тогда Принц бросил тарелку в голову ля Фюлладу, а тот кинул в него нож; ни тот, ни другой не попал. Вечером в Лувре они беседовали, как будто ничего не произошло. Это образ поведения академистов (*молодые люди, прошедшие школу верховой езды). Прощайте мой дорогой кузен и дайте мне знать, если вы будете проводить зиму на границе; поверьте, что я самый лучший вам друг в мире". Как мы видим, стиль письма Севинье до ссоры с кузеном достаточно теплый и доброжелательный.
МАКСимка: Этот портрет находится в музее Карнавале. Сказано, что это предполагаемый портрет госпожи де Севинье:
МАКСимка: Письмо Мадам де Севинье дочери. 2 февраля 1671-го года: Сфотографировал получше, также вот расшифровка и пояснение: Проект брачного контракта дочери мадам де Севинье Франсуазы с дворянином из Прованса, дважды уже перед этим женатым, Франсуа де Монтейлем, графом де Гриньян. 1669-ый год: Бюро мадам де Севинье:
МАКСимка: Могила Шарля де Севинье в церкви Сен-Жак-дю-От-Па, Париж:
Amie du cardinal: Робер Нантей Мадам де Севинье
МАКСимка: Мадам де Севинье:
Amie du cardinal: Дедушка и бабушка мадам де Севинье по отцовской линии - Св.Жанна де Шанталь и Кристоф де Рабютен, барон де Шанталь на картине неизвестного художника XVII века, хранящейся в Версале. Барон погиб в 1601 году при несчастном случае на охоте. Отец мадам де Севинье был старшим сыном этой пары, родившимся в 1596 году. Молодая вдова после смерти мужа стала активно заниматься благотворительностью, встретилась со Св. Франсуа Сальским, стала основательницей Ордена визитандинок и была канонизирована в XVIII веке. Ещё одно изображение святой бабушки знаменитой внучки.
МАКСимка: Одна из величайших трагедийных актрис XVII столетия Мари Демар (1642-1698), известная как Шаммеле, была любовницей сына мадам де Севинье Шарля. Писательница взяла на себя труд хотя бы частично просветить нас на этот счет, в шутку называя Шаммеле "своей невесткой". Рассказывая о ней и её связи с сыном, она писала госпоже де Гриньян: "Сверх того, еще одна актрисочка, а с ней - супруги Депрео и Расины. Ужины проходят прелестно, то есть это просто черт знает что такое". Но маркиза восхищается ею как актрисой. Увидев ее в роли Роксаны в "Баязете", она писала: "Моя невестка показалась мне самой чудесной актрисой, какую я когда-либо видела; она превосходит дез Ойе на сто голов...Вблизи она дурнушка, но когда декламирует стихи, она восхитительна". Именно госпожа де Севинье, хранившая верность старику Корнелю, сообщает нам, что Расин писал свои трагедии для Шаммеле, "а не для грядущих веков", в чем она глубоко заблуждалась. Связь с Шарлем де Севинье была для Шаммеле лишь мимолетным увлечением. Мари Демар (1642-1698), известная как Шаммеле
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Дедушка и бабушка мадам де Севинье по отцовской линии - Св.Жанна де Шанталь и Кристоф де Рабютен, барон де Шанталь на картине неизвестного художника XVII века, хранящейся в Версале. Барон погиб в 1601 году при несчастном случае на охоте. Отец мадам де Севинье был старшим сыном этой пары, родившимся в 1596 году. Молодая вдова после смерти мужа стала активно заниматься благотворительностью, встретилась со Св. Франсуа Сальским, стала основательницей Ордена визитандинок и была канонизирована в XVIII веке. В теме о Франсуа Мансаре я уже писал про монастырь визитандинок Святой Марии в квартале Маре, который основала бабушка мадам де Севинье. Франсуа Мансар принимал участие в строительстве так называемого храма Маре на 17 rue Saint-Antoine. Церковь возвели в 1632-м году именно по планам архитектора. За модель он взял Пантеон Рима. Строительство осуществлял каменьщик Мишель Вилледо. Мансар возвел ротонду 13,5 метров в диаметре. В то время эта церковь принадлежала монастырю визитандинок Святой Марии, основанному Святыми Франсуа Сальским и Жанной де Шанталь, бабкой маркизы де Севинье. Монастырь на плане Тюрго, первая половина XVIII столетия: Место расположения монастыря на современной карте Парижа: Во время революции монастырь уничтожили, а Наполеон в 1802-м году отдал церковь протестантам. Культ стал отправляться с 1803-го года. Монастырь визитандинок служил усыпальницей Куланжей, родственников маркизы по материнской линии. Во-первых, здесь нашел свое последнее пристанище дядя маркизы Кристоф де Куланж (1607-1687), аббат, который заведовал имуществом и образованием своей племянницы после смерти ее родителей. А также родители мадам де Севинье: отец, барон де Шанталь, погибший на острове Ре во время осады Ля-Рошели был погребен в монастыре (а его сердце было передано в монастырь Минимов, основанный Марией Медичи) и мать, Мария де Куланж (1596-1627). Наконец-то удалось найти, путь и маленькое, изображение мамы мадам де Севинье: Помимо всех этих родственников мадам де Севинье, в монастыре визитандинок в квартале Маре похоронили её дедушку и бабушку по материнской линии - Филиппа де Куланжа (1561-1636), канцлера короля и его супругу Марии де Без (?-1634). И, наконец, супруга мадам де Севинье, Анри де Севинье (1623-1651) также здесь похоронили. Сохранились эпитафии к надгробным памятникам членов семьи Куланж и Севинье:
МАКСимка: МАКСимка пишет: Замок Роше в Бретани. Госпожа де Севинье отправилась сюда в свадебное путешествие и впоследствии нередко жила в фамильном замке О замке: http://photos-decouverte.eklablog.com/chateau-des-rochers-sevigne-a3296812 Amie du cardinal пишет: при дворе Анны Австрийской и в 1644 году, восемнадцати лет от роду, выходит замуж за маркиза де Севинье. Легкомысленный и драчливый супруг погибает на дуэли в 1652 году, оставив молодую вдову с двумя детьми: сыном и дочерью. Кстати говоря, супруг маркизы де Севинье погиб от руки Альбре Франсуа Анманжё, барона де Миоссанса (ум. 1672), дальнего родственника Генриха IV, двоюродного брата маркизы де Монтеспан. Сам он также погиб на дуэли от руки графа де Сен-Леже-Карбона. У барона был брат Альбре Сезар Феб, граф де Миоссанс (1614-1676), маршал Франции (1653), кавалер Ордена Святого Духа (1661). Альбре Сезар Феб, граф де Миоссанс:
МАКСимка: МАКСимка пишет: Кстати говоря, супруг маркизы де Севинье погиб от руки Альбре Франсуа Анманжё, барона де Миоссанса (ум. 1672), дальнего родственника Генриха IV, двоюродного брата маркизы де Монтеспан. Маркиз де Севинье умер 6 февраля 1651 г. от ран, полученных 4 февраля на дуэли из-за прекрасных глаз Шарлотты Биго де Ла Онвиль, госпожи де Гондран, которую прозвали «красотка Лоло». Она была дочерью Никола Биго, сьера де Ла Онвиля, генерального контролера по сбору габели, и Анны Сарро; супругой Тома Галана, сьера де Фриерж де Гондрана (ум. 1653); ее сестра Анна вышла замуж за Пьера Таллемана де Рео, старшего брата знаменитого писателя Жедеона Таллемана де Рео, автора «Занимательных историй». Кстати говоря, Рабютены очень плохо восприняли брак одного из представителей рода, отца госпожи де Севинье, с девицей Куланж, дочерью откупщика, разбогатевшего на сборе габели (соляного налога). Отказав Бюсси в деньгах, госпожа де Севинье действовала по совету своего дяди, аббата де Куланжа, который распоряжался ее деньгами после смерти маркиза де Севинье и вытянул племянницу из долгов, оставленных ей расточительным мужем. Отношения госпожи де Севинье с мужем оставляли желать лучшего. Накануне смерти маркиз отвез жену в Бретань, где ей предстояло пробыть довольно долго. Сама госпожа де Севинье в письмах к Менажу (июнь-июль 1650 г.) жалуется на свою участь: «<...> вот уже два дня я чувствую к себе ледяное отношение, я думаю, что мне не говорят ничего обидного только потому, что со мной просто вообще не разговаривают».
МАКСимка: МАКСимка пишет: Нужно отметить, что бедному Шарлю не везло в любви. Он последовал за отцом в объятия Нинон де Ланкло, и стал соперником Расина за обладание мадемуазель Шаммеле. Связь Нинон с маркизом де Севинье описана Таллеманом де Рео: "Она принимала Севинье, женатого, каким он был, в течение примерно трех месяцев, получив от него в подарок всего лишь кольцо небольшой ценности. Когда он ей надоел, она ему об этом сказала и заменила его на маркиза де Рамбуйе, который стал её любовником на последующие три месяца".
МАКСимка: Одно из лучших подруг мадам де Севинье была Мари Жиго де Бельфон, маркиза де Виллар (1624-1706), супруга с 1651-го года Пьера, маркиза де Виллара. Она славилась умом и эпистолярным талантом. По словам Сен-Симона, она "была исключительно умна, жизнерадостна, остроумна, а нередко и язвительна". Во время своего пребывания в Мадриде, маркиза де Виллар писала письма Марии-Анжелике де Куланж (1641-1723), супруге двоюродного брата госпожи де Севинье. ЗДЕСЬ с письмами можно познакомиться.
Amie du cardinal: Madame de Sévigné, grande coquette
Amie du cardinal: Mémoires touchant la vie et les écrits de Marie de Rabutin-Chantel, dame de Bourbilly, marquise de Sévigné, Любопытно. Например, когда «сосланная» в Бретань своим мужем Мари узнала о его смерти, она очень огорчилась. Так как у неё не было его волос и портрета на память, она, примчавшись в Париж, обратилась к одной из его пассий, мадам де Гондран, с просьбой поделится с ней данными реликвиями. Та любезно согласилась, взамен вдова отдала ей все до единого письма, которые та писала женатому любовнику. Да, кстати именно из-за неё он дрался на своей роковой дуэли.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Так как у неё не было его волос и портрета на память, она, примчавшись в Париж, А мы вот так и не можем отыскать изображение супруга мадам де Севинье!
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: А мы вот так и не можем отыскать изображение супруга мадам де Севинье! Ну, теперь Вы поняли, куда обращаться.
Amie du cardinal: Могила мадам де Севинье в Соборе Святого Спасителя в Гриньяне. Она расположена в крипте под клиросом. Но, как я поняла, тела там нет, захоронение подверглось нападению в революцию, только табличка.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Она расположена в крипте под клиросом. Но, как я поняла, тела там нет, захоронение подверглось нападению в революцию, только табличка. Похоже, что останки мадам де Севинье пережили революцию. Дело в том, что во время проведения реставрационных работ в соборе в 2005-м году, нашли распиленный череп маркизы среди прочих останков. Это находка потверждает тот факт, что в 1793-м году революционеры, которые нуждались в свинце для ведения боевых действий, вскрывали гробы аристократов, и найдя захоронение мадам де Севинье, распилили череп маркизы, чтобы специалист проверил и подтвердил принадлежность останков именно маркизе. Затем череп с большим уважением снова захоронили в гробнице. Интересно, а как распиливание черепа в конце XVIII столетия могло прояснить его принадлежность какому-либо владельцу? Немного фотографий собора Святого Спасителя в Гриньяне
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: распилили череп маркизы, чтобы специалист проверил и подтвердил принадлежность останков именно маркизе. Да, как-то непонятно. Непонятно и то, что якобы революционеры уважали маркизу. Дворянка, маркиза, жила по замкам, книжки писала - сплошные поводы для классовой ненависти.
МАКСимка: Amie du cardinal пишет: Mémoires touchant la vie et les écrits de Marie de Rabutin-Chantel, dame de Bourbilly, marquise de Sévigné, Спасибо! И правда, очень любопытно. Я впервые узнал, что сохранился замок Бурбийи в Бургундии, построенный в 1379-м году. Бурбийи - старинное поместье знатной семьи Рабютенов. В этот замке (который является обитаемым до сих пор) жили и святая Жанна де Шанталь, и маркиза де Севинье. В замке родился в 1597-м году отец будущей писательницы Сельс-Бенинь де Рабютен-Шанталь. Фотографии Бурбийи: Также фотографии, где можно полюбоваться и на интерьеры замка.
МАКСимка: У нас в теме практически нет информации об отце мадам де Севинье - Сельс-Бенинь де Рабютен-Шанталь. Он родился в 1597-м году в замке Бурбийи в Бургундии, учился в Дижоне. В 1624-м году он сочетался браком с Мари де Куланж, дочкой Филиппа, сеньора де ла Тур-Куланж, государственного советника, финансового секретаря. Сельс-Бенинь обладал многими достоинствами: красивым телом и духом, храбростью, любезностью. Но в тоже время он был вспыльчивым, и его периодически обуревал гнев. Его чистосердечие доходило до грубости. В год своего бракосочетания, он с семьей присутствовал в Париже на богослужении. Недавно он причастился, а затем сказал своему другу Монморанси-Бутвиллю, что ждет его в качестве секунданта у ворот Сент-Антуан против Пон-Гибо из дома де Люд. Драться на дуэлях отец мадам де Севинье любил и по словам современников делал это со всей возможной храбростью. За связь с графом де Шале Сельс-Бенинь был удален со двора кардиналом Ришелье. Казнь 21 июня 1627-го года Монморанси-Бутвилля привела барона де Шанталя в отчаяние. Когда он узнал, что англичане собираются высаживаться на берегах Франции, то он поспешил на остров Ре, где маркиз де Туара, его друг, был губернатором. Сельс-Бенинь попросил Туара служить ему в качестве добровольца. Отец мадам де Севинье погиб 22 июля 1627-го года при сражении с англичанами. Под ним было убито три лошади, а сам он получил 27 ранений. Один историк предполагает, что смертельное ранение барону де Шанталю нанес знаменитый Кромвель.
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: За связь с графом де Шале Сельс-Бенинь был удален со двора кардиналом Ришелье. Звучит как-то двусмысленно.
МАКСимка: Будущая мадам де Севинье несколько лет своего детства провела вместе с дедушкой Филиппом де ла Тур-Куланж и двоюродным братом Эммануэлем в маленькой милой деревушке Суси в Бри, что недалеко от Парижа. Филипп де Куланж, который обогатился с соляного налога (габели), мечтал стал великим сеньором. В 1621-м году он вел переговоры с Шарлем Пайо, сеньором де ла Тур, советником и королевским казначеем, который владел имуществом в Суси-ан-Бри, о покупке большого дома. В область владений, помимо замка, входили большой сад с террасами, озеро, пруды, теплицы и погреб. Из хозяйственных построек - конюшни, амбары, сараи. Сегодня замок принадлежит мэрии городка. Ещё фотографии замка
lina_lgo: В этом году вышла в печать книга Мадам де Севинье "Письма" издательства "Азбука-классика". Книга небольшая всего 304 страницы и в мягком переплете здесь можна посмотреть . Избранные письма мадам де Севинье публикуются по русскому изданию 1903 г. Сегодня делаю заказ.
МАКСимка: lina_lgo, спасибо большое за информацию! Сперва моей радости не было предела - наконец-то у российского читателя появится возможность прочесть хоть какие-то письма мадам де Севинье. Но затем я ознакомился с отзывом на Озоне - перевод 1903-го года не отредактирован и современным человеком трудно воспринимается. Но покупать всё равно буду, конечно.
lina_lgo: Сегодня получила книгу Мадам де Севинье "Письма". Могу сказать, что написано вполне понятным нам русским языком. В книгу входит 140 писем.
МАКСимка: lina_lgo пишет: Могу сказать, что написано вполне понятным нам русским языком. В книгу входит 140 писем. Да, полностью согласен с Вами. Сегодня также получил книгу, полистал. Это, конечно, не фундаментальное исследование "Литературных памятников", но перевод вполне приемлемый, с комментариями и сносками. Учитывая, что далеко не все могут читать письма госпожи де Севинье на языке оригинала, за перевод и издание хотя бы части писем стоит быть благодарными.
Amie du cardinal: Письма мадам де Севинье в английском переводе, в форме PDF.
МАКСимка: МАКСимка пишет: Связь Нинон с маркизом де Севинье описана Таллеманом де Рео: "Она принимала Севинье, женатого, каким он был, в течение примерно трех месяцев, получив от него в подарок всего лишь кольцо небольшой ценности. Когда он ей надоел, она ему об этом сказала и заменила его на маркиза де Рамбуйе, который стал её любовником на последующие три месяца". А вот отрывок из письма госпоже де Гриньян от 1 апреля 1671-го года, в котором мадам де Севинье пишет о Нинон и своем сыне: "Прически "hurluberlu" меня очень забавляют. Попадаются физиономии с такой прической, которые как-то невольно хочется ударить. Шуазель была похожа, как говорит Нинон, на картину с постоялого двора. Это сравнение великолепно. У нее острый язык, у этой Нинон! Если бы вы только слышали ее рассуждения о религии, вы пришли бы в ужас. Ее страсть портить молодых людей напоминает известного г-на де Сен-Жермена, которого вы видели однажды в Ливри. Она находит, что ваш брат прост, как голубка; он похож на мать. У нас в семье только г-жа де Гриньян умница и не так глупа, чтобы постоянно во всем слушаться своей маменьки. Она за это уважает вас. Кто-то хотел заступиться за вас и лишить вас ее уважения. Она заставила его молчать и сказала, что знает лучше, чем он. Что за испорченность! Она находит вас умной и красивой и непременно должна приписать вам еще третье качество, без которого, по ее мнению, не может быть совершенства. Я очень сердита на нее за то зло, что она причиняет моему сыну в этом отношении. Не пишите ему ничего. Мы с г-жой Лафайет стараемся отвлечь его от этой опасной связи. У него, кроме того, имеется маленькая актриса и все эти Депрео и Расины, которых он угощает ужинами. Словом, сущая чертовщина. Он смеется над Маскароном, как видите. Для него нужен был бы ваш проповедник из Гриньяна".
Amie du cardinal: МАКСимка пишет: мадам де Севинье пишет о Нинон и своем сыне А вот и портрет сына:
Amie du cardinal:
МАКСимка: Les amours intoxiquées de Charles : mercure et syphilis dans la Correspondance de Madame de Sévigné Статья о Шарле, сыне мадам де Севинье, о котором нам достаточно мало известно.
Amie du cardinal: Табличка на одном из домов на площади Вогёзов, бывшей Королевской.
МАКСимка: А вот такой фильм вышел в 1979-м году: Madame de Sévigné : Idylle familiale avec Bussy-Rabutin: https://fr.wikipedia.org/wiki/Madame_de_Sévigné_:_Idylle_familiale_avec_Bussy-Rabutin Также Стефан Берн выпускает в этом году передачу про мадам де Севинье.
Amie du cardinal: Мадам де Севинье “В Вашем дружестве - вся моя душа, вся моя жизнь” Из писем к дочери.
Amie du cardinal: Эта картина продавалась на аукционе Сотби: Жозеф Николя Робер-Флёри (1797 - 1890) Чтение у мадам де Севинье
полная версия страницы