Форум » Искусство XVII века » Пьер Корнель » Ответить
Пьер Корнель
Amie du cardinal: Здесь помещаем сведения о знаменитом драматурге Пьере Корнеле (1606 - 1684)
Ответов - 38, стр:
1 2 All
Amie du cardinal: Д.Д.Обломиевский КОРНЕЛЬ (История всемирной литературы. - Т. 4. - М.,1987) Пьер Корнель (1606-1684), один из крупнейших французских драматургов, не принадлежал к господствующему сословию, он был сыном адвоката и сам являлся членом адвокатской корпорации Руана. Литературную деятельность Корнель начал с комедии, создав за 1629-1644 гг. восемь произведений комедийного жанра. Первые комедии Корнеля (вплоть до «Королевской площади», 1634) носят нравоописательный характер. Свои произведения драматург сознательно противопоставляет как причудливому вымыслу трагикомедии (за исключением близкого этому жанру «Клитандра», 1630), так и буффонаде фарса. При всей условности сюжетной схемы (как правило, речь идет о различного рода осложнениях во взаимоотношениях между двумя парами возлюбленных) ранние комедии Корнеля богаты наблюдениями над нравами и представлениями, показательными для привилегированной светской среды. Надо всем царят деньги. Браки определяются расчетом, соображениями выгоды. Симпатии драматурга - на стороне велений и прав сердца. Предвосхищая Мариво, Корнель-комедиограф обращается к анализу коллизий, которые возникают в душе людей, сталкивающихся с преградами, воздвигаемыми неравенством общественного положения и состояния. В некоторых других пьесах, особенно отчетливо в «Королевской площади», на первый план выдвигается образ светского щеголя, либертена и эгоиста, дорожащего превыше всего полной внутренней свободой. Утверждая эту свободу, он не щадит никого, вплоть до самых близких ему людей. В одной из пьес («Галерея суда»), правда в эпизодах побочных, Корнель бытовой достоверности ради выводит на сцену владельцев и посетителей книжной, галантерейной и бельевой лавок, расположенных во дворце Юстиции, и воспроизводит их пересуды. Более поздняя комедия Корнеля, «Лгун» (1643), представляет собой переделку пьесы испанского драматурга Аларкона «Сомнительная правда». Между обоими произведениями существуют, однако, принципиальные различия. Корнель упрощает запутанную интригу испанского первоисточника, сосредоточивая действие вокруг центрального персонажа, придавая образу Доранта обобщающий, типизирующий смысл. Склонность Доранта ко лжи и бахвальству предстает в качестве неотъемлемой черты светского общества как такового. Своим «Лгуном» Корнель закладывал основы классицистической комедии характеров. Особняком стоит «Комическая иллюзия» (1636), произведение барочного толка, причудливый сплав самых различных драматургических жанров от фарса до трагедии. Характерен для эстетики барокко драматургический прием «сцены на сцене», играющий кардинальную роль в пьесе. Посредством этого приема воплощается ведущая идея пьесы - противопоставление скромного, но преисполненного творческих радостей существования актеров жестоким и губительным страстям, определяющим жизнь общественных верхов. Произведения Корнеля имеют немаловажное значение на пути жанра «высокой» комедии, который вел к творчеству Мольера. Знаменательно вместе с тем, что драматические мотивы в произведениях, созданных Корнелем-комедиографом в начале 30-х годов, нередко приглушают комическое начало. Стихия народного по своим истокам смеха (наряду с гуманистической идеологией она стала одним из важнейших аспектов того художественного синтеза, который впоследствии был осуществлен Мольером), а также мотивы резкой обличительной социальной сатиры представлены в них относительно слабо. Комедии, впрочем, и не являлись основным жанром в творчестве Корнеля. Славу ему как писателю приносят его трагедии. Своеобразие Корнеля как создателя трагедии проявляется уже в его драматургической теории. Среди его предисловий к собственным трагедиям особое место занимает разбор трагедии «Никомед». Корнель заявляет в этом разборе, что создаваемый им жанр трагедии отличается от того типа трагедии, который характеризовал в своей «Поэтике» Аристотель. Своеобразие корнелевской трагедии - в ее герое. Он не является жертвой богов и судьбы, каким был герой драматургов второй половины XVI - начала XVII в. - Жоделя, Гарнье, Монкретьена. Героя корнелевской трагедии отличает «величие смелости», он обладает стойкостью, способной вызвать удивление или, точнее, восхищение (admiration). В нем импонирует то, что он «шествует с открытым лицом», с презрением взирает на несчастье, от него не услышишь ни одной жалобы. Сострадание к герою таково, что оно «не исторгает слез», это не чувство жалости. Корнелевские герои готовы на самопожертвование, их вдохновляет жажда подвига. Они способны преодолевать со стоической твердостью духа любые испытания во имя возвышенных принципов и общественного блага. Их жизненные идеалы и являются источником той атмосферы героической приподнятости и воодушевления, которой овеяны «Сид», «Гораций», «Цинна», «Полиевкт» или «Никомед». Тяготение к созданию характеров из ряда вон выходящих, исключительных объясняет критическое отношение Корнеля к тому требованию «правдоподобия» образов, которое выдвигалось большинством теоретиков классицистического театра. Корнель же мотивировал убедительность создаваемых им характеров понятием жизненной истины и исторической достоверности. Вместе с тем, воспроизводя драматические конфликты, с которыми сталкиваются и которые призваны разрешать его герои, Корнель обнажал глубокие жизненные противоречия. Впервые специфика творческого метода Корнеля полностью проявляется в его пьесе «Сид» (1637). Выход из трагедийного конфликта становится возможен потому, что в мире существует свободный и уверенный в своих силах человек. Именно таков Родриго, вызывающий не сострадание, а восхищение. Конечно, в «Сиде» мы сталкиваемся и с препятствиями, стоящими на пути героя, и с жертвами. Герой пьесы - виновник гибели графа де Гормаса, отца Химены. Это ведет его к разрыву с той, кто была до тех пор его невестой. Важно, однако, что гибель графа де Гормаса не является катастрофой, завершающей пьесу. Из сюжетного конфликта намечается выход, который определяется внутренним достоинством самого Родриго. Образ человека, преодолевшего роковое стечение обстоятельств и самого себя, человека, более сильного, нежели враждебная судьба, сохраняет свое значение и для «Горация», «Полиевкта», «Родогуны», «Никомеда». Для них существенно величие героя, его превосходство над окружающим. Герой корнелевской трагедии, например Родриго, изображается растущим на наших глазах. Из никому не известного юноши он превращается в бесстрашного воина и искусного полководца. Слава Родриго - дело его рук. Слава не достается ему по наследству, не дана от рождения. Он далек в этом смысле от феодальных традиций и является наследником эпохи Возрождения. Для Корнеля как представителя культуры XVII в. характерен пристальный интерес к человеческой мысли. Человек действует у него после глубоких размышлений. Главное для Корнеля не в том, что сознание преобладает над бытием, а в том, что сознание принадлежит человеку, а не богу. Корнеля отличает не его идеализм, а его гуманизм. Исключительное значение в драматургии Корнеля приобретает принцип замысла, предшествующего действию. Уже в «Сиде» обращают на себя внимание в этой связи монологи Родриго и Химены: герои независимо друг от друга обсуждают ситуацию, сложившуюся в результате оскорбления (пощечины), которое наносит отцу Родриго граф де Гормас. Родриго чувствует себя обязанным отомстить за дона Диего, но не хочет лишиться и Химены. Он мучительно ищет выход из создавшегося положения, взвешивает все pro и contra и наконец решается - вызывает графа на дуэль и убивает его. Стоит вспомнить в этой связи и Эмилию, монологом которой открывается «Цинна». Эмилия ставит своей задачей «осмотреться вокруг», взвешивает то, что собирается совершить. В своих пьесах Корнель уделяет большое место спорам и дискуссиям, которые рассматриваются им как способы идейной подготовки предполагаемых поступков. И в «Горации», и в «Цинне», и в «Никомеде», и в «Родогуне» огромную роль играет столкновение различных точек зрения. Сторонники одних взглядов опровергают враждебные им концепции. Так, в «Горации» поединку братьев Горациев с Куриациями предшествует и замыкает его целая вереница дискуссий, в ходе которых обсуждается моральное право сражаться за интересы родины против друзей и родных. Важное значение в «Цинне» имеют дискуссии на политические темы, а в «Родогуне» огромное место занимают споры Клеопатры с сыновьями. С разновидностью дискуссии, целью которой является убеждение инакомыслящих, попытка заставить их отказаться от своих позиций, мы встречаемся в «Полиевкте» и в «Никомеде» (ср. диалоги Прузия и Фламиния с Никомедом). Очень большое значение для Корнеля имело обсуждение так называемых «трех единств» в драматургии, полемика относительно того, нужно ли ограничивать время действия двадцатью четырьмя часами, место действия пределами одного помещения и концентрировать действие вокруг одного события. Принцип «единства места» сокращал пространственную протяженность изображаемого. Принцип «единства времени» отсекал будущее и прошлое, замыкал изображаемое в границы «сегодняшнего». Принцип «единства действия» сокращал до предела число событий и поступков. В произведениях Корнеля внешнее действие нередко играло относительно большую роль. Но для драматурга правило «трех единств» было не простой условностью, которой он вынужден был скрепя сердце подчиняться. Он использовал и те внутренние возможности, которые были заключены в этом эстетическом правиле. Борьба с преимущественным изображением внешнего мира предполагала более детальное раскрытие души человека, области сознания, эмоций, страстей, идей, что являлось очень значительным шагом вперед в художественном развитии. (В этом отношении чрезвычайно показательно, например, то направление, в котором Корнель переработал свой испанский источник - пьесу Гильена де Кастро «Юность Сида».) Душа человека представлялась Корнелю как бы более объемной и вместительной. В ней открывалось разнообразие чувств, желаний, влечений. Родриго, Химена, инфанта не ограничены в «Сиде» одной страстью, которая всецело владела бы каждым из них. У Химены совмещаются и любовь к Родриго, и мысль о своей фамильной чести. В Родриго сосуществуют и страсть к Химене, и преданность роду, и любовь к родине. Семейный и патриотический долг для Родриго - это не трезвые веления рассудка, а прежде всего неодолимый зов сердца. Та же душевная объемность определяет характеры персонажей и в «Горации», и в «Полиевкте», и в «Родогуне», и в «Никомеде». Корнель изображает душевный мир своих героев, выделяя его из мира окружающего. Душевная жизнь при крайней текучести внешних событий часто остается неизменной. Химена, Ираклий, Никомед остаются верны однажды принятым ими установкам, они безразличны ко всем влияниям извне. При этом, отвергая изменения в уже сложившихся характерах, Корнель не отрицает характеров формирующихся и детально демонстрирует процесс их становления (ср. образы Аттала из «Никомеда», Антиоха, Селевка из «Родогуны»). Во внутреннем мире героев Корнеля заключены противоборствующие силы. Душа его персонажей раскрывается в драматическом конфликте. Это не сфера, в которой мирно сосуществуют чуждые друг другу состояния. Это своеобразное поле битвы, на котором сталкиваются душевные потоки. Изображение человеческой души, раздираемой столкновениями различных психических потоков, сохраняет значение и для «Сида», и для «Родогуны», и для «Никомеда», и для многих других трагедий Корнеля. Гуманистические тенденции Корнеля сочетаются в его сознании с признанием королевской власти как наиболее авторитетной общественной силы современности. Мотивы, направленные на утверждение исторических заслуг абсолютной монархии, с особенной силой звучат в трагедиях, созданных Корнелем в начале 1640-х годов. Правда, эти мотивы не являются в трагедиях Корнеля единственными. С ними в первых трагедиях драматурга сосуществует тема неподчинения, непослушания, бунта. Характерны в этом отношении образ Камиллы из «Горация» или тема заговора против императора в «Цинне». Развитие этой темы ведет объективно к раскрытию тех общественных и духовных противоречий, с которыми был сопряжен процесс торжества абсолютной монархии. Но тема непокорности, неподчинения все же несколько отодвигается и в «Цинне», и отчасти в «Горации» на второй план. Что касается «Сида», то в этом произведении образ самостоятельного, преисполненного гордости центрального персонажа никак не смягчен; образ Родриго, организовавшего независимо от короля сопротивление завоевателям, говорил скорее об обратном. Но «Сид» недаром был отвергнут Ришелье. Против пьесы была предпринята целая кампания, длившаяся два года, на нее был обрушен ряд критических статей, полемических заметок, написанных Мере, Жоржем Скюдери, Клавере и др. Против нее было обращено и специальное «Мнение Французской Академии о „Сиде“», отредактированное Шапленом и инспирированное Ришелье. Корнеля осуждали за то, что он не соблюдал в своей пьесе требования трех единств и особенно за апологию Родриго и Химены, за образ Химены, полный обаяния, несмотря на то что в конце концов она выходит замуж за убийцу своего отца. Нападки на пьесу до такой степени подействовали на драматурга, что сначала он замолчал на целых три года, а затем попытался учесть пожелания, которые были ему высказаны. Эта попытка не удалась полностью, так как «Гораций» также не понравился Ришелье. В 30-х и в начале 40-х годов Корнель видит в абсолютизме прежде всего силу, направленную против феодальной знати с ее местничеством и партикуляризмом, содействующую объединению страны, обусловливающую ее единство и мощь. Выдвигая уже в «Сиде» своеобразный союз своего героя с государством, Корнель противопоставляет «интересу крови» «благо страны» и «общественный интерес». В «Горации» (1640) своеобразен образ главного героя, не рассуждающего, слепо повинующегося принятому решению и вместе с тем поражающего своей целеустремленностью. Гораций вызывает восхищение своей цельностью, уверенностью в своей правоте. Ему все понятно, все для него решено. Позиция Корнеля не вполне совпадает с позицией Горация, более близкого не к Корнелю, а к Ришелье, к реальной политической практике и идеологии абсолютизма. Рядом с Горацием в трагедии не случайно присутствует Куриаций, персонаж, принимающий чужой принцип, лишь самолично убедившись в правоте этого принципа. Торжество чувства долга перед родиной приходит к Куриацию только в результате длительных колебаний, сомнений, во время которых он тщательно взвешивает это чувство. Кроме того, в пьесе рядом с Горацием действуют и другие персонажи, отличные от него, а среди них и его прямая антагонистка Камилла. Успех трагедии в годы Французской революции объясняется как раз тем, что ее патриотический пафос, а именно ему обязана пьеса своим успехом в 1789-1792 гг., пронизывает не только образ Горация, но и образы его отца, Сабины, Куриация. «Цинна, или Милосердие Августа» (1642) - своеобразная политическая утопия, призванная воссоздать образ идеального монарха. Таковым выступает Август, который, преодолевая эгоистические страсти, становится живым воплощением общественного разума, блага. Убедившись в этом, Цинна, смирившийся мятежник, превращается к концу действия в покорного подданного своего монарха. В «Сиде», в «Горации» действительность раскрывалась как противоречие, разрешаемое лишь отчасти. Победа героя омрачалась гибелью других персонажей. В «Цинне» никто из героев не гибнет. «Гораций» не приводил к безоговорочному торжеству одного принципа над другим. Противоположная точка зрения (например, позиция Камиллы) оставалась не до конца преодоленной. В «Цинне» же в конце трагедии мы имеем дело с полным торжеством точки зрения, прокламированной Августом. Цинна, Эмилия, Максим резко отличаются также тем, что у них уже нет непреклонности. Если Гораций противостоял размышляющему герою Корнеля, то в образах Эмилии и особенно Цинны, как они рисуются Корнелю в финале пьесы, отвергается упорство, несгибаемость - персонаж становится податливым и гибким. Отказ от разнообразия точек зрения в финале трагедии характеризует и «Полиевкта». Если в зачине пьесы еще существовали различные точки зрения даже у представителей одного лагеря (Полиевкт, Неарх), то к концу трагедии достигается полная гармония взглядов. Правда, гармония, которой завершался «Полиевкт», свободна от культа монархической власти. Эта гармония достигается путем подчинения потустороннему миру. Существенно, конечно, что главным в «Полиевкте» является не бог, а человек, вернее, отношение человека к богу, активный, смелый выбор, сделанный человеком. Герой трагедии пожелал стать христианином, вопреки приказу наместника и просьбам жены совершил, следуя предписаниям своей воли, поступок, обрекающий его на гибель. В творческом пути Корнеля обозначается несколько этапов. «Родогуна» (1644), «Ираклий» (1646), «Никомед» (1651) - трагедии так называемой «второй манеры». В этих трагедиях наблюдается значительно больший, чем раньше, интерес к событиям внешнего мира, им свойственна большая насыщенность происшествиями, действиями персонажей. Другая особенность, отличающая трагедии «второй манеры», состоит в том, что в них появляется принцип незнания или неполного знания героями событий, совершающихся рядом с ними. Отметим, например, мотив старшинства одного из братьев в «Родогуне» или мотив путаницы с Ираклием и Маркианом, которых принимают друг за друга. В «Ираклии» третьей особенностью следует признать значительность образа негативного персонажа в отличие от «Сида», «Горация», «Цинны». В «Родогуне», «Теодоре», «Ираклии», «Никомеде» носители отрицательного начала в лице Клеопатры, Марцеллы, Фоки, Арсинои прочно утвердились в качестве решающей силы. Наличие в трагедиях «второй манеры» всех этих особенностей позволяет говорить, что творчество Корнеля все больше проникается барочными тенденциями. Но Корнель не отменяет в этих пьесах принципа приоритета внутреннего мира, не отклоняет теорию трех единств, не отказывается от категории героического. Мало того, Корнель не принимает до конца свойственное драматургии барокко представление об иррациональности объективного мира и бессилии человека и его разума перед этим миром. Он воспринимает это представление, но сочетает его с понятиями классицистическими. Идея иррациональности внешнего мира не только сосуществует у него с образами смелых, инициативных людей. Она не обрушивается на человека, а человеком создается. Вся нарочитая усложненность интриги в «Родогуне» и «Ираклии» связана с активностью человеческого ума и воли. Ее создают Клеопатра и Леонтина. Клеопатра скрывает, кто именно из ее сыновей старший, и обманывает таким образом всех. Леонтина подменяет одного младенца другим, делая одного из них царским наследником, а другого объявляя своим сыном. Отрицательный герой в трагедиях Корнеля отнюдь не примитивный злодей, сами же пьесы, в которых этот герой действует, неверно было бы трактовать как своеобразные мелодрамы. Этого героя у Корнеля отличает значительное внутреннее содержание. Его характер не сводится к какой-то одной черте. Клеопатра не только злобна и мстительна, но еще и хитра, коварна, скрытна. Двуличие, коварство находим мы и у Марцеллы, Фоки и особенно у Арсинои. Все это персонажи, изощренные в тактике обмана, интриги. Корнель не отказывается и теперь от веры в возможности человека. Другое дело, что борьба со злом начинает представляться ему более трудной. О том, что временами пессимизм берет верх в сознании писателя, свидетельствуют образы Селевка и Ираклия. Селевк обнаруживает в мире торжество зла, насилия, ему становится известно, что его мать - убийца, что его возлюбленная мечтает о смерти его матери. Жизнь поворачивается своей негативной стороной и к Ираклию, обнаруживая непрочность, неустойчивость всего, что его окружает. Существенно, однако, что безысходность и отчаяние все-таки не одерживают полной победы ни в «Родогуне», ни в «Ираклии», а в «Никомеде» и вовсе отсутствуют. В «Родогуне» дело не ограничивается наличием носительницы зла Клеопатры и смертью ее жертвы - Селевка. Трагедия кончается гибелью самой Клеопатры. Мироощущение Корнеля в «Родогуне» лишено ущербности еще и потому, что рядом с Селевком существует его брат - Антиох. Всесилие зла ослабляется для Антиоха тем, что он сохраняет свою любовь к Родогуне, постигая значительно глубже, чем Селевк, скрытые мотивы ее поведения. Разочарование в людях не носит всеобъемлющего характера и в «Ираклии». Смерть Фоки, торжество Ираклия и его друзей здесь совсем не случайны. Вера в человека и его возможности одерживает еще более разительную победу в «Никомеде». Мало того, что в пьесе торжествуют главный герой и его возлюбленная Лаодика, отказываются от своих претензий к Никомеду его отец, мать и даже римский посол Фламиний. Мировоззрение Корнеля во второй период творчества отмечено печатью разочарования, но вместе с тем писатель открывает для себя и новые моральные ценности. Его Аттал видит, как сопротивляется народ захватчикам-римлянам, и убеждается в возможности бесстрашно отстаивать правое дело перед сильным. Эта убежденность приходит к Атталу, когда ему становится до конца ясен внутренний облик Никомеда, его брата. Для отрицательных героев Корнеля, введенных им в трагедии «второй манеры», очень важно, что они изображаются драматургом насильниками. В своих действиях они опираются на армию, тюрьмы, используют оружие. Таковы сирийская царица Клеопатра, византийский император Фока, вифинский царь Прусий и др. Через отрицательных персонажей в творчество Корнеля входит мотив антиэтатизма, тема чуждости положительных героев государству. Если Фернандо, Туллий, Август в «Сиде», «Горации», «Цинне» завершали действие трагедии, санкционировали действия героев, то теперь государство начинало представляться Корнелю силой, враждебной положительному герою пьесы. Соответственно этому дезавуируется мысль о государстве как о сверхличной ценности, ибо интересы государства выводятся драматургом из честолюбия, жажды власти. Трагедии «второй манеры» относятся к периоду кризиса абсолютизма во всей Европе, совпавшего с победоносной Английской революцией 1640-1652 гг. и основательно потрясшего все здание «старого порядка» и за границами Англии. Влияние Английской революции сказалось и на событиях Фронды. Корнель при этом не был, безусловно, целиком на стороне народных масс. Однако тема народного восстания, о котором он не задумывался ни в трагедиях «первой манеры», ни в «Родогуне» и «Теодоре», пьесах, созданных им до Английской революции или в самом ее начале, играет важную роль в пьесах 1646-1653 гг. - в «Ираклии», а особенно в «Никомеде», где только благодаря поддержке народных масс торжествует главный герой (создавая этот образ, Корнель вдохновлялся личностью принца Конде, идеализируя его оппозиционность королевскому двору на втором, заключительном этапе Фронды). В трагедиях «второй манеры» немаловажное значение приобретают новые оттенки в образе положительного героя. И Антиох, и Селевк, и Родогуна, и Плацид, и Ираклий, и Маркиан, и Никомед находятся во власти тиранов. Для них характерна, однако, не только их зависимость от правителей, но и то, что они яростно сопротивляются насилию, проявляют непримиримость к злу. Цельность и монолитность, намеченные еще в образе Горация, проявляются теперь в несгибаемости героя, в его неспособности к смирению. Недаром именно во времена создания пьес «второй манеры» Корнель пишет свое предисловие к «Никомеду», трактат о трагедии, основанной на принципе героического, на восхищении человеком. В трагедиях «второй манеры» наличествуют гуманистические мотивы. Никомед и Ираклий, Антиох и Селевк не прикрывают эгоистические страсти, подобно Фоке или Арсиное, «нуждами государства». Враждебной государственной власти Корнель противопоставляет естественное стремление человека к любви, дружбе, братской солидарности. Особенно показателен в этом отношении образ Аттала из «Никомеда». В момент своего появления на сцене Аттал занимает позицию сторонника Рима. Однако он еще плохо представляет себе соотношение сил в мире, смотрит на все глазами матери, Фламиния и Прусия. Вскоре Аттал избавляется от иллюзий в отношении Рима и Арсинои. Ему открываются ненависть Рима к подавленным народам Востока, честолюбие матери; в Никомеде же он обнаруживает поборника национальной независимости. Аттал освобождается из-под влияния Арсинои, порывает с Римом, делается другом и спасителем Никомеда. Примечательное место среди произведений «второй манеры» занимает героическая комедия Корнеля «Дон Санчо Арагонский» (1650). И она насыщена отзвуками общественных потрясений этих лет. Корнель отстаивает в ней принцип личных заслуг как мерила ценности человека. Главный герой, благородный и доблестный воин, гордящийся своим простонародным происхождением (оно, правда, оказывается в конце концов мнимым), противопоставлен в пьесе представителям знати, преисполненным сословной спеси, движимым низменными побуждениями. Творчески смело, преступая классицистические каноны, Корнель изобразил в качестве персонажей комедии носителей государственной власти и их приближенных. Героическая комедия Корнеля и своей тематикой, и отдельными сюжетными ходами, и пылкой звучностью стихов, в которых воплощается ее идейный пафос, оказала влияние на драматургию Гюго, автора «Эрнани» и «Рюи Блаза». Критические тенденции проступают и в произведениях «третьей манеры» (1659-1672) Корнеля, хотя и получают теперь менее выпуклое и мощное поэтическое воплощение. Очень явно сохраняются следы «второй манеры» в трагедиях, переходных к «третьей манере», таких, как «Эдип» (1659), «Серторий» (1662), «Софонисба» (1663). Пьесы эти рассказывают о героях, отстраненных от власти, о людях, лишенных царского престола или впавших в немилость, но продолжающих сопротивляться своей судьбе. Сохраняется в этих трагедиях и гражданский пафос. Дирсея, Серторий, Софонисба предпочитают интересы родины своим личных интересам. Критическое отношение к абсолютизму проявляется и в таких пьесах «третьей манеры», как «Аттила» (1667), «Тит и Береника» (1670), «Пульхерия» (1672). Драматург и в этих пьесах многое не принимает в абсолютизме. Он обличает фаворитизм, всесилие министров, осуждает сосредоточенность монарха на его частных интересах, любовных увлечениях, издевается над придворной знатью с ее мелочностью, интриганством. Критике придворных нравов способствует самый жанр «героической комедии», который Корнель разрабатывает именно в эти годы. Оппозиционные мотивы в творчестве Корнеля третьего периода делают понятным появление его трагедии «Сурена» (1674), стоящей на первый взгляд несколько особняком среди пьес «третьей манеры». «Сурена» напоминает «Никомеда» и еще раз подчеркивает, что отношения драматурга с абсолютной монархией и в последний период его жизни не были гладкими. Этой трагедии свойствен антиэтатизм. Сурена подвергается гонениям со стороны парфянского царя Орода, для которого отвоевал царский престол. Большую роль в трагедии играет любовь Сурены и Эвридики. Свою любовь герою приходится оборонять от врагов, от того же царя Орода. Любопытен центральный герой произведения и тем, что он не принадлежит к царскому роду, что он сам завоевал себе высокое звание полководца. Существенна, наконец, для трагедии тема сопротивления завоевателю. Сурена отстоял независимость Парфии от Рима. В борьбе с завоевателями он как бы продолжает подвиги Родриго и Никомеда. Творчество Корнеля - одно из крупнейших достижений французской литературы прошлого. Именно в его творчестве французская трагедия, достигнув полной художественной зрелости, стала истинным рупором национальной жизни, глашатаем немеркнущих идеалов мужества, патриотизма, гражданственности. Глубоко национальны по своим истокам и отличительные черты формальной структуры трагедий Корнеля: зажигательная патетика их стиля, блестящее использование драматургом самых разнообразных ресурсов ораторского искусства, умение сочетать сложность и четкость композиционного построения.
Amie du cardinal: Фрагмент портрета Корнеля, приписываемого Шарлю Ле Брюну. 1647 год. Фронтспис к изданию 1644 года В Лувре хранится статуя Пьера Корнеля из белого мрамора работы Жана-Жака Кафьери.
Amie du cardinal: В Руане существует дом-музей Пьера Корнеля. В этом доме он жил с рождения до 1662 года. Адрес музея в Руане: Musее Pierre Corneille 4 rue de la Pie 76000 Rouen Tel : 02.35.71.28.82
Amie du cardinal:
Amie du cardinal: КЛАССИЦИЗМ ПЬЕРА КОРНЕЛЯ( в сокращении) (Корнель П. Пьесы. - М., 1984) Пьер Корнель (1606-1684) принадлежит к плеяде величайших драматургов мира, к "истинным гениям трагедии", как называл его наш Пушкин. Корнель - один из гениальных писателей, утвердивших своим творчеством классицистическую художественную систему, - не является ее первооткрывателем. Как тип творчества и прежде всего как эстетическая теория классицизм возник в XVI веке на позднем этапе развития ренессансной культуры в Италии. Итальянские ученые-гуманисты изучали античные памятники, переводили их, комментировали. Те из них, кто стоял у истоков классицизма, стремились через осмысление произведений древности постичь законы художественности и выработать эстетические принципы для различных видов словесного искусства. Важнейшей задачей почитали они выяснение путей формирования единого для Италии литературного языка. По сути дела, их взоры были обращены к современности. Но особенностью их критического анализа, отчасти и художественного творчества, было выдвижение на первый план древнего текста, который своим авторитетом санкционировал оригинальную авторскую мысль, до известной степени затмевая ее и как бы низводя до роли скромного комментария или варианта идей древнего мыслителя. Ориентация классицизма на "образец" послужила основанием для его наименования (от латинского classicus - образцовый), полученного, правда, не в XVI веке, а в XIX столетии, когда романтики объявили войну эпигонам этого направления. Наиболее последовательно стремление классицистов соотносить новую художественную систему с античной проявилось в драматургии, и в частности в теории драмы. Здесь решающую роль сыграла открытая как бы вновь "Поэтика" древнегреческого философа Аристотеля (384-322 гг. до н. э.) - эстетический трактат, известный ранее европейскому читателю во фрагментах, парафразах и лишь в 1498 году переведенный на латинский язык. В середине XVI века появляются итальянские переводы "Поэтики", причем истолкование трудного для расшифровки древнего текста неоднозначно и в конечном счете отражает разногласия в решении кардинальных проблем теории драмы. Это еще нагляднее проявилось в комментариях к "Поэтике", уже свободных по отношению к ее композиции, хотя и развивающих отдельные ее тезисы. Среди итальянских теоретиков драмы встречались сторонники формального истолкования основных положений "Поэтики" и использования их для иллюстрации церковной догмы или для утверждения комплекса идей, угодных светским феодалам. Некоторые ученые-гуманисты склонялись к "чистой науке", иные стремились погрузиться в область исследований "вечной" красоты. Но самые сильные из них не желали отринуть действительность. Подумать только, крупнейший из теоретиков раннего итальянского классицизма Лодовико Кастельветро объявил, что театральная пьеса пишется для "услаждения невежественной толпы", а поэзии следует идти "за общим мнением народа". И развивал он эти положения в ученом труде с многозначительным названием "Поэтика" Аристотеля, изложенная на народном языке и истолкованная". (1570). Уже заглавие демонстрировало стремление автора обращаться к публике, выходящей за рамки образованной элиты, а вера в возможности живой разговорной речи как основы литературного языка подтверждалась им практически. Это ли не пример высокой гражданственности, отнюдь не утраченной итальянскими гуманистами XVI века? Итальянские теоретики классицизма брали на вооружение могущество разума, чтобы построить эстетическую систему, способную служить идеалам гуманизма. Отсюда их требовательность к художнику, к его знаниям, трудолюбию, мастерству. Искусству как системе художественных приемов в итальянских трактатах уделяется много внимания. Уточнялась ими и сущность поэтического творчества, в частности такая важная его сторона, как отношение искусства к действительности. Итальянские классицисты приняли тезис Аристотеля о том, что художественное произведение "подражает" природе. Вместе с тем они не соглашались с древним философом, полагавшим, что бездумная имитация может стать почвой для поэзии. Они опирались на анализирующее сознание, способное проникать в суть явлений и воспроизводить ее по законам мастерства. Этот вывод в целом является родовым для классицизма, хотя и принимает разные формы в разных видах искусства. Для театра, привлекавшего особое внимание теоретиков, важнейшей проблемой стало правдоподобие - система условий, благодаря которым у зрителя создалась бы иллюзия реальности происходящего на сцене. И притом в соответствии с рационалистическим подходом классицистов к произведению искусства фантазия зрителя, его эмоциональное сопереживание в расчет не принимались и рассматривались только чувственное восприятие и его рассудочное осмысление. Таким образом, начал кристаллизоваться пресловутый принцип трех единств - времени, места, действия, почитаемый иногда за решающий в эстетической системе классицизма. Считалось, что зритель не сможет поверить в истинность сценического действия, если оно охватывает время более суток, ибо представление длится всего несколько часов. Предполагали, что доверие аудитории поколеблется благодаря смене мест на одной и той же сценической площадке, а сложная интрига перегрузит ее внимание и воспрепятствует восприятию. В итоге длительных споров теоретики сошлись на том, что время действия должно быть ограничено двадцатью четырьмя часами, и наметилась тенденция к утверждению необходимости сохранить неизменным место действия. Как закон эти положения были сформулированы, однако, не итальянцами, а французским драматургом Жаном де Ла Таем. Его предисловие к трагедии "Неистовый Саул" (1572) было попыткой закрепить в четких постулатах итоги и задачи деятельности французских драматургов второй половины XVI века, противопоставивших устойчивой театральной традиции средневековья "правильные" пьесы по античному образцу. Предисловие де Ла Тая, получившее название "Об искусстве трагедии", претендовало на роль манифеста театра нового времени. Но на деле этот примечательный эстетический документ остался лишь декларацией: слишком сильна была приверженность французского зрителя средневековым театральным традициям, а кроме того, в конце века возобладала барочность с характерной для этого метода концепцией жизни как хаоса, жертвой и носителем которого является человек. Идея всеобщей дисгармонии стимулировала формирование театра динамичного, насыщенного неожиданностями поворотов сюжета, столкновениями пылких, нередко темных страстей. Программа "правильного" театра надолго была дискредитирована. А между тем уже в самом начале XVII века классицистическое направление во Франции завоевало авторитет. Только плацдармом оказались не подмостки сцены, а Парнас лирической поэзии. Историки литературы называют даже дату, отмечающую начало победного шествия классицизма, - 17 ноября 1600 года, когда в ознаменование прибытия в Прованс новобрачной - новой жены короля Генриха IV, Марии Медичи, поэт Франсуа Малерб (1555-1628) прочел оду "Королеве по поводу ее благополучного прибытия во Францию". Кратко и образно охарактеризовал значение Малерба его младший современник, Никола Буало: И вот пришел Малерб и первый дал французам Стихи, подвластные размера строгим узам; Он силу правильно стоящих слов открыл И Музу правилам и долгу подчинил. (Поэтическое искусство. Песнь I. Перевод под редакцией Г. А. Шенгели) Малерба считают автором реформы литературного языка и стихосложения, основанной на их соотнесении с речевыми навыками жителей Парижа. Есть сходство этого направления его деятельности с лингвистическими устремлениями итальянцев. Но французский поэт убеждал не теоретическими построениями, а собственной творческой практикой. Он не раз повторял тезис о необходимости для поэта делать выбор в сфере прекрасного и подчинять этому принципу процесс его воплощения. Идея эта преподносилась им не в виде наставления, а, скорее, как констатация избранного для себя творческого пути и как условие успеха на поэтическом поприще. Это, собственно, единственный рецепт мастерства, который сформулирован в стихотворениях Малерба, но он один из основополагающих для классицистического искусства: еще итальянские теоретики предполагали, что художник-классицист осмысляет материал для "подражания", отбирает существенное в нем и строго контролирует выбор средств для его воплощения. Подобный подход означает не только стремление к соответствию художественного воплощения замыслу, но и известный приоритет последнего, что в свою очередь создает возможность для пересоздания реальности в свете идеала. В стихотворениях Малерба это типологическое свойство классицизма запечатлелось весьма наглядно. Однако нельзя сказать, что для поэта исходными были теоретические выкладки итальянцев. Он опирался прежде всего на творческий опыт своей страны и всеми помыслами был устремлен к интересам отечества. Тому свидетельство его лирика, в которой особо выделяют политическую, проникнутую патриотическим пафосом, преисполненную ненависти к врагам единства Франции. Лирика Малерба потому так властно овладела поэтическим Парнасом, что выражала надежды прогрессивной Франции, пусть даже в ней сказались преувеличение возможностей монархии, идеализация действительности. Эта идейная тенденция, характерная для французского классицизма начала века, сохранится и в дальнейшем, хотя с годами ее проявление не будет столь категоричным и станет, скорее, основанием для критики сущего, чем прямой защитой идеала. У Малерба тоже в конце творчества к политическому оптимизму примешивается горечь и сарказм, и все же он мог бы поставить эпиграфом к своим стихотворениям слова: "Доброе дело всегда самое сильное", прозвучавшие некогда в его "Молитве за короля, отправляющегося в поход на Лимузин". Мужество жить, стремление до конца быть верным долгу, неизменно сохраняемое чувство собственного достоинства - таковы отличительные черты лирического героя стихотворений Малерба. Нет сомнения, реформа Малерба, нацеленная на общедоступность поэзии, имела прочный фундамент близости к читателю. Но и сама по себе она была наглядным доказательством наступления новой культурной эпохи. Показательно,что ее приняло огромное большинство французских лириков XVII века, вне зависимости от того, к какому жанру они обращались, какого метода придерживались. От поэзии Малерба ведет начало великая традиция. Она закреплялась лишь отчасти трудами его учеников: их поэзия не достигала столь же высокого уровня гражданственности и философского проникновения в жизнь, как и не обладала равной способностью сочетать современность с универсальностью. Подлинным наследником Малерба оказался Пьер Корнель. Случайные стечения событий в перспективе истории нередко предстают как подтверждение ее закономерностей. В этом смысле примечательно, что не прошло и года после кончины Малерба, как на подмостках нового парижского театра "Марэ" была поставлена первая пьеса молодого руанского адвоката Пьера Корнеля - "Мелита" (1629). Конец 20-х годов был отмечен новыми веяниями во французской драматургии. Возродилась концепция "правильного" театра. Новые теоретики театра опирались на итальянские трактаты, хотя интерпретировали их весьма вольно. Так, в письме будущего метра Французской академии Жана Шаплена "О правиле двадцати четырех часов" (1630) есть тезис о "совершенном подражании", развитый ранее Кастельветро. Однако в отличие от итальянского предшественника Шаплен ориентируется на публику, "рожденную для вежливости и учтивости", подражание подчиняет правдоподобию, толкуемому как логическая категория, и вообще превыше всего ценит не эстетическое наслаждение, а пользу, "полезные истины". В письме нет уточнений относительно их содержания. Но существен уже сам факт столь решительного включения принципа "полезности" в эстетическую систему, предлагаемую теоретиком. Практическое его значение обозначилось очень скоро, так как уже в начале 30-х годов, всесильный кардинал Ришелье стал проявлять активный интерес к искусству, а особенно к театру, стремясь и эту область духовной жизни подчинить нормативности, которая повсеместно насаждалась абсолютистским государством. С Шапленом и его сторонниками соглашались отнюдь не все литераторы. Это отразилось в письмах тех лет и в некоторых печатных выступлениях. Все же главной была живая практика театра. Классицизм на французской сцене утверждался не столько волею "ученых мужей", сколько усилиями целой когорты молодых драматургов, среди которых первое место занял Корнель. Корнель писал, что в пору работы над "Мелитой" не знал о "правилах", но здравый смысл подсказал ему соблюсти единство действия и места. Оглядываясь много лет спустя на свой дебют, драматург отметил, что создал комедию совсем нового типа, "какой еще не было написано ни на одном языке", и аргументировал это прежде всего тем, что персонажи "Мелиты" - не комические маски, а молодые люди из "порядочного общества", речи которых живо и непосредственно воссоздают их реальную манеру беседовать между собой. Приближенность пьесы к жизни проявилась в том, что в ней показано, насколько велика роль денег и места на сословной лестнице для изображенной писателем среды горожан и дворянства средней руки. Но картина нравов не самоц
Amie du cardinal: Пьер Корнель «Комическая иллюзия» (L’Illusion comique, 1636) читать здесь Пьер Корнель «Сид» (Le Cid, 1636) читать здесь "Сид" на французском языке читать на французском Пьер Корнель «Гораций» (Horace, 1640) читать здесь Пьер Корнель «Цинна» (Cinna, 1641) читать здесь Пьер Корнель «Никомед» (Nicomède, 1651) читать здесь Пьер Корнель. Рассуждения о полезности и частях драматического произведения читать здесь Пьер Корнель. Рассуждения о трагедии и о способах трактовки ее согласно законам правдоподобия или необходимости читать здесь
Amie du cardinal: Е. Эткинд. ПЬЕР КОРНЕЛЬ (1606—1684) «Я СЛАВОЮ СЕБЕ ОБЯЗАН САМОМУ» Родоначальник блистательного французского классицизма, искусства пышного и строгого, изысканно-аристократического и в то же время глубоко человечного, не был похож на свои творения. Когда читаешь или смотришь в театре трагедии Корнеля, перед глазами встает образ их автора: надменного царедворца в пудреном парике, сдержанного мастера салонной беседы, великолепного аристократа, сосредоточенного на своих думах трагического поэта... Все это совсем не так — воображение обманчиво. «Увидев Корнеля впервые, я принял его за руанского торговца,— пишет современник.— Внешность его отнюдь не свидетельствовала о его уме, а беседа его была столь тяжеловесной, что, если она чуть затягивалась, становилось невмоготу». Другие сообщают не более утешительные сведения. Свои стихи он читал, комкая окончания, невнятно, словно у него каша во рту. Придворных постоянно шокировала его вульгарная речь — он изъяснялся на простонародном диалекте, на грубом «нормандском патуа», ничуть не выбирая изящных выражений и не приспосабливаясь к сановитым собеседникам. А что он говорил на этом невозможном наречии! Содержание его дерзких речей оскорбляло не меньше, чем их форма. «Мне наплевать на аплодисменты,— заявил он как-то раз потрясенным светским дамам,— если они не подкреплены чем-то более основательным». Он никогда не таил, что нуждается в деньгах, что достаются они ему не легко и что стихи он пишет не только ради поэтического излияния вдохновенной души, но и ради самого прозаического заработка. А денег надо немало. В глухом Руане живет многочисленное семейство: у Пьера Корнеля жена и шестеро детей, которым вполне безразлично, что за деньги привозит им отец,— барыш ли, полученный от торговли скотом, пенсию ли от короля, или гонорар за адвокатские выступления. Последние, кстати, не давали большого дохода — самый красноречивый из французских поэтов был самым косноязычным из стряпчих и, понятно, не пользовался успехом у клиентов. Какие молниеносные словесные поединки разыгрывались в его пьесах, какие темпераментные речи, построенные по всем законам классической риторики, произносили его герои! Сам же он, по свидетельству современников, говорил вяло, скучно и невнятно. Пьер Корнель — добропорядочный отец, заботливый сын, преданный брат. Он — типичный буржуа, по роду занятий вынужденный иногда показываться при дворе. Здесь он предпочитает молчать,— куртизанов, салонных шаркунов и лизоблюдов он презирает; они ему противны, эти вельможные паразиты, обязанные богатством и славой своей знатности. Сам он гордится прежде всего одним — независимостью. Все, что у него есть, добыто трудом и талантом. У него нет и никогда не было покровителей или заступников. Недаром он со свойственной ему бескомпромиссной грубостью и достоинством пишет: Нет, не интригами опутывая всех, Не грязным подкупом я создал свой успех. Я не искал льстецов налево и направо, Чтоб всюду и везде моя гремела слава. Поддержки никогда не знал мой скромный труд, И публика сама вершила правый суд. В театре, критикам не оплатив старанья, Случается и мне срывать рукоплесканья. И, не слепя людей сиянием имен, Там по заслугам я бываю награжден. Равно приятен я двору и простолюдью, Стихи мои одни идут в сраженье грудью. Народ встречает их по блеску и уму, Я славою себе обязан самому. Бросаю вызов я судьбине своенравной И благородному сопернику, как равный. (Перевод Е. Эткинда) У истоков галантного придворного классицизма стоит этот почти вульгарный плебей, который ничуть не похож на своих царственных героев. Однако в каждом из них есть черты Корнеля, настоящего Корнеля, человека и поэта; стойкость в беде, железная твердость и величайшее достоинство, сдержанность и рассудительность. ЭТО ПРЕКРАСНО, КАК «СИД» ...В январе 1637 года парижане увидели в театре Маре трагикомедию «Сид», автором которой был Пьер Корнель. Имя было не слишком известно. Правда, с 1629 года Корнель уже написал несколько больших пьес, по преимуществу комедий: «Мелита, или Подметные письма», «Клитандр, или Спасенная невинность», «Вдова, или Преданный предатель», «Галерея суда, или Подруга-соперница», «Королевская площадь, или Экстравагантный любовник». На фоне условной итальянской «комедии масок», царившей в то время на сцене Парижа, произведения молодого драматурга были пьесами живыми, полными реального парижского быта. Веселый, остроумный диалог «Вдовы» принес автору шумное одобрение; когда в 1633 году комедия была напечатана, издатель Тарга сопроводил текст стихами, написанными в честь ее автора добрым десятком известных поэтов и драматургов — Буаробером, Мэре, Дувилем, дю Рюэ, Скюдери, Ротру... Французский театр не знал такой удивительной бытовой точности, какая появилась, например, в «Галерее суда», где близ Дворца Правосудия издатель навязывает прохожим книги модных сочинителей, лавочница расхваливает шелка и кружева, купец торгует перчатками и лентами; здесь, посреди этого шумного, пестрого Парижа кавалер Доримант влюбляется в Ипполиту, которая любит Лисандра, который пренебрегает ею ради Селидеи, которая в свою очередь неравнодушна к Дориманту. Конечно, этот замкнутый круг размыкается, и в конце концов Ипполита все же выходит за Дориманта. Дело не в традиционном сюжете, а в четко прорисованных характерах и в конкретности бытовых деталей. «Галерея суда» игралась в 1634 году. А через два года автор комедий Пьер Корнель создал пьесу, которой было суждено не только открыть новую эпоху в истории французского театра, но и положить начало новому стилю в европейском искусстве, стилю классицизма. Зрители неистовствовали от восторга. Пьесу выучили наизусть, во всех салонах только и было разговоров, что о «Сиде». Пелиссон, опубликовавший историю французской литературы, почти через сто лет, в 1730 году, свидетельствовал, что «в разных концах Франции одновременно родилась поговорка: «Это прекрасно, как «Сид». Актер Мондори, исполнитель главной роли, сообщал 18 января 1637 года известному в то время писателю Гезу де Бальзаку: «Сид» очаровал весь Париж. Он так прекрасен, что завоевал любовь самых сдержанных дам, чьи страсти вспыхивали прямо тут, в зрительном зале.. У наших дверей теснились такие толпы, а наш театр оказался так мал, что все уголки зала — даже те, где прежде пристраивались пажи,— теперь считались самыми почетными местами для знатных зрителей, а сцену заполнили кавалеры разных орденов!» Чем вызван этот небывалый успех? В трагикомедии Корнеля, казалось бы, не затрагивались животрепещущие события. Действие пьесы разыгрывается в Испании, оно открывается драматической завязкой, ссорой двух грандов, дона Дьего и дона Гомеса,-- ссорой, характерной для дворянских нравов той поры: дон Дьего старше, родовитей, заслуженней своего соперника Гомеса, и кастильский король, памятуя о его былых заслугах, назначает его воспитателем наследного принца. Гомес в бешенстве: блестящий полководец, он обойден во имя дряхлого старика, слава которого вся в прошлом. Стремительный обмен беспощадно-злобными репликами — и разъяренный Гомес дает пощечину старику. Увы, Дьего не в силах смыть кровью нанесенное ему оскорбление: он немощен. Мстителем может выступить только его доблестный сын, дон Родриго. Но обидчик не только грозный противник, не только смелый вождь, громящий рвы и стены, он... Дон Родриго Умоляю вас, кто он? Дон Дьего Отец Химены. Отец Химены, невесты Родриго, девушки, с которой молодого героя связывает страстная взаимная любовь! Узел затянут. Как развязать его? Родриго поставлен перед испытанием, выдержать которое едва ли возможно. Он стоит перед выбором — отомстить ли ему за оскорбление, нанесенное отцу, и убить отца своей невесты Химены или пощадить обидчика, а значит, и уберечь любимую девушку от горя — потери отца. Я предан внутренней войне; Любовь моя и честь в борьбе непримиримой: Вступиться за отца, отречься от любимой! Тот к мужеству зовет, та держит руку мне. Но что б я ни избрал — сменить любовь на горе Иль прозябать в позоре,— И там, и здесь терзаньям нет конца. О, злых судеб измены! Забыть ли мне o казни наглеца? Казнить ли мне отца моей Химены? (Перевод М. Лозинского) Если он убьет — он потеряет невесту: не станет же она супругой человека, убившего ее отца! Если он не убьет — он потеряет невесту: не станет же oна супругой человека, лишенного чести. Значит, в первом случае он теряет девушку, во втором — девушку и честь. Логика говорит: надо выбрать первый путь — потеря неизбежна, но на первом пути она меньше. Покорствовать любви, которую, я знаю, Я все равно теряю! Ужели же я мог бы предпочесть Постыдный путь измены? Смелей, рука! Спасем хотя бы честь, Раз все равно нам не вернуть Химены. И Родриго убивает дона Гомеса, обидчика своего отца. А Химена? Она любит молодого героя, и продолжает любить его теперь, после убийства ее отца, понимая возвышенность его подвига: он достоин любви. Но и она исполняет долг: требует у короля казни Родриго. Если бы она не поступила сообразно долгу, она не была бы достойна его любви. В прямых и строгих словах она говорит об этом своему возлюбленному: Я знаю хорошо, что, если честь задета, Бесстрашье требует достойного ответа; То, что ты выполнил, был только долг прямой; Но, выполнив его, ты мне открыл и мой Победа мрачная была твоя по праву: Отмщая за отца, свою соблюл ты славу; И я свой трудный долг исполню до конца: Я славу соблюду, отмщая за отца... Химена на разные лады, все более точно и афористично формулирует свое положение. Вот одна из наиболее точных формул: Достойному меня долг повелел отмстить, Достойная тебя должна тебя убить. Родриго умоляет Химену умертвить его — он хочет погибнуть от руки любимой. Химена не соглашается — она хочет мстить, ничего не свершив: Но я бы все-таки счастливою была, Когда бы ничего исполнить не могла. Доблестные помыслы Химены и Родриго, каждый из которых действует против другого, укрепляют и усиливают их взаимную любовь. И в то же время чем сильнее их любовь, тем возвышенней их верность одушевляющему их чувству долга, которое повелевает каждому из любящих действовать против другого. Корнель создал образцовый конфликт классической трагедии: конфликт между любовью и долгом. Чем непримиримее герои выполняют свой долг, тем большую каждый из них вызывает к себе любовь. А чем сильнее любовь, тем настоятельнее необходимость быть достойным любви и, значит, выполнять свой долг. Долг вырастает из любви, любовь вырастает из долга. Что же понимает Корнель под любовью? Это не слепая, стихийная страсть, но высокое чувство уважения, восхищения героической самоотверженностью любимого человека, преклонение перед его верностью своему долгу. А решение? Есть ли решение психологической задачи, заданной трагическим поэтом своим героям? Оказывается, есть. Родриго с небольшим отрядом испанских воинов выступает на защиту страны и трона от предательски напавших на Кастилью мавританских орд, громит силы врага, берет в плен двух царей и в ореоле победы возвращается во дворец короля Фернандо. Химена, однако, верна древнему закону кровной мести: она требует у короля головы человека, которого любит. Пусть, по старинному обычаю, Родриго сразится с каким-нибудь рыцарем — она, Химена, станет супругой победителя. В бой бросается любящий ее дон Санчо. Теперь Химене грозит другой страшный выбор: стать женой человека, убившего ее отца, или женой человека, убившего ее возлюбленного. Но Родриго отказывается от победы в поединке; выбив меч у дона Санчо, он гордо говорит ему: Победного венца я лучше не надену. Но не коснусь того, кто бьется за Химену. Король посылает его на новые воинские подвиги,— разбив мусульман, он вернется, озаренный еще большей славой, и тогда — по высочайшему требованию короля — Химена станет женой Сида. В пьесе Корнеля два разных долга. Носитель одного из них — старый гранд Дьего, и долг, представляемый им — жестокий, бесчеловечный закон кровной мести, пустой, условный, бесполезный и для людей и для государства. Носитель второго — король; это —долг перед троном, перед страной и народом. Родриго выполняет сначала свой первый, формальный долг — перед отцом, перед обычаями испанского дворянства. Потом он выполняет второй, полный гражданского смысла — перед государством. Сюжет пьесы построен так, что этот второй, реальный долг оказывается выше, человечнее, сильнее первого, формального: он одерживает верх. Король отвергает кровавую сословную мораль, которой — из сознания своей дочерней обязанности — придерживается Химена. Он вынужден уступить ей и согласиться на бой Родриго с Санчо, но недвусмысленно выражает свое отношение к ненужному поединку: ...Чтобы не видели примера в этом бое, И дабы показать, что мне кровавый спор Немил и тягостен, ни сам я, ни мой двор Своим присутствием его не удостоим. Нет, не любовь побеждена долгом, как может на первый взгляд показаться невнимательному читателю. Любовь побеждает в союзе с высоким государственным долгом — побеждает старые, косные предрассудки. Человечность побеждает рутину. Таков подлинный смысл «Сида». И в этом, видимо, была главная причина того, что идеологи абсолютизма, догматические его приверженцы отвергли гениальное творение Корнеля. Да, Французская Академия и основавший ее правитель Франции кардинал Ришелье не оценили трагического поэта, создавшего «Сида». На Корнеля обрушился град упреков; он казался недостаточно правоверным: правительство запретило поединки — он их прославил, правительство вело войну с Испанией —он воспел испанцев. Ришелье был умен и проницателен, но он не понял, что, как ни вольнодумен Корнель, именно он, этот неуклюжий, косноязычный руанский буржуа,— творец искусства новой эпохи. Только потому грозный министр-кардинал, по словам одного из первых Корнелевых биографов Фонтенеля, «когда появился «Сид», был так взволнован, как если бы у ворот Парижа появились испанцы»; кардинал присоединился к походу против пьесы, предпринятому драматургом Жоржем Скюдери, который писал: ...Я имею в виду доказать, разбирая эту пьесу о «Сиде»: что се содержание ничего не стоит; что оно противоречат основным правилам драматической Поэзии; что в еe развитии нет смысла; что она содержит множество дурных стихов; что почти все имеющиеся в ней красоты — заимствованы; и, следовательно, что ее напрасно так высоко возносят. Скюдери с добросовестностью педанта разбирал творение Корнеля и, казалось бы, убедительно уничтожил его. А все-таки вышло, что прав смелый, даже дерзкий Корнель, а не правильный его критик. Это доказала трехсотлетняя история театра, но это поняли и современники. Гез де Бальзак написал в письме к Скюдери 27 августа 1637 года: «...Вызвать восхищение целого королевства — это нечто большее, чем написать правильную пьесу... Владеть искусством нравиться менее ценно, чем уметь нравиться без искусства... Вы одержали победу за письменным столом, а он победил на театре». Бальзак прекрасно защищал Корнеля. Но в одном он ошибался: и он тоже полагал, что автор «Сида» против правил формирующегося классицизма. Между тем ход событий показал, что именно Корнель превратил эти внешние правила во внутренние законы искусства. В январе 1637 года отец Корнеля, бывший смотритель вод и лесов, был возведен в дворянское достоинство — вместе «с детьми и потомством, мужского и женского рода, уже рожденными и имеющими родиться в законном браке». Было ли это наградой за успех «Сида»? Едва ли. Кардинал Ришелье не испытывал любви к независимому поэту, и в тот же месяц, когда Корнель стал дворянином, он был официально осужден решением Французской Академии, в котором говорилось, что драматург напрасно следовал примеру божественного промысла, «в щедрости своей награждающего телесной красотой безразлично злые и добрые души», а также, что «сюжет для «Сида» избран неудачно, что развязка его ошибочна, что он перегружен лишними эпизодами, что во многих местах он страдает нарушением приличий и законов театра, что он изобилует низкими стихами и языковыми неправильностями». Так формулировал секретарь Академии Шаплен «Мнение Французской Академии о трагикомедии «Сид». ЧЕЛОВЕК И ГОСУДАРСТВО Корнель был глубоко уязвлен; впрочем, он едва ли ждал другой оценки от придворных критиков, которых презирал. Все же воевать с ними он был не намерен: в то время государственная доктрина Ришелье была для него священной. Создать могучее французское государство, сплотить его вокруг престола, объединить всех французов общим преклонением перед авторитетом непогрешимого разума и его носителя, короля,— эти идеи вдохновляли умнейших людей страны, от первого министра до первого поэта. Корнель уехал в свой Руан и через три года, в 1640 году, вернулся в Париж с двумя трагедиями — «Гораций» и «Циниа». В руанском уединении он многое продумал. Нет, он ничем не пожертвовал и в новых произведениях развил идеи, заложенные в «Сиде». Конечно, многое стало иным, и прежде всего изменилось место действия: не Испания, а древний Рим. Корнелю было нетрудно уступить оппонентам, недовольным испанским колоритом «Сида»: его интересовал не национальный характер героев, а нравственная и политическая проблема. Рим для него — страна идеальных героев, могучих и цельных воинов. В остальном же действие разыгрывается вне пространства и времени, вне географии и истории. Лабрюйер однажды заметил, что «римляне более величавы и более римляне в его стихах, чем в истории». Для Корнеля Рим был символическим краем доблести, гражданского героизма, душевного величия. Этот условный Рим пройдет через многие его пьесы: «Гораций», «Софонисба», «Никомед», «Цинна», «Тит и Береника», «Полиевкт», «Ираклий», «Аттила»... Во всех этих трагедиях царит высокая политика. В «Горации» война между Римом и Альбой Лонгой решается поединком героев, римлянин Гораций убивает жениха своей сестры Камиллы, Куриация. Камилла проклинает убийцу, проклинает Рим, во имя которого осуществлено преступление, и тогда Гораций убивает сестру. Это второе, совершенное Горацием убийство оправдано в глазах суда, то есть римского царя Тулла, государственной целесообразностью. Но поэт видит трагический разлад между требованиями государства и человека: они непримиримы. Трон требует человеческих жертв. Корнель воспевает героя, способного пожертвовать ради государства собственной жизнью или жизнью любимого человека. Таково дальнейшее развитие идеи о государственном долге. В «Сиде» трагически бесчеловечным был феодально-сословный долг кровной мести, а долг государственный был прекрасен и светел. В «Горации» именно государственный долг обернулся страшным ликом: он требует от человека отказа от себя, от своей любви и своей крови, он выше долга братского, отцовского, супружеского,- вообще человеческого. Но Корнель отнюдь не восхищен государственным порядком, укрепляющимся кровью героев. Вторая трагедия, написанная одновременно с «Горацием», посвящена другой стороне вопроса. «Цинна, или Милосердие Августа» — так называется эта пьеса. Против римского императора затеян заговор, но преступники — Эмилия, Цинна и Максим — разоблачены, и для укрепления государственной власти их следует казнить: ведь они, как и Камилла в «Горации», предпочли свои личные интересы интересам Рима, они даже сами сознаются в зтом. Но Август побеждает чувство гнева, император поднимается выше человека: Начнем мы спор иной. Пусть каждый в нем узнает, Кто лучше: кто дает иль тот, кто получает. Ты милости презрел — я их удвою сам. Ты много их имел — тебе их больше дам. (Перевод Вс. Рождественского) В «Горации» прекрасен подвиг героя, но страшен лик кровожадного государства. «В «Цинне» воспето благое государство — разумный монарх, побеждающий в себе человека. «Как мир покорен мне, я сам себе покорен» — вот формула этой трагедии, возвышающей справедливого и милосердного правителя. Особый интерес в «Цинне» представляют политические диспуты героев, обсуждающих сравнительные достоинства республики и империи. Республиканец Максим приводит доводы против самодержавия: величайшее благо, утверждает он, — свобода; долг подлинно великого монарха — отказаться от завоеванной им власти; монарх, предающийся властолюбию — раб. Его опровергает последовательный монархист Цинна, презирающий народовластье, при котором, как он убежден, процветают бесчестие, испорченные нравы, всех захватывает борьба низких честолюбий: «Всех хуже государств то, где народ — владыка». По сюжету пьесы Цинна все это говорит императору Августу для того, чтобы тот не отказался от престола и его можно было бы убить — только в таком случае Цинна получит руку и любовь Эмилии, жаждущей отмстить Августу за гибель на плахе ее отца, старого республиканца. И все же Цинна выражает мнение автора — Корнель тоже за твердую монархическую власть, за милосердного и мудрого самодержца. Республиканские же свободы Корнель отождествляет с лихим своеволием французских феодалов, тех самых, которые через несколько лет поднимут открытое восстание против королевской власти, — Фронду. Однако в «Цинне» очевидна внутренняя слабость поэта: он все сделал, чтобы осудить бунтарей, показал их коварными эгоистами, хотел лишить трагического ореола, а все-таки именно Цинна, новоявленный Брут, глава заговора против Августа,— трагический герой пьесы, которая и названа его именем. Такова римская утопия Корнеля. Впоследствии утопию разумного монарха-философа выдвинет Вольтер. Но иллюзии о высоконравственном властелине очень скоро рухнули. «Милосердие Августа» оказалось возможным только на театре. В трагедиях, последовавших за «Цинной», государственная власть все больше являет свой тиранический оскал. «Смерть Помпея» (1643) и в особенности «Родогуна» (1644) говорят об этом крушении абсолютной нравственности. ТОРЖЕСТВО ХАОСА Трагедия «Родогуна» всем своим строем говорит и о крахе Корнелевых идей. Сюжет ее очень сложен, построен на запутанной интриге, отражающей лживость придворных нравов. Сирийская царица Клеопатра жаждет смерти своей соперницы, парфянской царевны Родогуны, которую любят оба ее сына, близнецы Антиох и Селевк; пусть один из них убьет ненавистную Родогуну, и тогда он будет провозглашен старшим, а значит, и наследником престола. Но и Родогуна алчет крови: тот из близнецов, который убьет свою мать, Клеопатру, заслужит ее любовь. Влюбленные юноши — жертвы разнузданных страстей обеих женщин, ненавидящих друг друга. Нет, о долге перед государством никто и не помышляет; Клеопатра и Родогуна хотят лишь крови. Клеопатра убивает одного из своих сыновей, Селевка, и хочет отравить второго, Антиоха, но сама вынуждена испить роковую чашу с ядом. Антиох бросается ей на помощь, и тогда Клеопатра произносит потрясающие слова: Ступай, тебе меня уж не вернуть из гроба. Мне слишком хорошо моя послужит злоба. А запоздай она, погиб бы ты со мной. Один лишь этот стон я унесу с собой. Но и отрада есть в моем предсмертном стоне: Я видеть не смогу ее в моей короне. Цари! По трупам ты взошел на этот трон: От брата и отца ты мной освобожден, Теперь я от меня тебя освободила. Пусть за грехи мои воздаст вам божья сила, Пусть вам обоим даст проклятый этот брак Лишь ревность, ужасы и беспросветный мрак. И пусть, чтоб горе все на ваше пало ложе, Вам небо даст дитя, что на меня похоже. (Перевод Е. Эткинда) От гармонии и симметрии, простоты и логичности классических трагедий не осталось следа. В трагедии «Родогуна» кипят злобные, низкие страсти, льются потоки крови. Мир трагедии стал беспросветно страшен. Прежде Корнель верил в политику, способную привести страну к благим целям. Теперь, когда на его глазах правитель Франции рубил сотни голов, когда с неслыханной жестокостью подавлялись то здесь, то там вспыхивавшие народные мятежи, он пришел к мрачному итогу: политика — злое, античеловеческое начало. Прежде воспетый поэтом великий Рим враждебен и человеку и народам. В трагедии «Никомед» (1651) эта точка зрения Корнеля получила блестящее воплощение. Здесь носитель римских идей — коварный и красноречивый Фламиний, он хочет подчинить властолюбивому Риму все малые страны и наталкивается на ожесточенное противодействие восставшего народа. Царевич Вифинии Аттал, взбунтовавшийся против Рима, который взрастил его и хотел возвести на престол, так выражает свое отношение к бывшим хозяевам: Избранники они, властители вселенной; И мы, в покорности коленопреклоненной, Должны не забывать, что Рим — наш господин, Что независим он, и только он один. A в заключении трагедии eе герой Никомед, обращаясь к римскому послу Фламинию, заявляет: Фламиний, я скажу без всякого коварства: О дружбе с Римом все мечтают государства, Но мы такой ценой платить ему должны, Что нам союзники такие не нужны. Да, дружбы мы хотим, но дружбы равноправной, Иначе предпочтем вражду — как с равным равный. (Перевод Е. Эткинда) Развитие и изменение политических воззрений Корнеля можно проследить по изменению его взглядов на Рим — от «Цинны» до «Никомеда». В «Цинне» Рим — воплощение величайших воинских и моральных доблестей. В «Никомеде» Рим — воплощение кровавой и лицемерной тирании. Изменился не древний Рим, а Пьер Корнель. Корнель потерял вместе с политическим оптимизмом и своеобразие своего искусства: созданная им форма политической трагедии разваливалась под его некогда столь блестящим пером. Он писал долго, но все хуже; после «Никомеда» Корнель работал на театре еще более двух десятилетий, по сути дела забытый современниками, которые предпочли ему более соответствующего новому времени Расина. Героический период становления абсолютизма во Франции кончился. Вместе с тем кончился и период высокого гражданского классицизма, созданный Пьером Корнелем.
Amie du cardinal: Отрывок из статьи Н. П. Козловой РАННИЙ ЕВРОПЕЙСКИЙ КЛАССИЦИЗМ (XVI - XVII вв.) (Литературные манифесты западноевропейских классицистов. - М., 1980. - С. 5-28) "...эстетическая система Шаплена становилась более жесткой по мере того, как королевская власть все активнее вмешивалась в дела "литературной республики", а он сам превращался в доверенное лицо первого министра Ришелье. Наглядное тому свидетельство - "Мнение Французской Академии по поводу трагикомедии "Сид". Не останавливаясь подробно на перипетиях так называемого спора о "Сиде", скажем только, что Корнель, создав свой первый и величайший шедевр, оказался объектом клеветы, несправедливых нападок, пристрастной критики и, наконец, был вынужден отдать свое детище на суд Французской Академии, хотя, не будучи ее членом, отнюдь не обязан был отчитываться перед собранием "ученых мужей". Но такова была негласная воля Ришелье, ослушаться которой не посмели ни Корнель, ни Академия. "Мнение Французской Академии по поводу трагикомедии "Сид" было составлено и основная часть текста, как считают, принадлежала Шаплену, а последняя редакция была осуществлена Ришелье. Спор о "Сиде" - важнейший этап формирования французского классицизма не только как системы правил, несоблюдение которых могло стать отправным моментом для жестокой критики писателя, но и как отражения определенного типа творческой практики, значительно обогатившегося за семилетие, отделяющее "Мнение Французской Академии по поводу трагикомедии "Сид" от "Письма о правиле двадцати четырех часов". Во-первых, отметим, что литературная критика в "Мнении о "Сиде" обращена к конкретному произведению и ни на минуту от его текста не отступает. Добавим также, что здесь, в отличие от откровенно враждебной критики корнелевского шедевра (выступления Скюдери, Мэре), отдается дань художественным достоинствам произведения - мастерству построения сюжета, впечатляющему изображению страстей, яркости метафор, красоте стиха. Но успех пьесы и ее художественность как раз и вынуждают, по убеждению авторов "Мнения", к ее критическому разбору. И вот тут на первый план выдвигается критерий правдоподобия. Оказывается, правдоподобие будет соблюдено лишь в том случае, если зритель поверит в то, что он видит, а это может произойти только тогда, когда ничто происходящее на сцене его не отталкивает. В пьесе же, по мнению критиков "Сида", зрителя должно отталкивать многое. В трактате анализ сюжета, поведения действующих лиц, их нравственного облика имеет целью доказать, что правдоподобие - это не просто сходство изображаемого на сцене с действительностью. Правдоподобие, по мнению критиков "Сида", предполагает согласованность изображаемого события с требованиями разума и, более того, с определенной морально-этической нормой, а именно со способностью личности подавлять свои страсти и эмоции во имя некоего нравственного императива. Суть подобного требования становится еще яснее, если прислушаться к тому, что критики "Сида", осуждая любовь героев пьесы, противопоставляя ей дочерний долг, повелевающий Химене отвергнуть убийцу ее отца, говорят, что чувство это было бы оправдано, будь брак Родриго и Химены необходим для спасения короля или королевства. Политическая тенденция проступает в "Мнении" не раз, порой даже в прямой форме, но, надо отдать должное редактору, замечания политического свойства введены как бы попутно, а в качестве главных аргументов выдвигаются общечеловеческое и эстетическое. И в этой связи становится очевидным, что критики по сути дела ратовали за трагедию с иным пафосом и с иной художественной структурой. Корнель изобразил двух прекрасных молодых людей, чья естественная потребность в счастье вступает в противоречие с их благородством, требующим от них верности закону феодальной чести. Сам нравственный облик Родриго и Химены и красота их взаимной любви становятся как бы санкцией отчетливо прозвучавшего в пьесе Корнеля прославления патриотического долга как долга высшего. Авторы же "Мнения о "Сиде" хотели бы видеть в качестве героев трагедии фанатиков долга - нравственного императива, накладывающего отпечаток и на внутренний мир личности: даже противоположные чувства, терзающие трагического героя, должны представать как некая постоянная антиномия, где главенствует должное. Характеры персонажей, согласно этой концепции, постоянны, то есть добрые - добры, а злые творят зло. Сюжет также следует выбирать, исходя не из истинности событий, а из соображений правдоподобия. Корнель до конца своих дней продолжал в прямой или косвенной форме возражать своим критикам как по поводу осуждения ими "Сида", так и в опровержение ограничивающих искусство правил. Причем надо отметить, что за двадцатипятилетие, отделяющее первые выступления Корнеля по вопросам теории от его "Рассуждений о драматической поэзии", тон его изменился. Сошли на нет молодой задор и непосредственность отклика на злободневную тему. Аргументация обогатилась за счет анализа древних текстов и обоснований, почерпнутых у итальянских теоретиков, например у Робортелло, Кастельветро, Паоло Бени. И вместе с тем в главном Корнель оставался верным себе, защищая внутри классицистической системы права художника. В частности, допуская в последних своих теоретических трудах принцип правдоподобия, который поначалу отрицал, Корнель подчеркивал, что ему сопутствует принцип необходимости, то есть то, что "непосредственно относится к поэзии", что обусловлено стремлением поэта "нравиться по законам своего искусства". Из Эстетика: Учебник/Ю.Б. Борев-М,: Высш. шк., 2002 "Классицизм нормативен и официозен; так, Ришелье поручил академику Ля Менардиеру сличить существующие эстетические концепции и составить из них один «пиитический наказ». Критика и эстетика через Академию стали законодательницами поэзии. «Ришелье предписывал Академии, Академия критике, критика поэзии» (Кронберг. 1830.)... В классицизме личность и ее свобода (индивидуальное начало) принесены в жертву обществу и его институтам (общественное начало), а жизнь требовала развития обоих начал. Этот конфликт и историческая невозможность его разрешения отразились в классицизме, и особенно полно в трагедии «Сид» Корнеля. Индивидуальное коренится в сфере чувств: любовь предстает как наиболее высокое проявление индивидуальности. Общественное начало личности полнее всего проявляется, по Корнелю, в области долга. Конфликт индивидуального чувства и общественного долга и составляет суть трагической коллизии. И ни одно действующее лицо в «Сиде» не избегло этого рокового конфликта; это ведущее противоречие пронизывает поступки и судьбы героев. Инфанта любит Родриго, но долг повелевает ей заглушить в себе это чувство. Воспитательница Инфанты Леонора напоминает ей о долге и порицает пыл, объявший душу юной наследницы престола: Принцесса может ли, забыв свой сан и кровь, К простому рыцарю восчувствовать любовь? А мненье короля? А всей Кастильи мненье? Вы помните иль нет свое происхожденье? И Инфанта отвечает на эту речь, как и подобает наследнице монарха и дочери своего абсолютистского века: Я помню — и скорей всю кровь пролью из ран, Чем соглашусь забыть и запятнать мой сан Казалось бы, решение принято, чувство подавлено и противоречие разрешено. Однако чувство не покидает поля битвы. Инфанта признается: Я силюсь с ним порвать — и неохотно рву... Я вижу, что душа раздвоена во мне Высоко мужество, но сердце все в огне. Раздвоение души, о котором говорит Инфанта, и являет разлад общего и индивидуального. Этот же разлад проходит через судьбы других персонажей. Граф (отец Химены), оскорбившись новым высоким назначением Дона Дьего (отца Родриго), вступает с ним в конфликт, продолжить который обязан Родриго. Тем самым Граф оказывается перед необходимостью вступить в поединок с Родриго. Однако Граф симпатизирует ему как предполагаемому зятю. Юный рыцарь вынужден даже упрекнуть отца своей возлюбленной: Ты оскорбил меня, теперь меня жалеешь? Ты отнял честь мою, а жизнь отнять не смеешь? Острее всего трагический разлад чувства и долга проявляется в Родриго и Химене. Любовь каждого из них сталкивается с долгом. Родриго любит Химену. Но ее отец оскорбил отца Родриго. И юный рыцарь во имя чести должен сразиться с ее отцом. Родриго мучительно сознает трагизм ситуации, в которой он очутился: Любовь моя и честь в борьбе непримиримой: Вступиться за отца, отречься от любимой! Тот к мужеству зовет, та держит руку мне. Но что б я ни избрал — сменить любовь на горе Иль прозябать в позоре, — И там и здесь терзаньям нет конца. О злых судеб измены Забыть ли мне о казни наглеца? Казнить ли мне отца моей Химены? Противоречие трагически неразрешимо: неизбежна потеря либо чести, либо любви. В смертельном поединке побеждает Родриго, и возникает новая трагическая коллизия — чувство любви в Химене борется с долгом отомстить убийце отца. Более того, Химена не простила бы Родриго отступления от чести, отказа драться на поединке с ее отцом, но не может простить своему возлюбленному и убийство отца. Химена осознает двойственность поступка Родриго: То, что ты выполнил, был только долг прямой; Но, выполнив его, ты мне открыл и мой... Достойному меня долг повелел отмстить; Достойная тебя должна тебя убить. Влюбленный в Химену Дон Санчо идет драться с Родриго, чтобы отомстить ему за смерть отца Химены, последняя же, беспокоясь за жизнь Родриго, восклицает: И тот или другой сужден ему конец, — Или мой друг убит, иль не отмщен отец. На что Эльвира, видящая и оборотную сторону ситуации, резонно отвечает: В обоих случаях вам будет облегченье: Или Родриго — ваш, иль вы свершили мщенье... Для Корнеля долг — категория разума, любовь — категория чувства. В их столкновении победа на стороне разума, именно он в картезианский век — высшая общественная ценность. Разум — представитель общества и государства в характере героя, чувство — представитель личного начала. Таким образом, Корнель выразил рационалистический дух своего века и стал связующим звеном между гуманизмом Возрождения и Просвещением. В «Сиде» ренессансные традиции сказываются в силе и величии чувств героев. Ромео и Джульетта далеки от рассудочных в чувствах и регламентированных в поступках Родриго и Химены. И все же кое-что сближает пьесы Шекспира и Корнеля. И там и здесь персонажи, окружающие влюбленных (Меркуцио, Бенволио, Кормилица, Лоренцо, Джованни в «Ромео и Джульетте», Дон Фернандо, Инфанта, Дон Дьего, Эльвира в «Сиде»), находятся на стороне их любви, несмотря ни на какие условности. И, несмотря на регламент (= долг), Корнель в духе традиций Возрождения не губит чувства своих героев во имя долга. Эта приверженность гуманистической традиции была осуждена подстрекаемой Ришелье Французской академией, которая упрекала Корнеля за «безнравственность» Химены, продолжающей любить убийцу своего отца. В этом корнелевском признании силы и определенной независимости человеческого чувства от враждебных ему обстоятельств мерцают отблески всепобеждающего праздничного чувства любви Ромео и Джульетты." История зарубежной литературы XVII века: Учеб. для филол. спец. вузов / Н. А. Жирмунская, З. И. Плавскин, М. В. Разумовская и др.; Под ред. З. И. Плавскина. М.: Высш. шк., 1987. Отрывок из главы 7 "Драматургия Пьера Корнеля" "Принципиальная новизна «Сида», заключенная в остроте внутреннего конфликта, определила небывалый успех пьесы. Но она же вызвала настороженное и неприязненное отношение к «Сиду» кардинала Ришелье. Героизация феодальной рыцарской чести представлялась в политической обстановке 1630-х годов крайне несвоевременной, а защита ее на поединке вступала в прямое противоречие с официальным запретом дуэлей, которые сурово карались законом. Королевская власть выступала в пьесе как совершенно второстепенная сила, лишь формально участвующая в действии. Наконец, не последнюю роль в недовольстве министра играло и само обращение к испанскому сюжету и персонажам в тот момент, когда Франция вела долгую и изнурительную войну с Испанией, а при дворе действовала враждебная Ришелье «испанская партия» королевы Анны Австрийской. Официальное недовольство «Сидом» нашло опору и в литературной среде. Ошеломляющий успех пьесы, сразу выдвинувший Корнеля на первое место среди его собратьев по перу, вызвал множество злобных и несправедливых нападок на драматурга. На протяжении одного года появилось свыше двадцати критических сочинений, составивших так называемую «битву по поводу „Сида”». Главный противник Корнеля драматург Жорж Скюдери обратился за поддержкой к Французской Академии. Тем самым «битва» вышла за пределы литературной среды и приобрела широкий общественный резонанс. Академия находилась под непосредственным контролем Ришелье. Она трижды представляла ему свое суждение о «Сиде», но лишь третий вариант, составленный секретарем Академии Шапленом, был одобрен министром и опубликован в начале 1638 г. под названием «Мнение Французской Академии о трагикомедии „Сид”» (жанровое определение пьесы, данное самим Корнелем, объясняется прежде всего благополучным концом, нетрадиционным «романическим» сюжетом и тем, что главные персонажи не принадлежали к «высокому» разряду царей или героев). Признавая отдельные достоинства пьесы, Академия подвергла придирчивой критике отклонения от правил — перегруженность действия внешними событиями, требовавшими, по ее подсчетам, не менее 36 часов (вместо дозволенных 24), введение второй сюжетной линии (неразделенная любовь инфанты к Родриго), использование свободных строфических форм и т. д. Но главный упрек, вслед за Скюдери, был адресован «безнравственности» героини, нарушившей, по мнению Академии, правдоподобие пьесы. То, что эпизод женитьбы Родриго на дочери убитого им графа представлен во многих более ранних источниках, не мог, по мысли авторов, служить поэту оправданием, ибо «разум делает достоянием эпической и драматической поэзии именно правдоподобное, а не правдивое... Бывает такая чудовищная правда, изображения которой следует избегать для блага общества». Изображение облагороженной правды, ориентация не на исторически достоверное, а на правдоподобное, т. е. на общепринятую нравственную норму, стала в дальнейшем одним из главных принципов классицистской поэтики и основным пунктом расхождения с ней Корнеля. Упреки, брошенные «Сиду», отражали реальные особенности, отличавшие его от современных «правильных» трагедий. Но именно эти особенности определили драматическое напряжение, динамизм, обеспечившие пьесе долгую сценическую жизнь. «Сид» и поныне входит в мировой театральный репертуар. Эти же «недостатки» пьесы были два века спустя после ее создания высоко оценены романтиками, исключившими «Сида» из числа отвергаемых ими классицистских трагедий. Необычность его драматической структуры оценил и молодой Пушкин, писавший в 1825 г. Н. Н. Раевскому: «Истинные гении трагедии никогда не заботились о правдоподобии. Посмотрите, как Корнель ловко управился с Сидом “А, вам угодно соблюдение правила о 24 часах? Извольте” — и нагромоздил событий на 4 месяца» . Дискуссия о «Сиде» послужила поводом для четкой формулировки правил классической трагедии. «Мнение Французской Академии о трагикомедии “Сид”» стало одним из программных манифестов классической школы." Из энциклопедии "Кирилл и Мефодий" "В конце декабря 1636 или в начале января 1637 появился «Сид» — первая великая трагедия Корнеля и первая французская пьеса, ставшая событием общенационального значения. Энтузиазм публики не знал границ: в качестве отклика на постановку возникло выражение «прекрасно, как «Сид». Корнель в значительной степени использовал сюжет трагикомедии испанского драматурга Гильена де Кастро «Подвиги Сида» (1618), однако кардинально изменил проблематику, поставив в центр трагический конфликт между страстью и долгом. Молодые герои любят друг друга, но отец Химены наносит оскорбление отцу Родриго, и тот убивает обидчика на дуэли. Химена требует покарать возлюбленного, который тем временем совершает подвиги в войне с маврами, получает прозвище «Сид» и становится опорой государства. Король не желает предавать смерти героя и убеждается в том, что Химена его по-прежнему любит. Финал пьесы остается открытым: Химена должна выйти замуж за Родриго через год. Именно это обстоятельство вызвало ожесточенную полемику, которая получила название «Спор о «Сиде». Соперники Корнеля — Жан Мере и Жорж де Скюдери обвинили драматурга в аморальности, поскольку благонравная девушка не должна была соглашаться на брак с убийцей своего отца. Корнель оправдывался тем, что исторический Сид женился на Химене. Французская Академия выступила арбитром в споре по просьбе Скюдери. Легенда о злокозненном (из зависти) вмешательстве Ришелье родилась в 18 веке: у кардинала были к пьесе претензии чисто политического характера — он увидел в ней оправдание дуэлей. Академия вынесла весьма двусмысленное суждение, не удовлетворившее ни одну из сторон: признав совершенство и блеск стихотворной формы «Сида», она осудила замысел пьесы в силу того, что «чудовищную правду» нельзя представлять на сцене."
Amie du cardinal: В библиографическом введении книги А.Д.Люблинской "ФРАНЦИЯ ПРИ РИШЕЛЬЕ" Л.,1982, есть сведения об изысканиях французского историка Луи Батифоля( 1865 - 1946). Вот что там говорится: "Среди многочисленных работ Батифоля надо отметить три книги: "Ришелье и король Людовик XIII", "Вокруг Ришелье" и "Ришелье и Корнель. Легенда о преследовании автора Сида"( Batiffol L. 1) Richelieu et le roi Louis XIII. Paris, 1934; 2) Autour de Richelieu. Paris, 1937; 3) Richelieu et Corneille. La legende de la persecution de l'auteur du Cid. Paris, 1936. ). Своими длительными изысканиями Батифоль разрушил немало легенд, прочно державшихся даже в научной историографии ( в популярной литературе они встречаются и поныне), но, пожалуй, самая большая его заслуга состоит в детальном исследовании зарождения и распространения легенды о зависти Ришелье к Корнелю и преследовании его. На деле Ришелье очень ценил драматурга, восхищался "Сидом", покровительствовал Корнелю, защищал его в спорах с его противниками. Легенда о преследовании родилась в 1650-е годы, в обстановке, враждебной кардиналу, и была подхвачена (по слухам) Пелиссоном, автором "Истории Французской академии". Все позднейшие версии исходят из этого сообщения и добавляют другие, столь же недостоверные. Гизо и Мишле сделали из этой легенды, по словам Батифоля, исторические события такого масштаба, перед которыми бледнеют факты политической истории, а именно столкновение двух исключительных личностей, двух гениев, и можно лишь поражаться этим ошибкам, напыщенности, наивным преувеличениям."
Amie du cardinal: Вот что я почерпнула из книги Клод Дюлон "Анна Австрийская": "Пьер Корнель представил свою трагикомедию в театре Маре. Первое публичное представление состоялось 4 января 1637 года. Это был настоящий триумф. В последующие недели пьесу три раза показывали в Лувре. Идея восславить его автора, возведя во дворянство его отца, принадлежала Анне Австрийской, восторгавшейся пьесой. Почему решено было пожаловать дворянство отцу Корнеля? Чтобы оказать ещё большую честь его сыну, который отныне мог бы заявлять о своем благородном происхождении. Такое деяние, совершённое столь тактично, заслуживает снисхождения по отношению к королеве. Людовик XIII не чинил препятствий этому замыслу: театр его мало волновал. В конце концов, его министр тоже любил "Сида" и велел поставить его в Кардинальском дворце два раза. Некоторые увидели в Химене Анну Австрийскую: чтобы угодить королеве, говорили они, Ришелье велел изобразить ее в образе главной героини( в Родриго же весь Париж усматривал кардинала). Другие же считали, что на создание такого персонажа Корнеля подвигли муки Анны Австрийской, разрывавшейся между любовью и долгом ( любовью к Испании и долгом перед Францией). Современники были уверены в том, что она сама подсказала автору сюжет, заимствованный , как известно, у Гилельма де Кастро. Одно можно сказать точно : испанофильство "Сида" могло лишь взволновать и привести в восторг испанскую инфанту. " ( с.183-184) Вот так, по мнению госпожи Дюлон, Франция обязана Анне Австрийской "Сидом".
Amie du cardinal: У Пьера Корнеля был младший брат Тома (20.08.1625 - 08.12.1709). Несмотря на большую разницу в возрасте, братья были очень дружны, женаты на сестрах(жена Корнеля была моложе мужа на 11 лет). Тома сочинял комедии, которые являлись переложениями испанских комедий интриги или подражаниями им. Известность ему принесла лирическая трагедия "Тимократ"(1656). Тома был одним из любимых придворных драматургов Франции до конца XVII века, творя в разных жанрах, от комедии до галантной оперы. В конце жизни переводил "Метаморфозы" Овидия, работал над академическими словарями, историей Людовика XIV. После смерти брата унаследовал во Французской Академии его кресло № 14. В 1704 году ослеп. КОРНЕЛЬ (Corneille), Тома (20.VIII.1625 - 8.Х'. 1709) - французский драматург и лексикограф. Брат П. Корнеля. Изучал право. С 1684 был членом Франц. академии. Писал комедии, трагикомедии и трагедии, следуя нормам классицизма и подражая П. Корнелю, Ж. Расину и Ф. Кино. Пьесы К. ставили т-р "Бургундский отель" и т-р "Маре". В ранних пьесах ("Дон Бертран де Сигараль", 1650, и др.) отразилось влияние Кальдерона и Ф. Рохаса. Трагедии К. пользовались большим успехом у современников, отличались занимательностью сюжета, остротой интриги и в то же время нек-рой напыщенностью в изображении страстей. Наибольшую популярность получили: "Тимократ" (1656), "Береника" (1657), "Персей и Деметрий" (1662), "Смерть Ганнибала" (1669) и др. Среди поздних пьес К., написанных в излюбленном придворной публикой сентиментальном духе, пользовались успехом трагедии "Граф Эссекс" (1678), "Брадаманта" (1695), пастораль "Цирцея", комедия "Незнакомец" (обе 1675). Соч.: Theatre complet, nouv. ed., P., 1881; Le berger extravagant, Gen.-P., 1960. (Театральная Энциклопедия)
Amie du cardinal: КОРНЕЛЬ (Corneille), Пьер (6.VI.1606, Руан,- l. X. 1684, Париж) - французский драматург. Основоположник классицистской трагедии во Франции. Член Франц. академии с 1647. Род. в семье адвоката. Изучал право, но адвокатской деятельностью почти не занимался. В 1629 дебютировал комедией в стихах "Мели-та", пост. труппой актера Мондори (Париж). В первый период творчества (до 1636) писал преим. стихотворные комедии на любовные сюжеты - "Вдова", "Галерея суда" (обе в 1632), "Субретка" (1633), "Королевская площадь" (1634) и др. (все пост. труппой Мондори). Исключением является пьеса "Комическая иллюзия" (1636), посв. защите актерской профессии. Действие комедий развёртывается в аристократич. среде, гл. внимание уделено психологич. разработке чувств, описанию нравов, фабула играет второстепенную роль. К. избегал грубых комич. эффектов и буффонады, свойственных комедиям того времени, соблюдал единство действия, времени и места. Переломным этапом в творчестве К. стала трагедия "Сид" (1636, т-р "Маре"; в роли Родриго - Мондори), сюжет к-рой заимствован из драмы "Юность Сида" Гильена де Кастро. Осн. психологич. конфликт "Сида" - борьба между чувством и долгом - стал характерным для франц. классицистской трагедии 17 в. Герои "Сида" внешне подчиняются долгу фамильной чести, но они не в силах победить любовь. Благополучную развязку приносит введение национально-патриотич. темы - подвиг Родриго, спасшего родину от мавров. "Сид" считается первой франц. классицистской трагедией, хотя в ней имеются отклонения от правил классицизма - средневековый сюжет вместо традиционного античного, усложнённость фабулы, благополучный конец и др. Пьеса вызвала ожесточённую дискуссию ("спор о "Сиде""), инспирированную кардиналом Ришелье и официально возглавленную Франц. академией. Внешним поводом для критики явились формальные нарушения правил поэтики классицизма, на самом же деле протест вызвала идеологич. направленность пьесы, шедшая в разрез с официальной политикой Ришелье (идеализация родового долга, а не государственного, прославление поединков, запрещённых кардиналом, героич. изображение исп. рыцарства в момент войны Франции с Испанией). В трагедиях "Гораций" и "Цинна" (обе 1640, т-р "Маре") К. обратился к политич. проблематике, подсказанной совр. обстановкой - борьбой абсолютизма за укрепление централизованной гос. власти. Тема "Горация" - становление могучей державы, требующей от отдельной личности отречения от своих страстей, семейных и дружеских отношений во имя общего блага. "Цинна" утверждает идею милосердия монарха, прощающего своих врагов (пьеса написана под впечатлением жестокой расправы с нар. повстанцами на родине К., в Руане). В трагедии "Полиевкт" (1640) тема самоотречения трактована в религиозном аспекте. Герои трагедий К. - сильные волевые личности, подчиняющие свои чувства и влечения голосу разума. Композиция этих трагедий строже, чем в "Сиде": внешние события сведены к минимуму, укладываются в установленные классицистами правила времени. Наряду с раскрытием психологии героев много места уделено рассуждениям на политич. темы, иногда перерастающим в развёрнутые политич. дискуссии. Традиционный стихотворный размер франц. классицистской трагедии - александрийский стих (12-сложный стих с парной рифмой и чередующимися мужскими и женскими окончаниями) получил у К. строгую симметричность и чеканность. Монологи носят патетич., приподнятый характер, построены по правилам ораторского иск-ва, насыщены афоризмами (обычно политич. содержания). В 1642 К. написал свою лучшую комедию "Лгун" (вольная обработка пьесы "Сомнительная правда" Руиса де Аларкона; пост. т-ром "Маре"), отличающуюся мастерски построенным сюжетом и блестящей стихотворной формой. К. высмеивает здесь нравы высшего света, не поднимаясь, однако, до подлинно социальной сатиры. В период подготовки Фронды (обществ, движение против абсолютизма во Франции в 1648-53) во взглядах К. произошёл перелом, отразивший политич. атмосферу в стране. Главными мотивами драм. произв. К. стали борьба за власть, династич. перевороты, кровавые преступления и неистовые страсти. Волевые, активные герои выступают в них не как носители разумной идеи долга, а как честолюбцы и тираны. Наиболее характерны для творчества К. этого периода трагедии т. н. "второй манеры": "Родогуна" (1644, т-р "Бургундский отель") и "Ираклий" 1647, там же). Им присущи усложнённая фабула, гиперболич. изображение страстей, нагромождение неправдоподобных ситуаций. Самая значительная из трагедий К. 40-50-х гг. "Никомед" (1651, "Бургундский отель") воспроизводит один из эпизодов Фронды (арест принца Конде). В гл. действующих лицах современники узнавали сатирич. портреты Анны Австрийской и кардинала Мазарини. Трагедия выдвигает проблему борьбы малых стран против мировой державы Рима за независимость. В героич. комедии "Дон Санчо Арагонский" (1649, "Бургундский отель") нашли косвенное отражение события англ. революции После провала неудачной трагедии "Пертарит" (1652, "Бургундский отель") К. уехал в Руан с намерением отказаться от драматургич. деятельности. Но в 1659 вновь возвратился в Париж, где была пост. его трагедия "Эдип". В последующие 15 лет он написал несколько политич. трагедий, преимущественно на сюжеты из истории Др. Рима (последняя из них "Сурена", пост. в 1674, "Бургундский отель"). Пытаясь следовать принципам драматургии нового, "галантного" направления, К. вводил в свои трагедии любовную интригу, не гармонировавшую с политич. тематикой. В трагедии "Тит и Береника" (1670, т-р Мольера) особенно ясно сказалось неумение К. приспособиться к требованиям придворно-аристократич. среды. Последние 10 лет жизни К. не писал для т-ра. Пьесы его мало ставились, он умер в нужде, почти забытый современниками. Всего К. написал 33 пьесы, в т. ч. 8 комедий, 2 "трагедии с машинами" ("Андромеда", 1650, и "Золотое Руно", "Цинна", "Полиевкт", "Никомед" и "Лгун" вошли в репертуар крупнейших франц. т-ров - "Комеди Франсез" и "Национального народного т-ра". Теоретич. взгляды К. изложены в тр„х "Рассуждениях о драматической поэзии" ("Рассуждение о пользе и особенностях драматического произведения", "Рассуждение о трагедии", "Рассуждение о трёх единствах", 1660) и в послесловиях к пьесам. Следуя принципам классицистской поэтики, К. в то же время обогащал правила поэтики, иногда и полемизировал с ними. Он требовал создания напряжённой, насыщенной событиями фабулы, считал, что трагедия может воздействовать на зрителей не только при помощи "сострадания и страха" (по Аристотелю), но и посредством восхищения доблестью и душевным величием героя. К. возражал против разделения жанров на "высокие" и "низкие" по сословие-иерархич. признаку (цари и герои - в трагедии, простые люди - в комедии), т. к. считал, что зрителя больше волнует судьба равных ему людей, чем высоких особ. В этом К. предвосхищал взгляды Д. Дидро. Произв. К. отличают скупость выразительных средств, отсутствие внешних зрелищных эффектов, осн. средством художеств. воздействия в них является слово. К. разработал и поднял на большую высоту ораторское иск-во в трагедии, заложив основы декламационного иск-ва франц. т-ра. Однако в его поздних пьесах риторика почти полностью вытесняет развитие действия. В России произв. К. переводили Я. Б. Княжнин, П. А. Катенин. В нач. 19 в. пост. трагедий К. способствовали утверждению прогрессивного гражданственного направления в русском театральном иск-ве. В работе над "Горацием" (1817), "Сидом" (1822) воспитывались актеры Е. С. Сем„нова, В. А. Каратыгин, А. М. Колосова. (Театральная Энциклопедия)
Amie du cardinal: Сцена из спектакля «Сид» П. Корнеля. 1951. Национальный народный театр. Иллюстрация к "Сиду". Видимо, та сцена, где Родриго предлагает Химене убить его.
Amie du cardinal: Цинна, или Милосердие Августа. Сид
Amie du cardinal: В электронной версии пьесы "Сид", которую можно прочитать в Интернете, есть маленькая недоработка. В ней отсутствует посвящение мадам де Комбале. Думаю, нашим форумчанам как раз будет интересно ознакомиться с этим посвящением. A MADAME DE COMBALET MADAME, Ce portrait vivant que je vous offre représente un héros assez reconnaissable aux lauriers dont il est couvert. Sa vie a été une suite continuelle de victoires; son corps, porté dans son armée, a gagné des batailles après sa mort; et son nom, au bout de six cents ans, vient encore de triompher en France. Il y a trouvé une réception trop favorable pour se repentir d'être sorti de son pays, et d'avoir appris à parler une autre langue que la sienne. Ce succès a passé mes plus ambitieuses espérances, et m'a surpris d'abord; mais il a cessé de m'étonner depuis que j'ai vu la satisfaction que vous avez témoignée quand il a paru devant vous. Alors j'ai osé me promettre de lui tout ce qui en est arrivé, et j'ai cru qu'après les éloges dont vous l'avez honoré, cet applaudissement universel ne lui pouvait manquer. Et véritablement, MADAME, on ne peut douter avec raison de ce que vaut une chose qui a le bonheur de vous plaire: le jugement que vous en faites est la marque assurée de son prix; et comme vous donnez toujours libéralement aux véritables beautés l'estime qu'elles méritent, les fausses n'ont jamais le pouvoir de vous éblouir. Mais votre générosité ne s'arrête pas à des louanges stériles pour les ouvrages qui vous agréent; elle prend plaisir à s'étendre utilement sur ceux qui les produisent, et ne dédaigne point d'employer en leur faveur ce grand crédit que votre qualité et vos vertus vous ont acquis. J'en ai ressenti des effets qui me sont trop avantageux pour m'en taire, et ne vous dois pas moins de remercîments pour moi que pour le Cid. C'est une reconnaissance qui m'est glorieuse, puisqu'il m'est impossible de publier que je vous ai de grandes obligations, sans publier en même temps que vous m'avez assez estimé pour vouloir que je vous en eusse. Aussi, MADAME, si je souhaite quelque durée pour cet heureux effort de ma plume, ce n'est point pour apprendre mon nom à la postérité, mais seulement pour laisser des marques éternelles de ce que je vous dois, et faire lire à ceux qui naîtront dans les autres siècles la protestation que je fais d'être toute ma vie, MADAME, Votre très-humble, très obéissant et très-obligé serviteur, CORNEILLE. Вот перевод ( Пьер Корнель "Театр", М., издательство "Искусство" 1984) Мадам де Комбале. Мадам, Я преподношу Вам живой портрет героя, коего легко узнать по венчающим его лаврам. Жизнь его была непрерывной чередой побед; даже после смерти, когда тело его везли перед войском, он выигрывал битвы; а имя его и сейчас, шесть столетий спустя, с новым блеском сияет во Франции. У него нет оснований раскаиваться в том, что он покинул родину и заговорил на чужом языке: ему оказан у нас в высшей степени радушный приём. Успех его превзошел самые честолюбивые мои мечтания и поначалу даже смутил меня, но смущение моё рассеялось, едва я увидел, с каким удовлетворением взираете Вы на моего героя. Тогда-то я и осмелился поверить, что он оправдает мои сбывшиеся ныне надежды: после похвал, коими Вы почтили его, ему уже было нельзя отказать во всеобщем одобрении. В самом деле, можно ли сомневаться в достоинствах того, что имело счастье понравиться Вам, Мадам, коль скоро суждение Ваше - вернейшая порука этих достоинств? Щедро выказывая заслуженное уважение подлинным созданиям искусства, Вы никогда не даете ослепить Вас подделками под него. Но великодушие Ваше не ограничивается бесплодными похвалами тем сочинениям, что пришлись Вам по сердцу; Вы распространяете его на тех, кем созданы эти сочинения, и не отказываетесь употребить к их пользе то большое большое влияние, кое снискали своей знатностью и добродетелями. Я сам испытал на себе столь благодетельные последствия Вашего представительства, что не могу умолчать о них и признателен Вам за себя не меньше, чем за "Сида". Признательность эта составляет предмет моей гордости, ибо я не могу во всеуслышание объявить, сколь я обязан Вам, и не сказать при этом, какую честь Вы оказали мне, соблаговолив сделать меня своим должником. Вот почему, Мадам, я желаю долголетия этому удачливому детищу моего пера не затем, чтобы грядущие века узнали мое имя, а единственно для того, чтобы оставить нетленное подтверждение моего Вам долга и уведомить потомков, которые прочтут эти строки, что я всю жизнь, Мадам, был Вашим смиреннейшим, покорнейшим и признательнейшим слугой. Корнель
МАКСимка: Памятник Корнелю рядом с Пантеоном, Париж
Клод Моне: Пьер Корнель , гравюра 18 века. Пьер Корнель в 1650 году , гравюра неизвестного мастера. Портрет Корнеля из англииской книги 19 века ,автор некий Харрисон. Портрет Корнеля (17 век). Данная гравюра считается титульным листом одного из его пьес. (Гравюра 17 века). Пьер Корнель, гравюра 1656 года. Корнель в 1643 году , после смерти великиго кардинала Ришелье и Людовика 13, гравюра Ла Тура. Корнель в 1652 году , гравюра Шампенья. Пьер Корнель. Портрет Пьера Корнеля ,работа Джорджа Перине, 1640 год. Корнель в 1630 году , гравюра неизвестного мастера. Письмо Корнеля к Колберу , где он требует свою пенсию , письмо 1644 года. Иллюстрация к одному из пьес Корнеля , гравюра Франсуа Буше , котороя была заказана ему Людовиком 15.
Amie du cardinal: Тома Корнель, младший брат прославленного драматурга
МАКСимка: Пьер Корнель похоронен в церкви Сен-Рош в Париже. Первый камень был заложен Луи 14 и Анной Австрийской в 1653 году. Задумывалась по проекту Лемерсье (застопорилась в 1660), строительство продолжилось только в 1701 году по проекту Жака Ардуэна-Мансара. В 1754 году строительство окончательно завершилось. 17 мая 1763 году здесь состоялось бракосочетание маркиза де Сада. Памятная табличка в честь Корнеля
МАКСимка: Совершенно неожиданно увидел и сфотографировал: Дом находится совсем рядом с памятником Жанны Д'Арк, напротив садов Тюильри.
полная версия страницы