Форум » Фронда » Фронда » Ответить
Фронда
Марсель: Фронда Фронда (фр. La fronde, букв. «праща») — обозначение целого ряда противоправительственных смут, имевших место во Франции в 1648—1652 гг. В разговорном языке, в память о тех событиях, выражение «фронда» или «фрондёрство» означает браваду перед вышестоящими без желания радикальных перемен. Содержание [убрать] 1 Предыстория 2 Парламентская фронда 3 Фронда принцев 4 Итоги 5 Главные деятели Фронды 5.1 На стороне короля 5.2 Фрондёры 5.3 В разное время на той и другой стороне 6 Библиография Предыстория Начиная с 1623 г. до середины XVII века не проходило ни одного года без городских восстаний. В 1620—1640 гг. в южных, западных и северных провинциях Франции прошли и крестьянские выступления. Крестьянство, составлявшее большинство населения Франции, было разорено войной, огромными налогами, вторжением вражеских войск и мародёрством собственной армии. Кардинал Мазарини был крайне непопулярным первым министром. Он имел массу придворных врагов. Тридцатилетняя война и война с Испанией, требовавшая огромных финансовых затрат, создавала недовольство населения. В 1646. парламент отказался внести в свои регистры предложенные Мазарини фискальные проекты; одновременно вспыхнули открытые восстания на юге страны (в Лангедоке) и других местах. Фискальные тенденции политики Мазарини затрагивали интересы не только простого народа, но и зажиточного городского класса. К началу 1648 года положение настолько обострилось, что кое-где на улицах Парижа начались вооружённые стычки. В январе, феврале и марте произошёл ряд заседаний парламента, который отнёсся отрицательно к финансовым проектам королевы-регентши Анны Австрийской и Мазарини. Парламентская фронда Летом 1648 Мазарини сослал нескольких своих влиятельных врагов. Тогда парламент заговорил уже об ограничении правительственного произвола в деле наложения новых податей и в лишении свободы. Успех английской революции, уже определившийся к концу 1640-х, содействовал смелости французской оппозиции. Тем не менее регентша велела (26 августа 1648) арестовать главу парламентской оппозиции, Брусселя, и ещё некоторых лиц. На другой день парижское население построило около тысячи двухсот баррикад. Анна Австрийская очутилась в Пале-Рояльском дворце запертой целой системой баррикад на соседних улицах. После двухдневных переговоров с парламентом регентша, видя себя в очень критическом положении, освободила Брусселя. Портрет Джулио Раймондо Мазарино, кардинала и политического деятеля Франции, работы Бушара. Полная гнева, она в середине сентября, с Мазарини и со всей семьей, уехала из Парижа в Рюэль. Парламент потребовал возвращения короля в столицу, но это сделано не было. Тем не менее, решившись до поры до времени показать себя уступчивой, Анна подписала «Сен-Жерменскую декларацию», которая в общем удовлетворяла главнейшие требования парламента. Осенью 1648 к Парижу подошла часть войск от границы. Принц Конде, герой Тридцатилетней войны, благодаря щедрым подаркам королевы, стал на сторону правительства, и Анна (в декабре 1648) снова начала борьбу с парламентом. Конде вскоре осадил Париж (откуда 5 января 1649 выехала королева). Парижское городское население, в союзе с недовольными аристократами (Бофором, Ларошфуко, Гонди и др.), решило всеми мерами сопротивляться. В Лангедоке, Гиени, Пуату, а также на севере (в Нормандии и других местах) начались волнения антиправительственного характера. «Фронда», как стали называть их сначала в шутку (по имени детской игры), а потом серьёзно — стала приобретать сильных союзников. Это снова сделало королеву и Мазарини уступчивыми. Парламент между тем успел разглядеть, что его знатные союзники действуют из чисто личных целей и не откажутся от предательства. Поэтому 15 марта парламент пришёл к мирному соглашению с правительством, и на короткое время волнение утихло. Фронда принцев Но едва это соглашение устроилось, обнаружилась вражда и зависть Конде к Мазарини, политику которого он до тех пор поддерживал. Конде вёл себя так дерзко по отношению не только к Мазарини, но и к королеве, что произошёл открытый разрыв между ним и двором. В начале 1650 года, по приказу Мазарини, Конде и некоторые его друзья были арестованы и отвезены в Венсенскую тюрьму. Снова возгорелась междоусобная война, на этот раз уже не под главенством парламента, а под прямым руководством сестры Конде, герцога Ларошфуко и других аристократов, ненавидевших Мазарини. Опаснее всего для двора было то, что фрондёры установили отношения с Испанией (воевавшей тогда против Франции). Мазарини начал военное усмирение бунтовавшей Нормандии и быстро его привёл к концу; эта «Фронда Конде» вовсе не была особенно популярна (парламент её совсем не поддерживал). Столь же удачным (в первой половине 1650) было усмирение и других местностей. Мятежники всюду сдавались или отступали перед правительственными войсками. Но фрондеры ещё не теряли бодрости духа. Мазарини, с регентшей, маленьким королём и войском, отправился к Бордо, где в июле восстание разгорелось с удвоенной силой; в Париже остался Гастон Орлеанский, в качестве полновластного правителя на всё время отсутствия двора. В октябре королевской армии удалось взять Бордо (откуда вожди Фронды — Ларошфуко, принцесса Конде и другие — успели вовремя спастись). После падения Бордо Мазарини загородил путь южной испанской армии (соединившейся с Тюренном и другими фрондёрами) и нанёс (15 декабря 1650) врагам решительное поражение. Но парижские враги Мазарини осложнили положение правительства тем, что им удалось привлечь на сторону «Фронды принцев» затихшую уже парламентскую Фронду. Аристократы соединились с парламентом, их договор был окончательно оформлен в первые же недели 1651, и Анна Австрийская увидела себя в безвыходном положении: коалиция «двух Фронд» требовала от неё освобождения Конде и других арестованных, а также отставки Мазарини. Герцог Орлеанский также перешёл на сторону Фронды. В то время, когда Анна медлила исполнить требование парламента, последний (6 февраля 1651) объявил, что признаёт правителем Франции не регентшу, а герцога Орлеанского. Мазарини скрылся из Парижа; на другой день парламент потребовал от королевы (явно имея в виду Мазарини), чтобы впредь иностранцы и люди, присягавшие кому бы то ни было, кроме французской короны, не могли занимать высших должностей. 8 февраля парламент формально приговорил Мазарини к изгнанию из пределов Франции. Королева должна была уступить. В Париже толпы народа грозно требовали, чтобы несовершеннолетний король остался с матерью в Париже и чтобы арестованные аристократы были выпущены на свободу. 11 февраля королева приказала это сделать. Мазарини выехал из Франции. Но не прошло и нескольких недель после его изгнания, как фрондёры перессорились между собой, вследствие слишком своего разнородного состава, и принц Конде, подкупленный обещаниями регентши, перешёл на сторону правительства. Едва он порвал сношения со своими товарищами, как обнаружилось, что Анна обманула его; тогда Конде (5 июля 1651) выехал из Парижа. Королева, на сторону которой один за другим стали переходить её враги, обвинила принца в измене (за отношения с испанцами). Конде, поддерживаемый Роганом, Дуаньоном и другими вельможами, начал мятеж в Анжу, Бордо, Ла-Рошели, Берри, Гиени и т. д. Испанцы тревожили границы на юге; положение Анны снова оказалось отчаянным. Ей помог Мазарини, явившийся из Германии (в ноябре 1651) во главе довольно многочисленной армии наёмников. Вместе с войсками королевы эта армия принялась за укрощение мятежа в неспокойных провинциях. Борьба началась упорная. Конде и его союзники пробились к Парижу, и Конде въехал в столицу. Огромное большинство парижан, после долгих, не прекращавшихся смут, относилось к обеим враждующим сторонам вполне индифферентно, и если всё чаще и сочувственнее начинало вспоминать Мазарини, то исключительно потому, что надеялось на скорое восстановление порядка и спокойствия при его управлении. Летом 1652 Конде начал насильственные действия против приверженцев Мазарини в Париже; у ворот столицы происходили, с переменным успехом, стычки между войсками Конде и королевскими. Часть парламентских советников выехала, по королевскому желанию, из Парижа, а Мазарини уехал добровольно «в изгнание», чтобы показать уступчивость правительства. Эта мера привела к тому, на что она была рассчитана: почти все аристократические союзники Конде покинули его; парижское население отправило к регентше и королю несколько депутаций с просьбой возвратиться в Париж, откуда уехал всеми покинутый Конде, присоединившийся к испанской армии. 21 октября 1652 королевская семья с триумфом въехала в Париж. Уцелевшие выдающиеся фрондёры были высланы из столицы (самые опасные, впрочем, выторговали себе амнистию, ещё прежде чем оставить Конде); парламент вёл себя низкопоклонно. Анна восстановила все финансовые эдикты, послужившие четыре года тому назад первым предлогом для смуты; королевский абсолютизм воцарился всецело. В январе 1653 снова вернулся Мазарини, отнявший у Конде последние бывшие в его руках крепости. Кое-где фрондёры ещё держались в течение первой половины 1653, но только при помощи испанских войск. Окончательным прекращением Фронды считается взятие, в сентябре 1653, города Периге войсками правительства. Итоги Фронда не была ознаменована кровавыми казнями, ибо правительство долго ещё боялось её возобновления. Подавление движения имело результатом совершенное упрочение королевского произвола и окончательное унижение парламента и аристократии, то есть двух сил, имевших хоть какие-нибудь шансы в борьбе с абсолютизмом. В памяти народа Фронда осталась окруженной презрением и насмешками: слишком уж велика была роль чисто личной вражды и личных интересов в этом движении, и слишком разорительным оно оказалось для большинства населения. Много содействовали непопулярности Фронды и сношения фрондёров с внешними врагами, испанцами. Некоторые историки склонны рассматривать Фронду как карикатурное отражение современной ей английской революции. Главные деятели Фронды На стороне короля Регентша Анна Австрийская, королева-мать; Кардинал Мазарини, первый министр Франции. Фрондёры Монсеньор де Гонди, коадъютор архиепископа Парижа, впоследствии кардинал де Рец; Принц де Конти, младший брат герцогини де Лонгвиль и Великого Конде; Мадмуазель де Монпансье, известная как «Великая Мадмуазель»; Герцог де Лонгвиль; Герцогиня де Лонгвиль, супруга предыдущего и сестра Великого Конде и принца де Конти; Герцог де Ларошфуко, любовник предыдущей; Герцог де Бофор; Герцогиня де Шеврез; Герцогиня де Монбазон, любовница герцога де Бофора. В разное время на той и другой стороне. Великий Конде; Виконт де Тюренн. Сражались во главе королевских войск, затем перешли на сторону фрондёров. Библиография Sainte-Aulaire, «Histoire de la fronde»; Bouchard, «Les guerres de religion et les troubles de la f. en Bourbonnais» (1885); Chéruel, «Histoire de France pendant la minorité de Louis XIV»; «Histoire de France sous le ministère de Mazarin» (П., 1879 Лависс и Рамбо, «Всеобщая история» (М., 1899, т. 6).
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
Марсель: Фронда (1648—1653) Фронда (фр. Fronde, буквально праща) —общественное движение, направленное против французского абсолютизма в 1648—1653 гг.; в этом движении принимали участие различные слои общества, преследовавшие подчас противоположные цели. Фронду нередко трактуют как кульминацию антиабсолютистского крестьянского и плебейского движения. «Фронда, — говорил в одном из своих выступлений Е.В.Тарле, — не есть собрание (которое из нее хотели сделать) анекдотов о дворе, об аристократии, о разных таинственных графинях, которые переезжают с места на место, а очень большое, очень тяжелое для народа, огромное движение, которое ... занимает очень важные страницы в истории». Одновременно это было и последнее крупное выступление аристократии, боровшейся за политическую власть и финансовые привилегии. Знати на некоторое время удалось заручиться поддержкой буржуазии и плебейских масс — и даже возглавить их. Аристократическая Фронда была порождена изменениями в положении дворянства к XVII в., вызванными развитием экономического и политического строя Франции: усилением буржуазии, утверждением абсолютизма. Абсолютизм был заинтересован в накоплении нефеодального, буржуазного богатства. Постоянный рост государственных расходов заставлял искать новые источники финансовых поступлений. Бесконечно увеличивать налоги, взимаемые с крестьян, было нельзя — это неизбежно вело к ограничению сеньориальной ренты и, следовательно, к столкновению интересов дворян и государства. Выход заключался в том, чтобы воспользоваться богатствами буржуазии. Осуществлялось это различными способами. Прежде всего, большими налогами облагались мануфактурное производство и торговля. Другим важным источником доходов была продажа государством судейских, финансовых и прочих чиновничьих должностей, которые с 1604 г. превратились в наследственную собственность — при условии уплаты в казну ежегодного налога. В годы регентства Марии Медичи (1610—1614) налоги достигали 31 млн. ливров в год, а к 1641 г. они составили 118 млн. ливров. Рост налогов в значительной степени был вызван участием Франции в Тридцатилетней войне (1618—1648). У дворян было немало претензий к правительствам Ришелье и Мазарини. К середине XVII в. крупные сеньоры, обладавшие реальной независимостью, были либо физически, либо политически уничтожены. С раздробленностью страны было покончено, и борьба теперь велась за участие в управлении государством. Особенно ненавистным для знати стал кардинал Мазарини, продолжавший политику Ришелье, — безродный чужестранец, без малейшего на то права получивший громадную власть в стране, власть, которая столетиями принадлежала дворянству. Не меньшее недовольство вызывала и регентша при малолетнем Людовике XIV — Анна Австрийская. «Презрение было всеобщим, — пишет очевидец событий Фронды генеральный адвокат Талон, — народ позволял себе говорить свободно, с наглостью и без сдержанности». В середине 1640-х гг. ситуация во Франции обострилась до предела. В 1645 г. тяжесть налогового бремени была в большой мере перенесена на финансовую буржуазию. Такая политика длительное время применяться не могла, она лишь расстроила финансы, тогда как для ведения затянувшейся войны нужно было всё больше денег. В 1647 г. правительство Джулио Мазарини начинает новое финансовое наступление на Францию. С одной стороны, это было увеличение нало
Марсель: Фронда и знакомство со страной «В огне событий и гражданских войн дети быстро мужают». «Доброе время Фронды было чрезвычайно странным: в ту пору творились самые невероятные дела, но это никого не удивляло. Все мужчины и женщины тогда интриговали по своему разумению и ради собственной выгоды. Люди переходили из лагеря в лагерь, исходя из своих интересов, либо по прихоти; из всего делали секреты, строили неведомые козни и участвовали в таинственных авантюрах; каждый продавался и покупался, все продавали друг друга и нередко почти без колебаний обрекали себе подобных на смерть, причем все это с учтивостью, живостью и изяществом, присущими только нашей нации; ни один другой народ не смог бы вынести ничего подобного». Александр Дюма «Княгиня Монако» «Величайшее из зол – гражданские войны». Блез Паскаль «Я не принц и не мазаринист, я не принадлежу ни к какой партии, ни к какой клике… Я хочу мира и ненавижу войну». Из антифрондистского памфлета В 1648 году Франция подписала Вестфальский мир, положивший конец Тридцатилетней войне. В этом конфликте, начавшемся еще в 1618 году, участвовали практически все европейские страны. Франция вступила в него лишь в 1635 году на стороне протестантской Швеции и против католической Священной Империи. (Надо сказать, что кардинал Ришелье, выступавший против протестантов внутри королевства, менее принципиально относился к религиозному вопросу на международной арене. Здесь он руководствовался исключительно государственными интересами. Союз с протестантской Швецией тому пример. Впоследствии таких же взглядов придерживался и Мазарини, который подписал соглашение с главой англиканской РЕСПУБЛИКИ Кромвелем.) Ришелье как мог, отсрочивал вступление Франции в эту войну, поскольку считал, что королевству, и так долгие годы терзаемому внутренними распрями и религиозными войнами, необходим мир… Согласно условиям Вестфальского договора к Швеции переходили все устья судоходных рек Северной Германии, а к Франции – земли в Эльзасе, подтверждались ее права на Мец, Туль и Верден. Но конец военным действиям это не положило: противостояние Франции и Испании продолжалось до заключения Пиренейского мирного договора в 1659 году. Людовик XIV в 1648 году. Куда более серьезным потрясением для Франции в середине века стала Фронда. В отличие от других бунтов и восстаний, которыми так богата французская история в XVII столетии, она началась не с провинции, а с привилегированного Парижа, жители которого испокон веков не облагались тальей. В Париже, как везде, тоже есть своя беднота, которая, как правило, и является главным источником недовольств. Но на сей раз эта роль принадлежала не ей, а буржуа, которые стали движущей силой новой гражданской войны. Что до зачинщиков, то ими стали самые именитые граждане Парижа: верхи судейского сословия, князья Церкви и просто князья. Среди принцев, которые играли в эту опасную игру, был и неугомонный брат Людовика XIII, сын Франции, Гастон Орлеанский. В 1643--1648 годах политика налогового давления, начатая Ришелье, была продолжена генеральным контролером финансов Партичелли д'Эмери, итальянцем по происхождению и протеже Мазарини. Для Франции, которая вела затянувшуюся войну с Испанией, Партичелли находил ресурсы, которые назовут экстраординарными. Предприимчивый финансист в первую очередь ударил по имущим -- королевским оффисье и парижским буржуа. Но, как пишет Ф. Блюш, известно, что когда богатые беднеют, за это расплачиваются другие (торговцы, слуги, арендаторы); так же как, когда талья – земельный налог, установленный в XV веке -- повышается, дворянство ощущает падение уровня своих сеньориальных сборов из-за крестьянской бедности. Герцог де Ларошфуко главную причину смуты видел во владычестве кардинала Мазарини, которое «становилось нестерпимым. Были известны его бесчестность, малодушие и уловки; он обременил провинции податями, а города – налогами и довел до отчаяния горожан Парижа прекращением выплат, производившихся магистратом… Он неограниченно властвовал над волею королевы и Месье, и чем больше в покоях королевы возрастало его могущество, тем ненавистнее становилось оно во всем королевстве. Он неизменно злоупотреблял им в дни благоденствия и неизменно выказывал себя малодушным и трусливым при неудачах. Эти его недостатки вкупе с его бесчестностью и алчностью навлекли на него всеобщую ненависть и презрение и склонили все сословия королевства и большую часть двора желать перемен». Многие сторонники Фронды проводили параллель между Джулио Мазарини и Кончино Кончини, всесильным фаворитом Марии Медичи. Наиболее дерзкие фрондеры предрекали первому министру Анны Австрийской и печальную участь Кончини, которого закололи кинжалами прямо перед стенами Лувра. Как рассказывает маршал д'Эстре, казалось, что до конца 1647 года «дух кардинала Ришелье, который управлял так властно всеми делами, продолжал жить как в делах военных, так и в дворцовых. Но в 1648 году было все иначе: здесь мы сможем наблюдать такие большие изменения и революции, что всякий, кто знал, как прошли пять лет регентства королевы, сможет лишь удивляться такому быстрому изменению обстановки, возникновению смуты и беспорядков». Зимой 1647/1648 годов недовольные рантье устроили беспорядки на улице Сен-Дени. Вскоре начались возмущения должностных лиц судебного ведомства, они были против возможного снижения жалованья. Ну и парламентарии противились созданию новых должностей. Ларошфуко и здесь всю вину возлагает на плечи преемника Ришелье, говоря, что Мазарини «ненавидел Парламент, противившийся его указам своими, принятыми на собраниях представителей, и жаждал случая, чтобы его укротить». И кажется, такой день пришел. Королева, уверенная в авторитете своей власти, 15 января 1648 года в присутствии своего старшего сына в здании Парламента объявляет эдикт о назначении двенадцать новых докладчиков. На что Парламент согласия не дал. Так началась трехмесячная война «бумажная» война: все это время двор и Парламент перекидывались бесчисленным количеством официальных бумаг, эдиктов, заявлений, постановлений Совета, отказов и остановок судебных разбирательств. На сторону Парламента встали счетная палата, палата косвенных сборов и Большой совет. Тринадцатого мая все четыре суверенных суда столицы проголосовали за постановление о союзе. Их депутаты пожелали заседать сообща в необычной ассамблее, названной палатой Людовика Святого. Некоторые историки проводили параллели с Учредительным собранием 1789 года. Анна, видя в этой палате «республику внутри монархии», настояла на отмене постановления о союзе, запретила ее созыв. Но вопреки регентскому приказу Парламент дал одобрение, и палата Людовика Святого собралась. Заседая с 30 июня по 9 июля, ее депутаты выработали что-то вроде хартии, состоящей из 27 параграфов. Этим документом судейские больше отстаивали собственное благо, нежели общественное. Итальянец Мазарини, желая не допустить беспорядков в столице королевства, пошел на уступки: 9 июля ненавистный парижанам другой итальянец, д'Эмери отправлен в отставку, а эдиктом от 18 июля утверждаются многие требования палаты Людовика Святого; в частности, упраздняются должности интендантов и уменьшается талья. Но на этом Парламент не остановился. Почувствовав вкус реальной власти, некоторые его члены еще больше раздухарились. Активно к новым наступлениям на двор подстрекали советники Брюссель и Бланмениль. Взяв их под арест, королева «подняла на ноги» весь Париж, который за одну ночь оброс баррикадами. За годы Фронды это произойдет еще не один раз. Декларация от 31 июля, продиктованная в Парламенте в присутствии короля, придает силу закона почти всем параграфам палаты Людовика Святого. Не уберегают от новых нападок Анну Австрийскую и Мазарини ни громкая победа французской армии при Лансе (20 августа), ни славный мирный договор в Мюнстере (24 октября), над которым хорошо поработало правительство Мазарини. Меж тем силы оппозиции росли: на сторону Парламента перешли члены магистратуры верховных судов, придворная знать и даже де Гонди, коадъютор Парижа и племянник архиепископа Парижа. Арно д'Андийи считал его «одним из главных виновников» того, что Франция «залита кровью из-за жестокой гражданской войны». Первый президент Парламента Матье Моле перед разгневанными парижанами. 1648. Вскоре на сторону мятежного Парламента перешли практически все принцы, и возглавил этот парад аристократов-ренегатов родной дядя короля, первый принц крови – Гастон Орлеанский. Королева, желая защитить себя и сына, возвращает в Париж Конде. Больше всего фрондеров злило то, что маленький Людовик XIV и не собирался дистанцироваться от своей матери и крестного отца и вставать на их сторону. Поэтому они старались представить свой мятеж в несколько ином свете, чем он был на самом деле и убедить всех в том, что они хотят якобы вырвать короля из его вредного окружения. Генералы Фронды пошли на сближение с одним из главных врагов Франции -- Испанией. Посредником на этих переговорах был виконт де Тюренн, протестантский принц и младший брат герцога Буйонского, но уже не за горами то время, когда он перейдет в лагерь двора и останется там окончательно. Матье Моле, первый президент Парламента, наперекор высокородным мятежникам идет навстречу двору и уже в марте подписывает компромиссное соглашение. В результате мятежные принцы остаются без парламентской поддержки. И настает их очередь поднять знамя восстания. Причем лидером второй Фронды, названной «Фрондой принцев» стал… Конде, недавний победитель при Рокруа и защитник двора. По мнению нидерландского историка Эрнста Коссмана, Конде стоит считать скорее жертвой гражданской войны, нежели ее зачинщиком. Единственным по-настоящему трагическим моментом в цепи бунтов, называемых Фрондой, был, возможно, тот, когда Принц принял решение начать гражданскую войну. Он понимал, что ему, скорее всего, придется продолжать ее в одиночестве, но гордость не позволила отречься от принятого решения. Другие его современники – Гастон Орлеанский, де Рец, Лонгвили, брат Конти – производят впечатление играющих ради игры, причем совершенно неизящно. Конде выглядит человеком, выполняющим предписанную ему судьбой роль и принимающим жизнь таковой, какова она есть. Он, возможно, единственный серьезный человек во всей Фронде, впрочем, он был самозабвенен во всем: в аморальности, в эгоизме, в самом глубоком детском честолюбии, в высокомерной развязности, с которой безропотно разрешал обводить себя вокруг пальца, считает Коссман. Принц хотел заставить заплатить королеву за те услуги, которые он уже оказал ей и Мазарини. Анна, возмущенная дерзким поведением высокородных бунтовщиков, отдает приказ об их аресте и 19 января 1650 года Конде, его младший брат Конти и герцог де Лонгвиль были задержаны в Пале-Рояле и заключены в Венсенский замок, откуда годом ранее бежал герцог Бофор, незаконнорожденный внук Генриха IV и один из вождей Фронды. Гастон Орлеанский, узнав об аресте принцев, настаивал на их освобождении. К его требованиям присоединился и Парламент. Двадцатого января 1651 года первые президент предъявил ходатайство об освобождении пленников королеве. Людовик XIV был этим сильно шокирован: «Мама, -- воскликнул юный монарх после ухода старца Малье Моле, -- если бы я не боялся прогневить вас, я бы трижды велел президенту умолкнуть и выйти». Примерно через год принцы покинут пределы гаврской тюрьмы, куда они были перевезены, по королевскому приказу и освободит их сам Мазарини, переносящий тяготы своего изгнания. Кардинал рассудил, что Конде может ему пригодиться в свете новых событий: после небольшой передышки Парламент и де Гонди пошли в наступление на двор. Предвидя новые беспорядки, главной причиной которых является его присутствие при короле, сам Мазарини покидает Париж и отправляется в свое первое изгнание, из которого он скоро вернется… Эти трагические события, вновь расколовшие страну и поставившие королевскую власть на край пропасти, закалили характер юного Людовика XIV. Он на своем опыте ощутил контраст между величием своего сана и реальной ограниченностью монаршей власти. Король-подросток видел, как перед ним почтительно склоняли головы парламентарии, которые тут же вырывали у его матери-регентши одну уступку за другой. За эти годы король дважды покидал свою столицу тайно, как какой-то вор или изгнанник (январь 1649 года и февраль 1651 года). В 1651 году Людовик вместе с Анной Австрийской почти два месяца содержался под унизительным домашним арестом в Пале-Рояле. Представители Фронды герцог де Бофор и Поль де Гонди допущены к руке короля. 5 сентября 1651 года королю исполнилось 13 лет, и через два дня он был объявлен совершеннолетним. По этому случаю было устроено грандиозное празднество. Как пишет П. Губер, с самого рассвета по заранее назначенному маршруту от Пале-Рояля до здания Парламента через улицы Сент-Оноре и Сен-Дени, Шатле и мост Нотр-Дам были расставлены гвардейцы и швейцарцы, которые сдерживали напиравшую толпу людей. Некоторые любопытные забирались на трибуны или высовывались из окон. В восемь часов утра король принял мать и членов семьи, пэров и маршалов, явившихся во дворец с лучшими частями, чтобы приветствовать его. После чего королевский кортеж двинулся в путь. Впереди два трубача, пятьдесят глашатаев в ливреях из шелка, бархата, парчи и кружев, расшитых жемчугом и бриллиантами, перья на шляпах были приколоты дорогими аграфами, рейтары короля и королевы, пешие лучники, знаменитая швейцарская сотня, губернаторы, рыцари Святого Духа, маршалы Франции, церемониймейстер, обер-шталмейстер, несущий королевский меч, длинные вереницы пажей и гвардейцев. Окруженный телохранителями, восемью пешими шталмейстерами, шестью вельможами шотландской гвардии и шестью адъютантами, изящно гарцевал на своей лошади, умевшей подниматься на дыбы и кланяться, король, одетый в золотые одежды. Далее следовала нескончаемая вереница принцев, герцогов, праздничных карет, в которых сидели королева, ее младший сын, фрейлины. Они также были окружены гвардейцами и швейцарцами. В Парламенте король произнес речь: -- Господа, я пришел в свой Парламент, чтобы вам сообщить, что, следуя законам моего государства, я хочу отныне взять в свои руки государственную и административную власть. Я надеюсь, что с Божьей милостью это управление будет милосердным и справедливым. После чего все присутствующие, в том числе королева, преклонили колени и поклялись в вечной верности своему королю, потом был отслужен торжественный молебен. Тогда же было провозглашено окончание срока регентства и наместничества герцога Орлеанского на посту главнокомандующего королевской армией, распускался и регентский совет. Отныне король мог подписывать главные документы и назначать новых министров при доброжелательной поддержке матери. Однако и это не привело к окончанию смуты. На этом блестящем празднике отсутствовал принц Конде, которого королева вновь попыталась расположить к себе. В свое оправдание он передал королю письмо с извинениями. Людовик даже не вскрыл послание, отдав его кому-то из свиты. Король-Солнце никогда не забудет этого поступка, граничащего с «оскорблением Его Величества». Но куда больше юного монарха оскорбят будущие события. Конде, недовольный сложившейся политической ситуацией, оставил свое логово в Сен-Море и отправился с семьей и соратниками на бурбонскую гору Монтрон, а затем – на юг, где присоединился к мятежу и войне. Там он вступил в переговоры с Кромвелем. Как писал в 1652 году Арно д'Андийи, «на Севере его называли вторым Шведским Королем, а на остальной территории Европы считали самым удачливым, самым доблестным и самым великим полководцем в мире. Наконец, Принц славился своей непоколебимой верностью Королю и страстной любовью к Отечеству. Но, увы, в силу странного достойного сожаления, преступного и губительного поворота судьбы, этот человек… пал с небес в бездну слепоты и мрака… Конде покинул двор, разжег повсюду пожар войны, украл деньги Короля, захватил крепости и, забыв о своем славном титуле принца крови Франции… поклонился Испании ради получения помощи в войне против своего Короля, благодетеля и Хозяина». Принц Конде в годы Фронды. В 1652 году королевским войскам во главе с юным Людовиком приходится снова вести осаду своей столицы, и пушки гарнизона Бастилии, подчинившись приказу старшей Мадемуазель, которая была покорена гением Конде, стреляли прямо по ним. В результате кровопролитных битв, которые отрезвили умы некоторых подданных, Фронда пошла на спад. Первыми опомнились парламентарии, ставшие свидетелями превращения их родного города в поле битвы. Во главе с президентом Моле и королевским прокурором Фуке они устремились в королевскую ставку. Они согласились вновь встать на сторону двора, но при некоторых условиях. Не дающий покоя всем Мазарини должен был вновь покинуть двор. Хитрый итальянец знал, что его второе изгнание продлится не дольше первого, и с легкостью согласился. Также король был вынужден облагодетельствовать лидера мятежных парламентариев – Гонди и выпросить у Ватикана для него кардинальскую шапку. Как писал Арно д'Андийи, «опасный пример того, как высочайший сан может стать наградой за великое преступление». Дядя короля, герцог Орлеанский был отправлен в очередное изгнание, а двор вернулся в столицу. «Почти все население Парижа пришло его встречать в Сен-Клу», -- утверждает Мишель Летелье, новый военный министр. Днем позже в столицу возвращается и Парламент. Герцог Орлеанский подписал документ о повиновении и признании своей вины. 25 октября 1652 года Людовик XIV написал Мазарини: «Мой кузен, пора положить конец страданиям, которые Вы добровольно претерпеваете из-за любви ко мне». 12 ноября король подписал новую декларацию против последних мятежников – Конде, Конти, супругов де Лонгвиль, Ларошфуко, принца де Тальмон… 19 декабря Людовик приказал арестовать и заключить в тюрьму кардинала де Реца. Как пишет отец Полен, исповедник короля: «Я был там, когда Король отдавал распоряжение об этом, в присутствии упомянутого господина кардинала (де Реца. – М. С.). Я был подле упомянутого господина кардинала, я выразил ему свое восхищение добротой Короля и его великодушием, более всего я радовался милости его суда. Король подошел к нам обоим и заговорил о комедии, которую задумал, говоря об этом очень громко господину де Виллекьеру, затем, как бы смеясь, наклонился к его уху (это и есть момент отдания приказа) и сразу же отступил, как бы продолжив рассказ о комедии: «Самое главное, -- сказал он очень громко, – чтобы никого не было в театре». Когда это было произнесено, я предложил Королю пойти к мессе, так как был полдень. Он отправился туда пешком. Посреди мессы господин де Виллекьер подошел к нему очень тихо дать отчет на ухо, и поскольку я был в то время возле Короля, он повернулся ко мне и сказал: «Вот как я арестовал кардинала де Реца». И, наконец, 3 февраля следующего года кардинал Мазарини въехал в Париж с триумфом. Анна Мария Луиза, герцогиня де Монпансье, старшая дочь Гастона Орлеанского. Мазарини, продумывая образование венценосного отрока, отдавал предпочтение практике, а не теории. Конечно, не кардинал спровоцировал гражданскую войну: игра могла быть смертельной для него самого и для Франции. Но позже, возвратившись из второй ссылки и достигнув вершины своего могущества, он понял, что время смуты лучше всего другого опыта окончательно сформировало интеллект, здравомыслие, память и волю Людовика XIV. Также через собственный жизненный опыт, а не по описаниям из книг и с помощью карт, Людовик XIV познакомился со своей страной. Мало кто из монархов Европы знал свое королевство так, как Людовик XIV. Его зачастую ошибочно представляют жившим только в Лувре или Версале. Но, как отмечает Бродель, один только Мец король посетил шесть раз, подолгу там оставаясь. Так же было и со многими другими городами и провинциями. Не стоит сбрасывать со счетов и его многочисленные перемещения по стране с действующей армией, отправлявшейся к театрам военных действий. Король путешествовал по Франции в мятежные 1650, 1651 и 1652 годы. Дело в том, что Фронда, начавшаяся в Париже, «расползлась» практически по всему королевству. Где-то население было недовольно налогами, где-то – голодом. Довольно-таки хорошо масла в огонь подливали мятежные дворяне и парламентарии, фанатично подражавшие своим столичным коллегам. И если в Париже бунты закончились в 1652 году, то в провинции они продолжались еще на протяжении нескольких лет. Герцогиня де Лонгвиль. Духовник отец Полен писал, что для жителей провинции «увидеть короля – это милость. Во Франции это самая значительная и самая большая милость. И действительно, наш король умеет быть величественным, несмотря на его двенадцатилетний возраст; он светится добротой, и нрава он легкого, движения его грациозны, а ласковый взор его притягивает к себе сердца людей сильнее, чем приворотное зелье». Экспедиция 1650 года, когда очаги смуты горели по всей стране, была не без риска, тем более что Анну Австрийскую и Людовика XIV сопровождала не армия, а небольшой отряд. Но из рассказа отца Полена видно, что присутствие мальчика-короля стоило целого войска. «Радость во всей провинции невозможно объяснить, -- писал хранитель печати Матье Моле, -- король прибыл вчера к вечеру, королева выехала к нему навстречу, и весь город (Дижон) вышел на улицы продемонстрировать свою радость, которую словами не выразить. Скажу без лести: король превосходно себя держал во время этого путешествия; солдаты и офицеры были довольны; если короля не отвлекали бы, то он бы побывал везде. А солдаты были в таком восторге, что если бы король отдал команду, я думаю, они стали бы грызть врата Бельгарда зубами». Во время путешествия по Бургундии король сблизился с солдатами и низшими офицерами. Он с ними говорил, узнавал об условиях их жизни. Юный Людовик умел найти к ним правильный подход. В эти годы он уже начал приобретать популярность, так необходимую истинному политическому и идеологическому лидеру. Мазарини был очень доволен этим. К слову, около восьмисот человек гарнизона Бельгарда, очарованные королем, присоединились к маленькой королевской армии. За следующие два года король побывал в Берри, Пуатье, Семюре, Туре, Блуа, Сюлли, Жьене и Корбейе. Что составляет довольно большую часть территории Франции. За время путешествий по стране юный Людовик XIV видел свое королевство. Он не чурался общения со своими поданными – почтовыми служащими, трактирщиками, буржуа, форейторами, вилланами, солдатами. Без сомнения, этот опыт занял достойное место в системе королевского воспитания и наложил свой отпечаток на личность Людовика XIV. http://www.louisxiv.ru/fronde.html
Марсель: Франсуа де Ларошфуко. Максимы Аннотация Франсуа де Ларошфуко — выдающийся французский писатель и моралист, автор знаменитых «Мемуаров». Его жизнь прошла при дворе Людовика ХIII и Людовика ХIV. Будучи сторонником Фронды, он участвовал в заговорах против кардиналов Ришелье и Мазарини, был заточен в Бастилию, а затем отправлен в ссылку. Вниманию читателя предлагаются «Максимы», классический образец афористического жанра, прославившие имя Ларошфуко. Они представляют собой изящные парадоксы на тему человеческих поступков и придворных нравов эпохи. http://www.moscowbooks.ru/book.asp?id=400124
графиня де Мей: Очень приятно, что где-то можно поговорить о 17-м веке и о Фронде! Господа, я с большим вниманием прочитала статьи об этом важнейшем событии в царствование Людовика Четырнадцатого, но мне показалось, что изложение ваше несколько хм-м...схематично. Марсель пишет: Предыстория Начиная с 1623 г. до середины XVII века не проходило ни одного года без городских восстаний. В 1620—1640 гг. в южных, западных и северных провинциях Франции прошли и крестьянские выступления. Крестьянство, составлявшее большинство населения Франции, было разорено войной, огромными налогами, вторжением вражеских войск и мародёрством собственной армии. Кардинал Мазарини был крайне непопулярным первым министром. Он имел массу придворных врагов. Тридцатилетняя война и война с Испанией, требовавшая огромных финансовых затрат, создавала недовольство населения. В 1646. парламент отказался внести в свои регистры предложенные Мазарини фискальные проекты; одновременно вспыхнули открытые восстания на юге страны (в Лангедоке) и других местах. Фискальные тенденции политики Мазарини затрагивали интересы не только простого народа, но и зажиточного городского класса. К началу 1648 года положение настолько обострилось, что кое-где на улицах Парижа начались вооружённые стычки. В январе, феврале и марте произошёл ряд заседаний парламента, который отнёсся отрицательно к финансовым проектам королевы-регентши Анны Австрийской и Мазарини. Кроме проблем с войной и налогами были и еще, очень серьезные, имеющие давнюю историю. С 20-х годов началось планомерное расшатывание престола,связанное с отсутствием законного наследника. Все мы помним, что в это время Генрих Второй Конде претендовал на трон (помните этот заговор с призывом "убрать полосу"?), потом не отставал Гастон Орлеанский. Высокродные бунтовщики "легко отделывались" - казнили Шале, казнили Монморанси, но живы-здоровы остались и Гастон, и Генрих Конде. "Не повзело" Великому приору Вандомскому, скончавшемуся в Венсенском замке, но, по большому счету, так, как Людовик Тринадцатый и Ришелье поступали с заговорщиками из первых лиц королевства, не поступал практически никто. Не было устрашающего примера. Это тоже была ошибка, стало понятно, что все можно, если ты принц крови. До 1638 года двусмысленное положение Гастона сохранялось (у него не было продолжателей рода, Монпансье не в счет), добавим к этому семейство Конде (тогда Людовику II было уже 17 лет, к тому же существовал еще младший брат - вот вам, пожалуйста, готовые короли). Взрывоопасная ситуация для королевства, учитывая, как пришли к власти Валуа, да и сами Бурбоны! Конечно, Ришелье своим политическим талантом сдерживал вулкан, но он должен был рано или поздно "рвануть". С рождением Людовика Четырнадцатого положение Конде и Орлеанских несколько меняется. Но здесь заговор де Сен-Мара, и Гастон лишается права регентства при малолетнем короле. Тогда кто опять оказывается ближе всех к трону? Естественно, Конде. Кому это не нравится? Анне Австрийской, королевским бастардам Вандомским, самому Гастону. То есть, к моменту смерти Ришелье во Франции уже сложилась тяжелая политическая ситуация. Уже есть недовольные, мечтающие о регенстве, а то и о престоле. Мазарини просто усугубил ситуацию. Во-первых, налогами, во-вторых, сыграла свою роль война, в-третьих, низкое происхождение Мазарини. Но дворяне уже были готовы к бунту. Им было за что сражаться. Добавим к этому убежденность, что все сойдет с рук. Да, Бофор за заговор поплатился заточением. Но ведь голову не отрубили? А еще потом брата женили на племяннице Мазарини... Я веду к тому, что если разбираться в причинах Фронды, то недостаточно говорить только о ненавидимом Мазарини и экономике. Были нюансы. Та же госпожа де Лонгвиль. Казалось бы, ей-то чем не угодил кардинал? На этот счет у меня тоже есть много что сказать. Да, предвосхищая вопрос о Конде. Он, как и обещал, "последним взял в руки оружие, но и последним его положил". Однако к бунту он был готов изначально. Его воспитывали по-королевски, он проявил себя талантливым полководцем. Впрочем, об этом я тоже могу долго говорить. Жаль, нет отдельной темы по Конде.
Марсель: Фронда (франц. fronde, буквально — праща), общественное движение против абсолютизма во Франции в 1648—53, в котором участвовали различные слои общества, преследовавшие подчас противоположные цели. Налоговый гнёт, бедствия Тридцатилетней войны 1618—48 привели ко многим крестьянским и плебейским восстаниям. Налоговая политика правительства Дж. Мазарини вызвала оппозицию парижского парламента и связанных с ним кругов буржуазии. Парижский парламент временно блокировался с народными антифеодальными силами и потребовал ряда реформ, часть которых носила буржуазный характер. В ответ на попытку Мазарини арестовать лидеров оппозиции (П. Бруссель и др.) в Париже началось 26—27 августа 1648 массовое вооружённое восстание. Мазарини вывез из восставшей столицы малолетнего Людовика XIV, и королевские войска начали осаду города (январь — февраль 1649). Парижан поддержал ряд провинций. Однако парижская буржуазия и парламентское «дворянство мантии», испуганные подъёмом народного движения, радикализмом листовок и памфлетов, вступили в переговоры с королевским двором. В марте 1649 окончилась «парламентская Ф.», но народные волнения продолжались. С начала 1650 оппозицию абсолютизму возглавили реакционные придворные круги («Ф. принцев»), хотевшие лишь оказать давление на правительство, чтобы получить выгодные должности, пенсии и т.п. (отсюда выражение «фрондировать» — находиться в несерьёзной, неопасной оппозиции). Фрондировавшие вельможи и принцы, опираясь на свои дворянские свиты и иноземные (исп.) войска, использовали в своих интересах восстания крестьян и демократическое движение в городах. Наиболее революционные элементы французской буржуазии и в период «Ф. принцев» пытались продолжить борьбу против абсолютизма; так, в Бордо Ф. этого периода приобрела характер буржуазно-демократического республиканского движения. Фрондёры-аристократы добились в 1651 отставки и изгнания Мазарини, но вскоре он вернулся во Францию с наёмными войсками. Началась длительная междоусобная война. К концу 1652 Мазарини подачками и уступками склонил к примирению большинство знатных фрондёров, а их глава принц Л. Конде, ещё в 1651 перешедший на службу к испанскому королю, был вынужден покинуть Париж, несмотря на помощь испанскому отрядов. К середине 1653 был подавлен самый стойкий и радикальный очаг Ф. — в Бордо. Поражение Ф. привело к феодльной реакции во французской деревне в 50—70-х гг. 17 в. и способствовало установлению неограниченного самодержавия Людовика XIV. Лит.: Поршнев Б. Ф., Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623—1648), М. — Л., 1948; Capefigue J., Richelieu, Mazarin, la Fronde et ie régne de Louis XIV, t. 1—8, P., 1835—36; Courteault Н., La Fronde à Paris, P., 1930; Kossmann E. Н., La Fronde, Leiden, 1954; Lorris P. O., La Fronde, P., 1961. Б. Ф. Поршнев.
графиня де Мей: Марсель пишет: В ответ на попытку Мазарини арестовать лидеров оппозиции (П. Бруссель и др.) в Париже началось 26—27 августа 1648 массовое вооружённое восстание. Мазарини вывез из восставшей столицы малолетнего Людовика XIV, и королевские войска начали осаду города (январь — февраль 1649). Парижан поддержал ряд провинций. Однако парижская буржуазия и парламентское «дворянство мантии», испуганные подъёмом народного движения, радикализмом листовок и памфлетов, вступили в переговоры с королевским двором. В марте 1649 окончилась «парламентская Ф.», но народные волнения продолжались. Позвольте уточнить. Да, восстание началось в августе. Двор переехал в Рюэй. Но в октябре в Сен-Жермене был подписан мир, и двор вернулся в Париж. А потом уже снова бежал 5 января 1649. Не согласна, что в марте в переговоры вступили "испуганные подъемом народного движения". Победы (военные) были тогда у обеих сторон. Кстати, это есть у Ларошфуко и де Реца. Начался торг, очень выгодный для дворян-приверженцев парламента, это одна из главных причин окончания парламентской Фронды. А еще голод. Войска короля взяли Париж в осаду, и вот уже мор, хотя Рец это не признает в своих мемуарах, но, по счастью, есть другие источники.
Марсель: графиня де Мей пишет: ...но, по счастью, есть другие источники. А можно ссылку на источник.
графиня де Мей: http://www.bnf.fr/ это ресурс национальной библиотеки Франции. Я по нему искала мемуары де Моттвиль (которые безрезультатно ищу на русском языке) и мемуары де Монпансье, читала их. Там много занятного. Хочу уточнить собственный пост - первый раз на мировую с парламентом пошли 24 октября 1648 года.
графиня де Мей: Арест принцев. Один из переломных моментов Фронды - арест принцев Конде, Конти и герцога де Лонгвиля, который последовал 18 января 1650 года. К тому моменту кардинал и королева уверились, что проще и безопаснее совершить этот шаг, чем идти на уступки Конде, к тому же, принц настаивал на разбирательстве обстоятельств покушений на него в ноябре-декабре 1649 года. Мазарини имел серьезные основания считать, что Конде готов поднять смуту, и эту уверенность в нем развивали герцогиня де Шеврез и коадъютор де Гонди. Следовало склонить на свою сторону Гастона Орлеанского, и это сделали без особых усилий, учитывая, какую неприязнь питал дядя к племяннику. Были и другие методы убеждения. Как пишет де Рец: "Герцогиня (де Шеврез) расписала Месьё, сколь велика будет его заслуга, если благодаря ему участники такого обширного мятежа, как Фронда, вновь станут верными слугами Короля; мимоходом и как бы невзначай она заметила, что Парижу каждый день грозит страшная участь — быть преданным огню и мечу. Я уверен, как уверена была и сама герцогиня, что последний довод подействовал на Месьё едва ли не сильнее всех прочих, ибо всякий раз, отправляясь во Дворец Правосудия, он дрожал от страха, и бывали дни, когда принцу де Конде не удавалось привезти его в Парламент. Называлось это — «У его Королевского Высочества приступ колики». Принц де Марсийяк по своим источникам узнал, что Конде, Конти и Лонгвилю одновременно втроем лучше не появляться в королевском дворце. Герцог Лонгвиль находился тогда в Шайо, и Кардинал через состоявшего при нем для поручений Бенжамена Приоло передал, чтобы он предложил в Совете закрепить право на замещение должности коменданта Старого дворца в Руане, когда она станет свободной, за сыном маркиза Беврона и чтобы грамоту об этом он вручил ему самолично, дабы это семейство получило ее непосредственно от него. Герцог Лонгвиль незамедлительно, вечером восемнадцатого января 1650 года, отправился в Пале-Рояль. Принцев Конде и Конти выманили во дворец под предлогом участия в Совете. И когда они вошли в галерею у покоев королевы, было объявлено, что они арестованы. Капитан гвардии королевы Гито де Комменж арестовал принца де Конде, его племянник - принца де Конти, а Кресси — герцога де Лонгвиля. Возглавлял конвой граф Миоссан, про которого писали, что он влюблен в герцогиню де Лонгвиль. Как отмечает в своих мемуарах Ларошфуко: "Никогда особы столь высокого положения не препровождались в тюрьму столь малым числом людей: всего насчитывалось шестнадцать всадников да еще помещавшиеся вместе с арестованными в карете. Кромешная тьма и плохая дорога привели к тому, что карета опрокинулась и, таким образом, тем, кто пожелал бы предпринять освобождение арестованных, предоставлено было достаточно времени, но никто не почел своим долгом решиться на это... Хотели одновременно арестовать также принца Марсийяка и Ламуссэ, но их не нашли. Государственного секретаря г-на де Лаврийера послали передать г-же де Лонгвиль приказание королевы явиться к ней в Пале-Рояль, где имели намерение ее задержать. Но вместо того, чтобы повиноваться, она по совету принца Марсийяка сразу же решила выехать из Парижа, собираясь направиться как можно быстрее в Нормандию." Есть свидетельства, что узнав про арест принцев, Гастон Орлеанский заметил: «Как мастерски накинули сеть: поймали разом льва, обезьяну и лисицу». Всех троих доставили в Венсенский замок. В "Мемуарах" мадам де Моттвиль упомянуто, что в их камерах даже не было кроватей, и принцы были вынуждены всю ночь играть в карты.
МАКСимка: графиня де Мей пишет: Как мастерски накинули сеть: поймали разом льва, обезьяну и лисицу» Ага, а потом принц к ним присоединиться. Смешно!
графиня де Мей: Бегство королевской семьи и кардинала из Парижа 5-6 января 1649 года. Королева покинула Париж, чтобы с большей свободой ожидать возвращения войск, с помощью которых она намерена была напасть на город или уморить его голодом. Делалось это с большими предосторожностями, и кроме Анны Австрийской, короля, Гастона Орлеанского, Мазарини и принца Конде никто не был посвящен в тайну отъезда. Гонди, подозревавший о таком развитии событий, еще в декабре начал серьезные переговоры с герцогиней де Лонгвиль. Через нее он начал общаться с Ларошфуко, которому, в общем-то, не слишком доверял. Гонди писал: "Поскольку Ларошфуко снискал не слишком добрую славу в деле «Кичливых», ибо его обвиняли в том, что он примирился с двором за их счет (впоследствии я узнал из верных рук, что это неправда), я был не слишком рад присутствию его в нашем кругу. Пришлось, однако, с этим примириться" Принц де Конти, г-жа де Лонгвиль, герцог, ее муж, и маршал де Ла Мотт дали слово оставаться в Париже и в случае нападения выступить открыто. Бруссель, Лонгёй и Виоль от имени Парламента, ни о чем не подозревавшего, сулили пойти на все. Г-н де Рец ездил взад и вперед то к ним, то к г-же де Лонгвиль, которая вместе с принцем де Конти лечилась на водах в Нуази. После этого у Гонди возникла идея убедить двор по возможности не доводить дела до крайности. По мнению коадъютора, помешало этому лишь упрямство Кардинала, не пожелавшего принять предложение, подсказанное Лоне-Граве, оно могло бы с согласия самого Парламента возместить если не полностью, то хотя бы в значительной степени налоговые ограничения, установленные палатами. Предложение это обсуждено было у Виоля в присутствии Ле Коньё и многих других членов Парламента. Оно было ими одобрено, и если бы стороны пришли к согласию, гражданской войны могло не быть. Известие, что король покинул Париж, стало распространяться около пяти часов утра от казначея королевы. Анна Австрийская сама передала письмо де Гонди, где приказывала ему явиться днем в Сен-Жермен. Одновременно армии был дан приказ подойти ближе к городу. Коадъютор проигнорировал распоряжение ее величества, заявив об этом казначею прямо. Бламениль тем временем получил известие, что король идет ко Дворцу Правосудия с восьмитысячной конницей, хотя Людовик Четырнадцатый покинул город с двумя сотнями верховых. Но до десяти утра в городе уже распространились самые невероятные слухи и началась паника. Из сообщений, которые ежеминутно поступали от командиров милиции в Ратушу, было известно, что первым чувством народа при полученном им известии была ярость, которая всегда сменяется страхом. Конти, вопреки обещанию, 6 января был в Сен-Жермене, а в Париже осталась лишь де Лонгвиль (она прибыла 3-4 января). Однако скоро поступила весть о приближении герцога из Руана. Едва король уехал, горожане по собственному почину, без всякого на то приказа, захватили ворота Сент-Оноре. В оторопи и беспорядке собрался Парламент. Советник Ведо вызвал в отделение судебных приставов, сообщить Парламенту, что в Ратуше получено письмо Короля, которым он объявляет купеческому старшине и эшевенам причины, заставившие его покинуть Париж, и причины эти следующие: несколько членов его Парламента вступили в союз с врагами государства и даже умышляли против его особы. Письмо это настолько взволновало Парламент, что он потребовал немедля доставить письмо во Дворец Правосудия и приказал горожанам вооружиться, позаботиться об охране всех городских ворот, купеческому старшине вкупе с главным судьей обеспечить снабжение города продовольствием, а палатам завтра утром обсудить письмо Короля. По содержанию этого постановления, пока только предварительного, можно судить, что ужас, охвативший Парламент, с каждым часом увеличивался.
графиня де Мей: Битва при Шарантоне - один из ключевых моментов 1-го этапа Фронды (по мемуарам Поля де Гонди) Двадцать первого января 1649 года были оглашены, обсуждены и позднее обнародованы письменные представления, которые Парламент, издавший постановление против Кардинала, решил сделать Королю. Представления требовали расправы с первым министром, однако остались лишь манифестом, ибо двор не пожелал их принять, объявив, что Парламент, распущенный королевской декларацией как мятежный, не может более делать представления от имени корпорации. Двадцать четвертого января г-да де Бофор и де Ла Мот выступили из Парижа, чтобы совершить нападение на Корбей. Но принц де Конде предупредил их, бросив туда свои войска. Двадцать пятого января был наложен арест на все имущество, находившееся в доме Кардинала. Двадцать девятого числа Витри, выехавший во главе кавалерийского разъезда навстречу жене своей, которая должна была прибыть в Париж из Кубера, в Феканской долине наткнулся на немцев из охраны Венсеннского замка, которых он оттеснил до самой его ограды. В этой маленькой стычке был, к несчастью, убит Танкред, называвшийся сыном герцога Рогана, который накануне объявил себя сторонником фрондеров. Первого февраля герцог д'Эльбёф оставил гарнизон в Бри-Конт-Робере, чтобы облегчить подвоз продовольствия из Бри. Восьмого числа того же месяца один из генеральных адвокатов, Талон, предложил Парламенту выказать какие-нибудь знаки почтения и преданности Королеве — предложение Талона поддержали Первый президент и президент де Мем. Однако Парламент единодушно его отверг, и притом с большим негодованием, ибо заподозрили, что сделано оно в сговоре с двором. Ни один из военачальников на заседании не присутствовал — по этой причине Гонди объявил свое решительное с ним несогласие. Вечером того же дня Кланлё, которого оставили в Шарантоне с тремя тысячами солдат, получил известие, что герцог Орлеанский и принц де Конде идут на него с семью тысячами пехоты, четырьмя тысячами конницы и артиллерией. Тогда же Гонди получил записку из Сен-Жермена от своего агента, подтверждавшую это сообщение. Не покидавший постели из-за подагры герцог Буйонский, считая, что крепость эту трудно оборонять, предложил отвести войска и отстаивать лишь подступы к мосту. Герцог д'Эльбёф, который любил Кланлё и полагал, что поможет ему недорогой ценой стяжать славу, ибо не верил справедливости полученного известия, держался иного мнения. Герцог де Бофор похвалялся своей удалью. Маршал де Ла Мот, как он сам потом признался, не верил, что принц де Конде решится атаковать Шарантон в виду войск фрондеров, которые могли занять слишком выгодные позиции. Принц де Конти, по обычаю людей слабых, уступил тем, кто более горячился. Кланлё приказали держаться, пообещав засветло прислать ему подкрепление, но обещания не исполнили. Вывести войска за ворота Парижа — дело необыкновенно долгое. Хотя движение войск началось еще в одиннадцать часов вечера, на место сражения к Феканскому холму они прибыли лишь в семь часов утра. Принц де Конде с рассветом атаковал Шарантон и захватил его, потеряв в сражении герцога де Шатийона, бывшего в его армии заместителем главнокомандующего. Кланлё погиб в сражении, отказавшись сдаться; фрондеры потеряли восемьдесят офицеров, в армии принца де Конде насчитывалось всего двенадцать или пятнадцать убитых. Войска парламента, подошед, увидели его отряды, построенные в две линии на противоположной вершине холма. Ни одна из сторон не решалась атаковать первой, не желая подставлять себя другой на склоне долины. Глядя друг на друга, они весь день перестреливались; Нуармутье, воспользовавшись этой перестрелкой, взял тысячу конников и, не замеченный Принцем, отправился в Этамп, чтобы встретить и сопроводить огромный обоз со всевозможной живностью, которую туда согнали. Любопытно отметить, что в Париж стекались жители всех провинций, как потому, что в нем было много денег, так и потому, что почти все французы горели желанием его защищать. Десятого числа господа де Бофор и де Ла Мот выступили из города для прикрытия возвращавшегося Нуармутье и на равнине Вильжюиф обнаружили маршала де Грамона с двухтысячным пехотным войском из швейцарских и французских гвардейцев и двухтысячной конницей. Младший из рода де Бово — Нерльё, способный офицер, командовавший кавалерией мазаринистов, решительно устремился в атаку и был убит гвардейцами г-на де Бофора у ворот Витри. Бриоль вырвал у г-на де Бофора шпагу. Но тут враги дрогнули, даже пехота их смешалась — во всяком случае, пики гвардейцев забряцали, сталкиваясь друг с другом, а это всегда есть признак замешательства, однако маршал де Ла Мот приказал бить отбой, не желая подвергать превратностям битвы обоз, который уже показался вдали. Маршал де Грамон счастлив был унести ноги, и обоз вступил в Париж, сопровождаемый едва ли не сотнею с лишком тысяч человек, которые взялись за оружие, едва разнесся слух, что герцог де Бофор завязал сражение.
графиня де Мей: Битва при Сент-Антуанском предместье. События предшествовавшие этому, и последствия битвы К началу весны 1652 года расстановка сил во Франции была очевидна: принц Конде возглавлял мятежную партию, и к нему примкнули многие известные в королевстве люди. Противоборство носило уже характер настоящей войны. Перенеся в июне 1652 года лихорадку, в последних числах месяца Конде выехал до самого Лина навстречу своим войскам, возвращавшимся из Этампа, поскольку двор и не подумал исполнить обещание отвести свои войска от Парижа. Принц почел себя более не связанным словом и оставил свою небольшую армию в Сен-Клу, позиции весьма выгодной, ибо имеющийся там мост позволял в случае необходимости переправить войска в любом направлении. Г-н де Тюренн, стоявший с армией короля в окрестностях Сен-Дени, куда Его Величество явился и сам, чтобы быть поближе к Парижу, соорудил наплавной мост в Эпине с намерением атаковать противника, прежде чем тот успеет отступить. Но г-ну де Таванну донесли об этом, и он тотчас послал уведомить об опасности принца де Конде, который поспешно прибыл в лагерь. В тот же вечер он приказал своим войскам сняться с места и повел их в сторону Парижа, намереваясь к утру быть в Шарантоне, там переправиться через Марну и занять позиции, неприступные для противника. Однако г-н де Тюренн помешал ему в этом, атаковав его арьергард в предместье Сен-Дени. Принц, потери которого были невелики — всего лишь несколько человек из полка де Конти, — через графа де Фиеска сообщил Месьё, что непременно доберется до Сент-Антуанского предместья, где ему будет легко держать оборону. Ланк, который ни на минуту не отлучался от Принца, рассказывал, что доблесть принца де Конде и его полководческое искусство превзошли возможности человеческие. После упорной кровавой битвы Принц спас своих солдат, а их была горстка против атаковавшей их армии г-на де Тюренна, и притом армии, усиленной войсками маршала де Ла Ферте. Принц потерял в этой битве фламандца графа де Боссю, Ла Рош-Жиффара и Фламмарена, а г-н де Лоресс, из дома Монморанси, господа де Ларошфуко, де Таванн, де Куаньи, виконт де Мелён и шевалье де Фор получили ранения. Из сторонников короля ранен был Эскленвилье, а господа де Сен-Мегрен и Манчини, племянник кардинала, были убиты. Гастон Орлеанский страшился, как бы Париж не взбунтовался против него, и не выказал слишком пылкой готовности поддержать принца де Конде. Мадемуазель де Монпансье, приложившая все старания, чтобы убедить Месьё отправиться на Сент-Антуанскую улицу и приказать открыть ворота принцу де Конде, которого уже теснили в предместье, решилась отправиться туда сама. Она явилась в Бастилию, куда Лувьер из почтения не отважился преградить ей доступ, и приказала стрелять из пушки по войскам маршала де Ла Ферте, которые стали обходить войска Принца с флангов. Потом обратилась с речью к страже, стоявшей у Сент-Антуанских ворот. Ворота открылись, и Принц вступил в них со своей армией, покрытой славой еще в большей мере, нежели ранами, хотя и их было немало. Знаменитая эта битва произошла 2 июля. Четвертого июля после обеда собралась ассамблея муниципалитета, назначенная Парламентом, дабы обсудить, какие меры должно принять для безопасности города. Месьё и принц де Конде явились, чтобы поблагодарить муниципалитет за то, что в день битвы город отворил ворота их войскам. Уверенный, что Гонди действует против него, принц решил утром в день ассамблеи муниципалитета взбунтовать народ, явиться к Полю де Гонди, усадить его в свою карету, препроводить за ворота города и там у заставы по всей форме запретить возвращаться в Париж. Расчет его был безусловно верен, ибо умонастроение парижан было таково, что горожане теперь одобрили бы Принца. Судьба, однако, обратила против Конде этот превосходный план. Поскольку возмущение началось вблизи площади Дофина, где бунтовщики требовали от всех прохожих, чтобы они украшали свои шляпы пучками соломы, советник Парламента, приближенный Принца де Кюмон, которому, как и всем, кто проходил через эту площадь, пришлось подчиниться требованиям толпы, стремглав бросился в Люксембургский дворец, чтобы предуведомить Месьё и умолять его не допустить Принца, находившегося в галерее, выйти на улицу во время мятежа. «Он несомненно затеян либо мазаринистами, либо кардиналом де Рецем, — объявил герцогу Орлеанскому Кюмон, — для того, чтобы погубить принца де Конде». Месьё тотчас бросился к своему кузену и задержал его своей властью, и несмотря на сопротивление Принца, оставил у себя обедать, а затем повез в Ратушу, где должна была состояться ассамблея. Поблагодарив муниципалитет и напомнив о необходимости обдумать средства борьбы против Мазарини, принцы покинули Ратушу. Тем временем, появился королевский герольд с приказом перенести ассамблею на восьмое число; вид герольда взбудоражил народ, который собрался на Гревской площади и с криками требовал, чтобы муниципалитет действовал заодно с принцами. Несколько офицеров, которым принц де Конде утром повелел вмешаться в толпу, не получив ожидаемого приказа, не знали, куда направить ярость толпы, и она излилась на то, что оказалось под рукой. Мятежники начали стрелять в окна Ратуши, подожгли двери, ворвались внутрь со шпагами в руках и убили судью-докладчика Ле Гра, советника парламента Жанври, советника Счетной палаты Мирона, который пользовался особенной любовью народа. Погибло также двадцать пять или тридцать горожан; маршал де Л'Опиталь чудом избег подобной участи. Сначала все оцепенели, в мгновение ока лавки закрылись. Некоторое время парижане пребывали в растерянности, но часам к шести жители некоторых кварталов мало-помалу опомнились и стали возводить баррикады, чтобы остановить мятежников, которые между тем рассеялись сами собой. Правда, содействовала этому Мадемуазель де Монпансье: в сопровождении г-на де Бофора она отправилась на Гревскую площадь, где еще застала горстку смутьянов, которых заставила разойтись. Все первые президенты палат и даже многие советники теперь отсутствовали на заседаниях из страха перед беспорядками, которые, конечно, не утихли после поджога и резни в Ратуше. По той же причине малолюдны были и ассамблеи муниципалитета. Купеческий старшина, чудом спасшийся от смерти во время пожара, более не показывался в Ратуше. Маршал де Л'Опиталь отсиживался дома. По распоряжению Месьё в его присутствии немногочисленная ассамблея избрала губернатором Парижа герцога де Бофора, а купеческим старшиной г-на Брусселя. Парламент приказал своим депутатам в Сен-Дени поторопить получение королевского ответа, а в случае неуспеха, через три дня, возвратиться в Париж к исполнению своих обязанностей. Тринадцатого июля депутаты прислали парламенту письмо вместе с письменным ответом короля.: «Хотя Его Величество имеет все основания полагать, что ходатайства об удалении г-на кардинала Мазарини — всего лишь пустой предлог, Король соизволит разрешить г-ну Кардиналу удалиться от двора, но лишь после того, как меры, должные быть приняты для установления спокойствия в королевстве, соглашены будут с депутатами, присланными уже Парламентом ко двору, а также и с теми, кого угодно будет отрядить туда Их Высочествам принцам». Принцы, которые по опыту знали, что Кардинал всякий раз предлагает созвать совещание для того лишь, чтобы очернить их в глазах народа, воспротивились приглашению короля; Месьё объявил с жаром, что это ловушка и ни он, ни его кузен не видят необходимости посылать депутатов от своего имени, совершенно доверясь посланцам Парламента. В соответствии с этим объяснением Месьё Парламент постановил приказать депутатам по-прежнему домогаться удаления кардинала. Принцы, в свою очередь, написали президенту де Немону, заверяя его, что по-прежнему полны решимости сложить оружие, как только Кардинал будет и в самом деле отставлен. Король выехал из Сен-Дени в Понтуаз, повелев депутатам парламента следовать за ним, а когда они оказали неповиновение приказу, повелел им оставаться в Сен-Дени. Затем они получили новое повеление Его Величества немедля прибыть в Понтуаз. Парламент в сильном негодовании предписал депутатам немедля возвратиться в Париж. Месьё, принц де Конде и герцог де Бофор сами выехали навстречу депутатам с восемьюстами пехотинцев и тысячью двумястами конников, чтобы, сопроводив их в столицу, внушить народу, что помогли магистратам избежать величайшей опасности. Двор, со своей стороны, не дремал: он поминутно издавал указы Совета, отменявшие постановления Парламента. Совет объявил незаконным все, что произошло, происходит и будет происходить впредь на ассамблеях Ратуши, и приказал даже, чтобы деньги, назначенные для уплаты муниципальной ренты, отныне доставляемы были непременно к месту пребывания Его Величества. В парламенте было предложено постановить - поскольку король содержится в плену у кардинала Мазарини, просить герцога Орлеанского возложить на себя звание правителя королевства, а принцу де Конде взять на себя при нем командование армией до тех пор, пока кардинал не покинет пределы Франции. Парламенты Франции, однако, не вняли этой просьбе, ибо, за исключением бордоского, ни один из них даже не стал обсуждать этот вопрос — более того, парламент Бретани решил приостановить исполнение прежних своих распоряжений, пока все вступившие во Францию испанские войска не покинут окончательно пределы королевства. Однако герцог Орлеанский учредил Совет, в который вошли сам Месьё, принц де Конде, герцоги де Бофор, Немурский, де Сюлли, де Бриссак, де Ларошфуко и де Роган, президенты де Немон и де Лонгёй, президенты Счетной палаты — Обри и Ларше и от Палаты косвенных сборов — Дорьё и Ле Нуар. Однако парижане с каждым днем все больше были недовольны действиями принцев, как из-за угрозы новых налогов, так из-за резни в Ратуше, которая всех ужаснула, и из-за грабежей в окрестностях Парижа, где армия, после битвы в Сент-Антуанском предместье расположившаяся лагерем в предместье Сен-Виктор, занималась форменным разбоем. После долгих переговоров Месьё и принц де Конде объявили Парламенту, Счетной палате и Палате косвенных сборов, что, ввиду отставки кардинала Мазарини, они готовы сложить оружие, если Его Величеству угодно будет объявить амнистию, отвести свои войска от Парижа, отозвать те, что находятся в Гиени, обеспечить свободный проход и безопасность отступающим испанским войскам, а также позволить принцам послать к Его Величеству своих представителей, дабы обсудить то, в чем еще не достигли согласия.
графиня де Мей: Условия заключения мира между парламентом и королем 11 марта 1649 года (конец Парламентской Фронды) Парламенту надлежит явиться в Сен-Жермен, где на заседании его, в присутствии Короля, обнародована будет декларация, содержащая условия мирного договора, после чего он возвратится в Париж, дабы приступить к повседневным своим обязанностям. В продолжение 1649 года палаты не будут собираться на ассамблею, кроме как по случаю назначения должностных лиц и для отчета об отправлении правосудия. Все постановления Парламента, изданные с 6 января, объявляются недействительными, кроме тех, что относятся к частным лицам и принадлежат к обычному судопроизводству. Все именные повеления, декларации и указы Королевского Совета, касающиеся до нынешних волнений, отменяются. Рекруты, набранные для защиты Парижа, будут распущены тотчас по подписании соглашения, и тогда Его Величество отведет от названного города свои войска. Обыватели должны сложить оружие и более не браться за него без приказания Короля. Посланцы австрийского эрцгерцога должны быть незамедлительно отосланы назад без всякого ответа. Все бумаги и движимость, отобранные у частных лиц и сохранившиеся в целости, должны быть возвращены владельцам. Принц де Конти, принцы, герцоги и все прочие, без исключения, кто взялся за оружие, не будут преследуемы за это ни под каким предлогом, если поименованные лица в течение четырех дней, а герцог де Лонгвиль в течение десяти дней, считая с того дня, как будут открыты дороги, объявят о своем желании участвовать в настоящем договоре. Король не будет требовать возмещения за деньги, изъятые из королевской казны, за проданную движимость, за оружие и снаряды, захваченные как в Арсенале, так и в других местах. Король распорядится отменить приказание о роспуске на полгода парламента Экса, в согласии со статьями договора между уполномоченными Его Величества и депутатами этого парламента и Прованса от 21 февраля. Подтверждаются указы мая — октября 1648 г., принятые палатой Людовика Святого. Бастилия будет возвращена Королю.
Берта-Марианна: Спасибо, очень интересно!
mcroi: Осада Бордо (по мемуарам Гонди и Франсуа де Ларошфуко) В мае 1650 года принцесса Шарлотта-Маргарита Конде, лишенная прав на защиту своих сыновей в парижском парламенте, подступила к городу Бордо. Ее сопровождали полки Ларошфуко, Граммона, Буйоннского. Город Бордо в Гиэни был выбран принцессой не случайно. Во-первых, герцог д Эпернон, являющийся в ту пору губернатором Гиэни, скверно исполнял свои обязанности и умудрился рассориться со многими дворянами и представителями местных властей. Во-вторых, в Бордо чтили и уважали дом Бурбон-Конде, и принцесса рассчитывала получить поддержку народа. Ну и наконец, Бордо стоял на Гароне в гавани и имел корабли. Сначала был захвачен о. Сен-Жорж на Гароне, в плен попал комендант бастиона Каноль. Ришон, комендант замка Вер (расположенного неподалеку), сразу сдался на милость принцессы Конде и не оказал никакого сопротивления. Однако, дорогу к Бордо перекрыл полк маршала де Ла Валетта. Ларошфуко без особого труда отбросил войско Ла Валетта к Бержераку, лишив его обоза. Принцесса Конде заняла город вопреки протестам парламента и вельмож-друзей герцога д Эпернона. Видя, с каким воодушевлением встречает народ принцессу Конде, бордосскому парламенту ничего не оставалось делать, как смириться и разрешить принцессе-матери оставаться в городе. д Эпернон надоумил парламент направить к королю жалобу. Что и было исполнено. Но, король путешествовал по Бургундии, и представители бордосского парламента напрасно гонялись за ним. Тогда д Эпернон пожелал выгнать из Бордо испанского посланника, который финансировал мятежников. Ларошфуко и герцог Буйоннской, которые вошли в Бордо с наступлением темноты (они расположили свои полки близ Шартре), не могли рисковать. Они подняли бучу в парламенте, направив ко Дворцу Правосудия чернь, которая взывала к примирению с принцессой Конде и повиновению ее власти. Народ грозил сжечь парламент. Провокатор д Эпернона вызвал Буйоннского и Ларошфуко ко Дворцу правосудия, под предлогом усмирить народ. А городским старшинам провокатор сказал, что едут настоящие зачинщики смуты. Буйонский и Ларошфуко попали в серьезную переделку, но все кончилось благополучно. Мир между парламентом и принцессой Конде был подписан. Король, находившийся в Либурне, приказал захватить Бордо и изгнать мятежников. Началась осада. Королевские войска отвоевали о. Сен-Жорж и сожгли корабли. Король показательно казнил Ришона, коменданта замка Вер. Мазарини начал планировать наступление на Бордо через предместье Сен-Сюрен. Ларошфуко в ту пору узнал, что его замок в Вертее срыт. Возможно, это стало причиной его ярости. Он в ответ велел казнить коменданта о. Сен-Жорж Каноля, молодого королевского офицера. Король Людовик Четырнадцатый поклялся отомстить. Ворота Дижо самые близкие по отношению к слабо укрепленному предместью Сен-Сюрен, решено было укрепить земляным рвом. Работали на укреплениях все: от самой принцессы Конде и ее невестки, до последней маркитантки. Дороги были перекрыты баррикадами. Королевские войска захватили Сен-Сюрен, но не смогли продвинуться дальше. При осаде Бордо погиб Ла Валлет, д Эпернон потерял много своих офицеров и солдат. Ранены друзья принца Конде генерал де Шуп и маркиз де Ларусьер, который позже скончался от ран. Осада Бордо закончилась мирными переговорами. Условия мира: полная амнистия армии мятежников Армия распускается принцесса Конде удалится в Мурон, и не имеет права держать гарнизон более 60 солдат Д Эпернон отстраняется от губернаторства. почему упал боевой дух бордоссцев? Принца Конде, который сидел в Венсенне, освободить не удалось, его перевели в тюрьму в Маркусси. Вся эта канитель с осадой Бордо была организована ради того, что в это время группой дворян планировалось освобождение принца Конде из Венсенна. Но герцогу Орлеанскому удалось разгадать замыслы Ларошфуко и его друзей, и перевели Конде в более надежное место. А Ларошфуко не получит компенсации за зазрушеный Вертей. ЗЫ были ли эти жертвы напрасными?
МАКСимка:
МАКСимка:
Ортанс : mcroi пишет: Ларошфуко в ту пору узнал, что его замок в Вертее срыт. Возможно, это стало причиной его ярости. Он в ответ велел казнить коменданта о. Сен-Жорж Каноля, молодого королевского офицера. Король Людовик Четырнадцатый поклялся отомстить. Каноля не просто казнили, его повесили. Позднее в своих Мемуарах Ларошфуко признавал, что на Каноле не было никакой вины, кроме несчастливой судьбы. Кстати, об этой истории рассказывается в романе Дюма "Женская война". Конечно, это всего лишь роман, но но все же...
графиня де Мей: Ортанс пишет: Кстати, об этой истории рассказывается в романе Дюма "Женская война". Кстати, очень слабый роман. Ортанс пишет: Каноля не просто казнили, его повесили Не забывайте, что до этого повесили Ришона, который был другом Ларошфуко.
Ортанс : графиня де Мей пишет: Кстати, очень слабый роман. Cкорее, не очень хорошо переведенный. графиня де Мей пишет: Не забывайте, что до этого повесили Ришона, который был другом Ларошфуко. А при чем тут Каноль? Да что говорить, Ларошфуко сам признавал, что Каноль просто подвернулся под руку. К тому же, судя по мемуарам Ларошфуко, я бы поостереглась называть кого-либо его другом. По-моему эти отношения были герцогу недоступны.
графиня де Мей: Ортанс пишет: Cкорее, не очень хорошо переведенный. Вы читали его на французском? Мне роман не понравился вовсе. Ортанс пишет: А при чем тут Каноль? В общем-то, при том же, при чем ваше упоминание о казни Ришона. Вы продемонстрировали свою осведомленность, я - свою. Ортанс пишет: По-моему эти отношения были герцогу недоступны. Вот видите, как по-разному можно читать одну и ту же книгу. А мое мнение о Ларошфуко гораздо позитивней.
mcroi: Ортанс пишет: mcroi пишет: цитата: Ларошфуко в ту пору узнал, что его замок в Вертее срыт. Возможно, это стало причиной его ярости. Он в ответ велел казнить коменданта о. Сен-Жорж Каноля, молодого королевского офицера. Король Людовик Четырнадцатый поклялся отомстить. Каноля не просто казнили, его повесили. Позднее в своих Мемуарах Ларошфуко признавал, что на Каноле не было никакой вины, кроме несчастливой судьбы. Кстати, об этой истории рассказывается в романе Дюма "Женская война". Конечно, это всего лишь роман, но но все же... И Ришона повесили, и Каноля повесили. Вряд ли повесили никому неизвестных людей, скорее всего, их обоих хорошо знали: первого в Бордо и его окрестностях, приверженца фрондеров, второго при дворе, сторонника короля. Иначе их смерти не вызвали бы такой ажиотаж. В 17 веке методы ПиАр не были столь распространены чтобы зомбировать умы тысяч людей. Достаточно было выбрать "знаменитую" личность и публично наказать в их лице всю клику. Скорее всего, Ларошфуко, говоря о "несчастливой звезде" имел ввиду именно это: они оба стали жертвами за свою приверженность одной из воюющих сторон. Что касается романа "Женская война". Хуже произведения А.Дюма еще поискать! Такое впечатление, что и не он вовсе писал его. Идею, возможно, подкинул сам автор ТМ. Но написано отвратительно. Оригинал на французском не видела.
mcroi: графиня де Мей пишет: Ортанс пишет: цитата: По-моему эти отношения были герцогу недоступны. Вот видите, как по-разному можно читать одну и ту же книгу. А мое мнение о Ларошфуко гораздо позитивней. Судя по мемуарам и "Максимам" у меня сложилось впечатление, что Ларошфуко (во всяком случае в период Фронды и войны в Бордо) был хорошим другом и надежным товарищем. Он уделял достаточно внимания, как своей семье, которую с началом войны увез подальше, так и друзьям. Которым как мог помогал. Он сражался до конца, ссужал на войну деньги, выручал товарищей из неприятных ситуаций. Он проявлял преданность и делу и людям. Разве этого мало?
графиня де Мей: mcroi пишет: Он проявлял преданность и делу и людям. Согласна, и по этому поводу приведу несколько примеров. Но сначала хочу отметить, что расхваливать себя самого и собственные действия способны немногие, так что оценку той или иной личности лучше делать не на основе его собственных мемуаров, а на основе высказываний других. Я для примера взяла мемуары Поля де Гонди, ставшего впоследствии кардиналом де Рец. Гонди никогда не принадлежал к числу близких друзей Ларошфуко, однако и он отмечает, что во время Бордосской войны: "Герцог Буйонский сделал все, что должен был сделать мудрый политик и славный полководец. Г-н де Ларошфуко показал свою отвагу..." И Рец и Ларошфуко в мемуарах отмечают факт "сбора знати" в Вертее в феврале 1650 года, когда сторонники заключенных в тюрьму принцев обсуждали план дальнейших действий. Факт этот стал известен королеве, равно как и то, кто принимал участие в данном мероприятии. Ярость Анны Австрийской была так велика, что, не исключаю, когда решалась судьба Вертея, королева действовала и под впечатлением от февральского события. Это ведь был не просто акт неповиновения. Впоследствии, когда Конде колебался - начинать или не начинать новую войну, Ларошфуко, отмечу, был среди самых активных сторонников мира. Это тоже отмечает Рец. "Принц де Конде всегда был противником междоусобицы, а г-н де Ларошфуко, полновластно руководивший герцогиней де Лонгвиль и принцем де Конти, неизменно склонен был к переговорам." Но если мы взялись обсуждать личность Франсуа де Ларошфуко, предлагаю сделать это в специально созданной теме.
mcroi: Ёшика пишет: mcroi пишет: цитата: Социальный анализ практики продажи должностей дал, в частности, историку и исследователю Р.Мунье ключ к пониманию сложнейшего явления во Франции, а именно Фронды. Она трактовалась Мунье как защитная реакция владельцев должностей на самоуправство государственных интендантов, которые распределяли должности по приказу короля. В 40-х годах 20 века с Мунье относительно причин Фронды очень сильно спорил русский (советский) историк Поршнев, мнение которого, на самом деле, во Франции довольно известно. И мне кажется, что истоки Фронды в своей книге "Народные восстания перед Фрондой" он определил (не смотря на марксизм-ленинизм) гораздо лучше, чем Мунье. Продажа должностей была лишь одной из причин. Но самой главной причиной была продолжающаяся война, которая напрягла и истощила ресурсы страны. Общество находилось в конфликте еще до Мазарини, к 1638 году ситуация, что называется назрела, это ясно свидетельствуют крупные восстания в Сентоже и Ангумуа, а так же в Нормандии, последнее было подавлено просто с беспренцедентной жестокостью. Жестокость плюс то, что города на тот момент еще не рассматривали себя как обиженных, позволило снять напряженность на время. Но финансовая ситуация после 1638 года продолжает ухудшаться. Недоимки по налогам растут, а необходимость финансировать армии, остается. В 1638 году суперинтендант Бюльон писал Ришелье, что он "достиг дна горшка" и горько жаловался, что задачу для него дали непосильную. В итоге растет зависимость от откупщиков, кредита и давление на талью, которая за 5 лет войны выросла практически в 2 раза (с 30 млн до 55 млн ливров). Казна залазит в долги к рантье (продажа должностей - это всего лишь по сути, разновидность рантье), в итоге в распоряжении казны зачастую после уплаты всех требований от бюджета в лучшем случае остается только треть. К 1643 году государство оказалось фактическим банкротом: необходимо было кому-то не платить, чтобы деньги все таки имелись. И здесь как раз появляется дЭмери, тот самый ужасный и мерзкий дЭмери, который находит методы финансировать государство дальше. Но к 1648 году ситуация усугубилась... победами французского оружия: фактически после Рокруа риск вторжения испанцев на Париж чрезвычайно снизился, и население (в том числе и зажиточное) очень скоро стало задаваться вопросом: а если французы такие успешные в войне, то почему до сих пор нет мира и почему они до сих пор вынуждены оплачивать войну? К 1648 году государственные финансы оказались в фактическом банкротстве: казна была вынуждена отказать в выплатах рантье. Учитывая, что по разным оценкам до 1/3 парламентариев и судейских чиновников участвовали в финансировании государство, то становится понятно, что на этот раз обидели горожан. Плюс добавились старые обиды - гораздо бОльшие ожидания судейских от регентства и пренебрежение, которое оказали (намерено? непреднамерено?) парламенту королева и ее первый министр (последний вообще публично назвал проблемы парламента 'bagatelles'). Верхушка парламента, в самом начале вполне лояльная короне, начала копить обиды и в итоге все это вылилось в первую, парламентскую Фронду. Ее довольно быстро задавили, ибо почуяв угрозу, что корона может вообще отказаться платить, парламентарии стали сообразительнее. Война с Конде будет еще впереди. И вот тут можно задаться вопросом: а было ли возможно избежать гражданской войны? Или требования Конде были такими непримиримыми, что она была неизбежна? Мне кажется, что нет. Изначальные условия показывают, что с Конде было возможно договариваться. Возможность договариваться ушла вместе с его арестом. Но что привело к аресту, как не прошлые обиды, помноженные на амбиции? войны было не избежать...
mcroi: Конде был четвертым в очереди на престол. Какой соблазн!
Ёшика: mcroi пишет: Конде был четвертым в очереди на престол. Какой соблазн! Нет, Конде был в очереди как раз третьим. Поскольку после заговора Сен-Мара Гастон подписал вполне официальное отречение от престола. Со-регентом оно ему быть не запрещало, но короноваться он, увы, уже не мог. Поэтому трон от Великого Конде отделяло всего два мальчика. Соблазн и вправду был чрезвычайно велик...
МАКСимка: Ёшика пишет: Поскольку после заговора Сен-Мара Гастон подписал вполне официальное отречение от престола. А вы действительно верите, что Орлеанский в кризисную ситуацию вспомнил бы о каких-то подписанных бумагах? Ему что подписано, что нет, происпанская партия возвела бы его на престол.
Ёшика: МАКСимка пишет: А вы действительно верите, что Орлеанский в кризисную ситуацию вспомнил бы о каких-то подписанных бумагах? он, может быть и не вспомнил бы, но если бы эта бумага появилась, когда он бы просил Парламент утвердить его новым королем, то ему бы пришлось вспомнить, что она есть, учитывая, что Конде были заинтересованы в этой бумаге. Весь вопрос бы встал в том, смог бы Гастон уговорить Парламент признать его отречение недействительными или нет. Парламент был крайне неоднороден, а к Гастону даже верхушка Парламента питала крайне противоречивые чувства, не говоря уже о господах из аппеляционной и следственной палат, которые, как самые молодые и наглые, всегда являлись ударной силой парламента...
графиня де Мей: Ёшика пишет: Парламент был крайне неоднороден, а к Гастону даже верхушка Парламента питала крайне противоречивые чувства, не говоря уже о господах из аппеляционной и следственной палат, которые, как самые молодые и наглые, всегда являлись ударной силой парламента... Я не думаю, что Гастону удалось бы сесть на престол. И дело не только в официальном отречении. Орлеанская ветвь была обречена на умирание - у герцога не имелось наследников мужского пола. А вот у Конде-то как раз имелся сын. Пусть не совсем психически полноценный, но все-таки. Тем более, если не ошибаюсь, то, что у Анри-Жюля есть определенные проблемы, довольно умело скрывали некоторое время.
графиня де Мей: Нашла в интернете обсуждение Фронды на франкоязычном форуме. http://passion-histoire.net/viewtopic.php?f=54&t=5123
Amie du cardinal: Кстати, там обсуждаются многие темы, которые моут заинтересовать форумчан. Например, гомосексуализм Луи XIII, сама читала.
Amie du cardinal:
графиня де Мей: Amie du cardinal, большое спасибо за размещенный ролик!
Amie du cardinal: графиня де Мей пишет: большое спасибо Рада стараться, мадам!
Amie du cardinal: Фрондер, призывающий группу парижан взбунтоваться против кардинала Мазарини. 6 января 1649 года. Гравюра. Лувр. RV453191
Amie du cardinal: "История Фронды" Книга 1827 года на французском языке
МАКСимка: Карикатура на буржуа, составляющих армию Фронды
Amie du cardinal: Виктория ДИЯНОВА Французская аристократия в период Фронды (1648—1653)
Amie du cardinal: Россия XXI век/Франция XVII век: что общего? В 1648-1653 гг. во Франции возникает бунт сословий, до этого, в конце XVI века, идут гражданские и религиозные войны, в результате которых страна оказывается на краю гибели—не напоминает ли это нам события отечественной истории начала 90-х годов прошлого века?
Ёшика: Amie du cardinal пишет: Россия XXI век/Франция XVII век: что общего? Интересно, а кто такие господа Межуев и Куркин?
Amie du cardinal: Куркин Никита Александрович - историк, журналист. Эксперт Центра Стратегических Исследований Религии и Политики Современного Мира (ЦСИ РПСМ). Никита Куркин, Борис Межуев — участники Цеха политической критики. Цех политической критики — неформальное объединение, созданное группой исследователей российской политики в январе 2010 года. Миссия цеха состоит в рационализации российской политики путем методологической критики распространенных политических идей. За время своей деятельности цех выпустил три доклада, посвященных реформированию разных составляющих политической системы. Борис Вадимович Межуев - заместитель директора Фонда гражданских инициатив "Стратегия-2020"; Никита Александрович Куркин - директор международных программ Фонда гражданских инициатив "Стратегия-2020". Новая вежливость: государство и люди будущего Пасхальный (IV) доклад Цеха политической критики Ищут, понимаешь, новых Ришелье, Мазарини и Кольбера!
Amie du cardinal: Малов В. Н. Фронда Начало Вопросы истории, 1986, № 7, с. 76-87 Сложный комплекс охвативших Францию в 1648-1653 гг. социальных движений, объединяемых названием «Фронда» (франц. — «праща») издавна вызывал интерес историков. «Была ли Фронда феодальной реакцией или попыткой буржуазной революции?» — так сформулировал основную историографическую дилемму Б. Ф. Поршнев. Марксистская историография согласна в том, что французская буржуазия середины XVII в. была еще слишком незрелой для того, чтобы возглавить буржуазную революцию. Должно быть также принято во вникание, что расстановка классовых сил была тогда совсем не той, что накануне буржуазной революции 1789-1794 гг.: Францию волновали иные вопросы, и на поверхности оказались другие конфликты. Буржуазия в XVII в. была во Франции глубоко роялистской. С одной стороны, опыт гражданских войн XVI в. убеждал ее в неосуществимости программы муниципальной автономии, с другой — правительство с конца XVI в. стало исповедовать принципы меркантилизма. Слабая буржуазия осознавала свою зависимость от поддержки ее абсолютистским государством. Это не значит, что между буржуазией и правительством не возникали противоречия, особенно в годы тяжелых войн, сопровождавшихся введением новых налогов. Но то были противоречия временного характера, и осознавались они именно как противоречия с данным правительством, с конкретными министрами, а не с монархией в принципе. Причем и в этих случаях французская буржуазия вовсе не претендовала на роль руководителя антиправительственных движений. Сторонники трактовки Фронды как неудавшейся буржуазной революции исходили из того, что являвшийся ее организационным центром на первом этапе движения Парижский парламент, авторитетнейшее судебно-административное учреждение страны (на местах действовали провинциальные парламенты), представлял высшую, «чиновную» прослойку буржуазии. Новейшие исследования опровергают это мнение. Высшие французские должностные лица были особым социальным слоем в составе дворянства («дворянство мантии»). Должность советника Парижского парламента автоматически давала дворянство, но редко возникала необходимость пользоваться таким средством: подавляющее большинство парламентариев уже были дворянами к моменту приобретения должности; а к возможности проникновения в корпорацию из третьего сословия за счет покупки должностей финансистами и их родственниками Парижский парламент относился отрицательно и старался ее пресечь. Дворянство мантии, осознавая свою корпоративную солидарность, выработало систему воззрений, соответствовавшую его представлениям о собственном, достаточно высоком месте в обществе. Связанная с охраной корыстных кастовых интересов, эта идеология в то же время поддавалась «облагораживанию» у некоторых парламентариев вполне искреннему: они считали себя хранителями законности, обязанными проявлять гражданское мужество при ее защите, не переставая при этом быть верными слугами монархии. Королевский адвокат Парижского парламента О. Талон в годы Фронды сравнивал короля с Солнцем, а парламент с облаками: Солнце, податель всех благ, не обижается на облака, которые иногда заслоняют от него Землю; ведь если бы этого не было, все на Земле было бы сожжено. Почему же парламент и другие высшие судебные палаты, созданные как органы монархии, смогли на время возглавить антиправительственный лагерь? Поточу, что в тяжелой обстановке разорительной Тридцатилетней войны (1618-1648; Франция вступила в нее в 1635 г.) остро встал вопрос о путях дальнейшего развития французского абсолютизма. Парламенты проставляли исторически выверенный, постепенный путь укрепления абсолютизма в рамках традиционной законности, через судейские корпорации. Но были и другие возможности, которые в военных условиях оказывались более эффективными и соблазнительными. При Ришелье — первом министре Людовика XIII — на местах усилилась роль интендантов, исполнявших специальные королевские поручения и целиком зависевших в этом качестве от правительства. В 1642 г. они получили право не только следить за взиманием налогов, но и взять в свом руки их распределение, оттеснив от исполнения этой функции традиционные местные учреждения — «финансовые бюро». Поскольку денег требовалось все больше и доставать их надо было быстро, правительство в центре и интенданты на местах стали шире пользоваться услугами финансистов. Последние давали королевской казне деньги под проценты, далеко превышавшие официально разрешенную норму. Чтобы расплатиться с ними, не признаваясь открыто в этом правонарушении, администрации приходилось придумывать якобы полученные государством займы, платить по этим дутым займам реальные «проценты», потом имитировать выкуп этих «займов», и т. п. Широко применялись также платежи кредиторам из фонда секретных расходов. Для проведения такой политики снова и снова повышались налоги. Хищения достигли крайней степени, деньги текли в карманы финансистской верхушки и руководителей финансового ведомства. Скромному парижскому рантье, лишенному протекции, приходилось годами ждать, пока он получит от государства законные проценты. Влиятельный же финансист, скупив по дешевке рентные обязательства у этой «мелюзги» и добившись их оплаты по нарицательной стоимости, мог иметь огромную прибыль. Контакт с финансистами позволял монархии меньше считаться с возражениями высших судебных палат, регистрировавших финансовые эдикты. Поэтому для дворян мантии финансисты были такими же приспешниками деспотизма, как и интенданты. Желание покончить с хозяйничаньем финансистов, упразднить интендантов, вообще навести порядок в управлении страной легло в основу социальной политики Парижского парламента на первом этапе Фронды, в годы т. н. парламентской Фронды (1648-1649 гг.); это обеспечивало ему популярность у измученных войной народных масс. Второй этап Фронды (1650-1653 гг.) носит название «Фронды принцев», поскольку руководство антиправительственным движением перешло к аристократии. Определение политической линии принцев как линии феодальной реакции было бы неправильным. На деле у них не было никакой программы, выходящей за рамки удовлетворения собственного честолюбия или корыстного интереса. Никакого государственного строя, кроме абсолютизма, принцы себе не представляли. Определенная стародворянская программа разрабатывалась собравшимися в Париже в 1651 г. и потребовавшими созыва Генеральных штатов представителями провинциального дворянства, но именно эту программу принцы не захотели поддержать. Сила фрондерской аристократии состояла как в опоре на собственную разветвленную клиентелу, так и в особенности в том, что ей подчас удавалось использовать энергию плебейских движений для подчинения себе парламентов и городского патрициата. Отличаясь абсолютной беспринципностью, фрондирующие аристократы, хотевшие лишь оказать давление на правительство, чтобы получить выгодные должности, награды и т. д., проявили гораздо больше, чем парламентские лидеры первой Фронды, способность заигрывать со стихией народных волнений. Ни первая, ни вторая Фронда, впрочем, были бы невозможны, если бы не атмосфера широкого народного недовольства, царившего в то время во Франции. Фронда проходила под гул антиналоговых волнений, начавшихся задолго до нее и не прекратившихся вместе с ней. Наиболее яркую страницу в истории Фронды вписало демократическое движение в Бордо, где в 1652-1653 гг. дело дошло до фактического установления в городе плебейской диктатуры. Политическая ситуация приведшая к Фронде, складывалась с 1643 года. В начале Тридцатилетней войны беспрецедентный рост военных расходов осуществлялся прежде всего путем повышения крестьянского постоянного прямого налога — тальи; поступления от него в казну выросли с 1635 г. по 1643 г. более чем в 8 раз (с 5,7 до 48,2 млн. ливров). Однако к 1643 г. возможности дальше повышать талью (что правительство могло делать, не встречая возражений со стороны судебных палат) были исчерпаны: деревня была истощена, недоимки достигли огромных размеров. Перед правительством встала нелегкая задача корректировки финансовой политики, повышения сборов с горожан и привилегированного населения, прежде всего в самом Париже. В том же году умер Людовик ХIII и на престол вступит его 5-летний сын Людовик XIV. Настало время регентства королевы Анны Австрийской с неизбежным ослаблением авторитета центральной власти. Права регента вообще считались ограниченными, а Анна к тому же даже возможностью править без регентского совета была обязана кассировавшему завещание Людовика ХШ Парижскому парламенту. В столицу вернулись все изгнанные при Ришелье аристократы-оппозиционеры. Теперь они жаждали наград и отличий. Удовлетворить их аппетиты не могла даже благожелательная к ним королева. Не получая желаемого, они перешли в оппозицию к быстро занявшему свое место у трона первому министру, натурализованному итальянцу кардиналу Дж. Мазарини. В этой ситуации финансовая политика регентства стала неуверенной. Новые налоги вводились, но после протестов парламента отменялись; правительство пыталось повысить сборы со ввоза в столицу продовольствия, обложить то домовладельцев (которые в ответ повышали квартплату), то вообще всех зажиточных, то купцов, то ремесленников; повсюду оно сталкивалось с протестами и волнениями, все новые группы парижского населения начинали видеть в парламентариях защитников своих интересов, а в парламенте уже звучали речи о том, что бедам придет конец, если обложить налогом ненавистных всем финалистов. Наконец, в 1648 г. правительство решилось ущемить материальные интересы самого дворянства мантии, попытавшись отменить полетту — сбор, гарантировавший наследственность должностей. Тогда высшие судебные палаты Парижа — парламент, Счетная палата, Палата косвенных сборов и Больной совет — объединились и 16 июня 1648 г. начали проводить совместные заседания в Палате св. Людовика вопреки прямому запрещению двора, заявляя о своем стремлении осуществить государственную реформу. Это было начало Фронды. Когда в тот день депутация парламента направлялась в королевский дворец, ее сопровождала большая толпа, требовавшая «пожалеть бедный угнетенный народ». Политика министерства Мазарини по отношению к оппозиции была колеблющейся и непоследовательной. Карательно-запретительные тенденции сдерживались нежеланием начинать гражданскую войну, которая могла бы сорвать приближавшееся заключение Вестфальского мира. Начав с запретов, правительство вскоре пересмотрело свою позицию, санкционировав деятельность Палаты св. Людовика. С 30 июня по 10 июля последняя вотировала и представила на рассмотрение королевы свои предложения о реформе («27 статей»), которые тогда же начали претворяться в жизнь, поскольку правительство решило само поживиться за счет финансистов. 9 июля получит отставку покровитель финансистов сюринтендант финансов М. д`Эмери. 11 июля было объявлено об отзыве из округа Парижского парламента почти всех интендантов, о сокращении тальи на 1/8 («27 статей предлагали сокращение на 1/4) и отмене недоимок по всем налогам. Через два дня было обещано создание Палаты правосудия для суда над финансистами. 18 июля решение об отзыве интендантов было распространено на всю страну, власть немногих оставшихся в пограничных провинциях интендантов была ограничена консультативными и военно-административными фикциями. 20 июля парламент зарегистрировал декларацию о том, что впредь все эдикты о налогах должны утверждаться в высших судебных палатах; не санкционированные ими поборы парламент объявил отмененными. Июльские решения всколыхнули всю страну. Финансовая администрация во многих местностях была парализована, развернулись антиналоговые выступления. Крестьяне отказывались платить даже утвержденные парламентом налоги. 20-23 июля в Париже происходили демонстрации 6-тысячной толпы пришедших в город крестьян, которые требовали дальнейшего снижения тальи. Напуганное правительство теперь тяготилось политикой уступок парламентариям. 31 июля через парламент была проведена в принудительном порядке «королевского заседания» декларация, утверждавшая «27 статей» с существенными оговорками. Правительство в особенности не желало уступить одному из основных требований палат: упразднить практику содержания под арестом без суда по простым королевским предписаниям. В парламенте начали обсуждать вопрос о недостаточности уступок правительства. Мазарини был недоволен и кампанией борьбы против финансистов. Дополнительные средства она дала, но и кредит был основательно расшатан, а парламент грозил подорвать его окончательно, требуя суда над финансистами. 22 августа он даже решил начать такое расследование собственными силами, не дожидаясь созыва Палаты правосудия. В такой обстановке в Париж пришло известие о победе армии принца Конде над испанцами при Лансе 20 августа 1648 года. Переоценив свои силы, Мазарини принял решение воспользоваться этой победой для перехода в наступление против оппозиции, арестовав ее лидеров в день благодарственного молебна 26 августа. Были схвачены два парламентария, одним из которых оказался популярный в народе П. Бруссель. Народ попытался силой его отбить. Когда это не удалось, в Париже стали стихийно возникать баррикады. Маршал Ш. де Ламейрэ, посланный с отрядом гвардейцев восстановить порядок, был окружен толпой и с трудом пробился во дворец. На другой день баррикады появились повсюду [прим. 1]. Взялась за оружие и городская милиция: где из сочувствия к восстанию, где из опасений, как бы народ не начал громить дома богачей, а иногда и под прямым давлением плебса. Народ напал на направившегося в парламент канцлера П. Сегье и чуть было не сжег его в доме, где он укрылся; спасло его только прибытие отряда королевских войск. Парламент послал во дворец депутацию, которая требовала освободить арестованных. Королева обещала это сделать при условии прекращения общих заседаний парламента, и депутация отправилась обратно, чтобы обсудить такое предложение. Но тут-то и выяснилось, сколь далеким от пиетета даже тогда было отношение плебса к Парижскому парламенту. Возвращавшиеся ни с чем депутаты были освистаны на улице народом, первый президент парламента М. Моле подвергся нападению отряда под началом какого-то подмастерья. Народ верил отдельным парламентариям — таким как отличавшийся политической честностью и радикальными речами Бруссель, но вовсе не был склонен слепо доверять парламенту как корпорации. Парламентарии так и не смогли пробиться сквозь толпу и принуждены были вернуться во дворец, все более напоминавший осажденную крепость. Это произвело такое впечатление, что королева в конце концов распорядилась освободить арестованных, и сразу после возвращения в Париж вывезенного оттуда Брусселя 28 августа волнения прекратились. Прошло два месяца. Правительство колебалось: то грозило начать блокаду Парижа, то вступало в переговоры. Наконец, 11 октября 1648 г. в обстановке постоянных волнений парижского плебса, королева без изменений пописала составленный парламентом текст большой декларации, принимавшей все требования «27-ми статей», в том числе и пункт о прекращении произвольных арестов. Некоторые либерально-буржуазные историки придавали особое значение этой декларации как провозглашению принципов политической свободы. В действительности парламентарии заботились прежде всего об обеспечении собственной безопасности и охране компетенции парламента как судебного трибунала. Само по себе требование о предъявлении обвинения не позже чем через 24 часа посте ареста имело вполне традиционный характер: прецедентом для него было, как ни странно, одно из предписаний Людовика XI, державшего опальных в клетках. Норма сокращения тальи была определена в 20% (на 10 млн. ливров), косвенные налоги уменьшены на 5 млн. ливров. Отменены были также все торговые привилегии, данные частным лицам. При утверждении декларации в Счетной палате и Палате косвенных сборов в нее были внесены новые поправки: запрещалось сдавать на откуп талью и ограничивался 3 млн. ливров фонд секретных расходов. Декларация 22 октября 1648 г. для парламентского руководства Фронды означала, в сущности, конец развития движения по восходящей линии. Палаты были довольны установленным на бумаге новым порядком и стремились охранять его, а это было совсем не просто. Несмотря на заключенный Вестфальский мир 24 октября 1648 г., война с Испанией продолжалась, и конца ей не было видно. Для утверждения нового порядка нужен был прежде всего мир, но вопросы войны и мира не входили в компетенцию парламента. Поскольку было невозможно наладить регулярное снабжение армий, их командирам пришлось рассчитывать на самоснабжение, т. е. на откровенный грабеж крестьян в тех местностях, где были расквартированы войска. При изымании продуктов и фуража применялись самые изощренные насилия, а попытки сопротивления беспощадно подавлялись; подобная практика стала основным методом снабжения всех армий. Запрещавшие ее постановления парламента (а они принимались с декабря 1648 г.) оставались гласом вопиющего в пустыне и только демонстрировали неэффективность парламентского «правления». Мазарини не собирался мириться с условиями декларации 22 октября и стремился при первой же возможности разгромить парламентскую Фронду. Теперь, когда Вестфальский мир был подписан, он мог решиться и на гражданскую войну в расчете на то, что она продлится недолго и займет армии как раз на время зимнего перерыва в военных действиях. После того как к Парижу были стянуты королевские войска под командованием Конде, в ночь на 6 января 1649 г. двор тайно бежал из столицы в Сен-Жермен [прим. 2] и оттуда послал высшим судебным палатам повеление немедленно выехать из Парижа. В ответ парламент предписал Мазарини в течение недели покинуть Францию и наложил секвестр на его имущество. Война была объявлена [прим. 3]. На сторону парламента перешли некоторые недовольные правительством аристократы. Командующим набранной парламентом армии стал брат принца Конде принц Конти. Королевских войск было недостаточно для штурма города. Но Мазарини рассчитывал справиться со столицей, перекрыв подвоз к ней продовольствия, а также надеялся противопоставить парламенту роялистский муниципалитет Парижа. Однако обе его ставки были биты. Муниципалитет попытался было воспрепятствовать набору солдат в парламентскую армию, но под давлением окружившей ратушу 9 января толпы народа быстро уступил. Блокада принесла большие тяготы, но никаких капитулянтских настроений среди парижан не обнаруживалось: виновником бедствий они считали не парламент, а Мазарини. Народные волнения происходили неоднократно; народ требовал, чтобы генералы вели его на Сен-Жермен; раздавались и призывы громить дома финансистов. Правительству пришлось идти на соглашение, тем более что в марте во Францию вторглась испанская армия, призванная на помощь Парижу фрондерами-аристократами. Парламент также тяготился войной: его не прельщала перспектива союза с испанцами и беспокоила активность народа. Когда 9 февраля (н. ст.) в Англии был казнен Карл I, известие об этом сильно подействовало на парламентариев, внушив им опасения, как бы война против королевского правительства не породила далеко идущие последствия. Начавшиеся переговоры привели к заключению 1 апреля 1649 г. мира. Его нельзя считать ни капитуляцией, ни поражением парламента, хотя ему и пришлось отказаться от своего требования отставки Мазарини и дать обязательство временно (всего лишь до конца года) воздерживаться от проведения общих заседаний. Для парламента война была оборонительной, и восстановление довоенной ситуации удовлетворяло именно его, но не Мазарини, которому пришлось примириться с невозможностью силой взять обратно уступки, вырванные у правительства в 1648 году. Не сумев покорить Париж, кардинал только заслужил его ненависть. «Мазарини хотел уморить Париж голодом», — эта мысль была прочно усвоена парижским плебсом, окрестившим именем министра как кличкой («мазарены») не только его прямых агентов и соглашателей, но и своих социальных врагов — богачей, спекулянтов. Для дальнейшей политической борьбы это ослаблявшее позиции Мазарини обстоятельство имело немалое значение. Но в новых схватках Парижский парламент уже не был способен играть роль лидера: его социальная программа изжила себя, показала свою неэффективность, а выдвинуть новые популярные лозунги он не мог. Перейти от контроля над властью к взятию власти неразрывно связанный с монархией парламент был не в состоянии. Вторая половина 1649 г. относится еще к этапу парламентской Фронды. Теперь борьба, утихшая в столице, продолжалась в провинциях. Движение приобретало характер затяжного вооруженного конфликта там, где после упразднения интендантов развернулась борьба за власть между парламентами и губернаторами: в Гиени и в Провансе. В обоих случаях расстановка социальных сил была сходной. Парламенты Бордо и Экса могли рассчитывать на сочувствие городского плебейства, части местного дворянства, в известной мере — крестьян. На стороне губернаторов были большинство дворян и крупная буржуазия, настроения которой выражали соперничавшие с парламентами муниципалитеты. Подобно парижским парламентариям, их провинциальные собратья приобрели популярность благодаря выступлениям за снижение налогов. Правительство Мазарини в своем отношении к прованским (а на первых порах и к гиеньским) событиям занимало позицию посредника, не вполне доверяя своевольным действиям губернаторов-аристократов. В августе 1649 г. ему удалось на время восстановить мир в Провансе, не позволив губернатору взять блокированный им Экс. В Гиени правительство, напротив, с июля 1649 г. открыто встало на сторону губернатора, отдав распоряжение о роспуске Бордоского парламента. Но военные действия затянулись, и 26 декабря 1649 г. Мазарини, готовившийся к борьбе за власть с принцем Конде, предпочел пойти на выгодные для парламента условия мира. «Фронда принцев» началась после того, как 18 января 1650 г. по распоряжению королевы были заключены в тюрьму принц Конде, его брат принц Конти и зять герцог Лонгвиль. Хотя этот акт был грубым нарушением декларации 22 октября 1648 г., Парижский парламент, видевший в Конде своего врага, вначале отнесся к аресту принцев с одобрением. На первых порах двор с легкостью подавлял очаги сопротивления приверженцев Конде. Однако положение изменилось, когда в конце мая отряд сторонников принцев (одним из его командир в был герцог Ларошфуко, будущий автор знаменитых «Максим») прорвался к Бордо намереваясь там закрепиться [прим. 4]. К этому времени ситуация в столице Гиени уже изменилась по сравнению с периодом парламентской Фронды. Бордоский парламент был удовлетворен условиями мира, чувствовал себя неоспоримым хозяином города и не хотел ссориться с правительством, принимая в Бордо сторонников Конде. Своекорыстная финансовая политика парламента разочаровала народные массы, на которые перелагалась вся тягота чрезвычайных сборов, необходимые для расплаты города с его кредиторами. Имя Конде было популярным в Бордо, поскольку было известно, что во время войны 1649 г. он, будучи врагом губернатора Гиени Б. д` Эпернона, защищал в королевском совете интересы бордосцев. Поэтому мятежным аристократам удалось получить поддержку плебса, который, восстав, открыл перед ними городские ворота, заставит 22 июня 1650 г. парламент изменить политику и заключить союз со сторонниками Конде. Осадив Бордо, королевская армия столкнулась с сопротивлением, и только 1 октября благодаря посредничеству Парижского парламента был подписан мир. Приверженцы Конде должны были оставить Бордо, но не разоружились, сохранив свои укрепленные замки и возможность в любой момент возобновить войну под лозунгом освобождения принцев. Ненавистный парламенту д` Эпернон быт смещен, а талья для Гиени была снижена более чем вдвое.
Amie du cardinal: Малов В. Н. Фронда Продолжение статьи Вопросы истории, 1986, № 7, с. 76-87 К концу 1650 г. положение Мазарини сильно пошатнулось. Война со сторонниками Конде оказалась обременительной, тем более что, пока главная королевская армия была занята в Гиени, испанские войска, пользуясь заключенным Испанией союзом с мятежниками, почти беспрепятственно вторгались из Южных Нидерландов в глубь французской территории. В Париже усилились антимазаринистские настроения; в кардинале стали видеть главного виновник гражданской войны, популярность же заключенных принцев возросла. Мазарини оказался в политической изоляции. Против него выступили и парламент, и открывшееся к Париже собрание представителей провинциального дворянства, и ассамблея французской церкви; его отставки потребовал дядя короля герцог Орлеанский. В ночь на 7 февраля 1651 г. Мазарини бежал из Парижа. Королева и король собирались последовать его примеру, но дворец был оцеплен городской милицией [прим. 5]. Королевская семья оказалась под домашним арестом, длившимся почти два месяца. Анне Австрийской пришлось принять требования об изгнании Мазарини из Франции и освобождении принцев. Но антимазаринистская коалиция оказать непрочной. В собрании дворянства раздавались жалобы на нарушения дворянских привилегий, на то, что фермеры дворянских доменов обременены налогами, и т. п. Выступавшие добивались отмены полетты и предоставления большей части парламентских должностей родовитым дворянам. Стремясь провести эту стародворянскую программу в жизнь, собрание потребовало созыва Генеральных штатов. Его поддержала ассамблея французской церкви, раздраженная желанием парламента исключить из королевского совета кардиналов. Духовенство обвиняло парламентариев в том, что они, сделав сами себя высшим сословием, разрушают традиционный трехсословный строй. Тогда парламент принял постановление о роспуске дворянского собрания и мобилизовал городскую милицию. Королева в принципе согласилась с созывом Генеральных штатов, но дата их открытия была назначена на 8 сентября 1651 г., что было равносильно отказу, поскольку 5 сентября 13-летний король юридически становился совершеннолетним, и правительство могло от его имени отменить все решения, принятые в годы регентства. После этого никого не обманувшего обещания дворянам пришлось в конце марта разойтись под угрозой разгона их собрания вооруженной силой. Ассамблея церкви смирилась с поражением и вскоре самораспустилась. Притязания Конде на руководство правительством привели к возобновлению гражданской войны в сентябре 1651 года. Как и прежде, главной опорой приверженцев Конде являлся Бордо, где Конде утвердился на законных основаниях, ибо после своего освобождения получил от королевы пост губернатора Гиени. Мятежники вновь заключили союз с Испанией. Военные действия развивались при явном перевесе правительственных войск, когда 23 декабря 1651 г. произошло событие, резко осложнившее ситуацию: пребывавший после своего изгнания в Германии Мазарини по призыву королевы вторгся с армией во Францию. Парижский парламент, осудивший ранее мятеж принцев, теперь объявил вне закона Мазарини. Поскольку выехавший на войну с Конде двор находился в провинции, возвращение в Париж вместе с вернувшимся кардиналом оказалось для него невозможным. Положение стало запутанным: обстоятельства толкали парламент к коалиции с Конде, и в то же время парламентарии не хотели открытого союза с мятежниками; парламент поручил герцогу Орлеанскому набрать армию для борьбы с Мазарини, а герцог вступил и прямой союз с Конде, и его войско фактически перешло под командование принца. При всем том парламент не хотел делать никаких затрат на ведение войны (герцог Орлеанский собирал армию на собственные средства) и решительно не желал открывать городские ворота отрядам Конде. В апреле 1652 г. главные военные действия были перенесены в окрестности столицы. Возможности лавирования для парламента сузились. Вся его политическая программа сводилась к антимазаринистским лозунгам, и ненавидевший кардинала парижский плебс на них горячо откликнулся. Но народ не понимал нерешительности парламента. Парижане видели, что войска Мазарини стоят у стен города, что снабжение столицы все время ухудшается, что ей снова, как три года назад грозит блокада, а городские власти почему-то не хотят вступить в союз со своими французскими принцами против угнетающего всех министра-иностранца. Прибывший в Париж 11 апреля Конде был с восторгом встречен народом. Обстановка в городе была крайне напряженной. В конце апреля — начале мая чуть ли не ежедневно вспыхивали народные волнения. Громили бюро налоговых сборов, лавки хлеботорговцев, были нападения на членов муниципалитета и отдельных сторонников Мазарини. Повсюду видя происки «мазаренов», народ был склонен расправляться с ними самочинным судом. Фрондирующие аристократы широко использовали эти благоприятные условия для развертывания своей демагогии, стремясь захватить власть в Париже. Особенно отличался герцог Бофор (внук Генриха IV), взявший на себя командование отрядом, набоанным из парижских нищих, и выступавший с откровенно подстрекательскими призывами к избиению и грабежу «мазаренов» [прим. 6]. Постепенно настроения народа стали, однако, меняться. 16 июня король дал понять депутации парламента, что Мазарини будет уволен при условии полного разоружения принцев-фрондеров. При обсуждении этого предложения в парламенте 21 и 25 июня у его ворот шли манифестации; народ по-прежнему не хотел Мазарини, но требовал мира. Опасаясь, что время работает против них, принцы прибегли к решительной мере. После того как армии Конде, разбитой 2 июля 1652 г. у Сент-Антуанских ворот, удалось войти в Париж, 4 июля по наущению принцев было произведено вооруженное нападение на собравшийся в ратуше большой городской совет [прим. 7]; многие его члены были убиты, другие бежали или заплатили выкуп. В действиях толпы собравшейся в тот день перед парижской ратушей, проявилась извечная вражда плебейства к городской олигархии: избивали всех советников и парламентариев, не разбираясь в их мазаринистских или фрондерских убеждениях. Настроения в народе были очень неустойчивы, и принцы еще вполне могли их обратить в свою пользу. Но все же в резне 4 июля принимали слишком большое участие переодетые солдаты Конде и люмпены Бофора, чтобы назвать ее народным восстанием. Это подтверждают последующие события. После 4 июля старый муниципалитет был распущен, провозглашен союз с принцами, купеческим старшиной назначен популярный Бруссель. Но ни к какому росту политической или социальной активности народных масс эта «победа» не привела. Напротив, народом овладела апатия, росло понимание того, что принцы ведут такую же своекорыстную политику, как и Мазарини. Зато напуганная погромом 6уржуазия уяснила, что с Фрондой надо кончать. 12 августа король дал почетную отставку Мазарини, и кардинал вторично покинул Францию. 23 сентября в Париже была распространена королевская прокламация, приказывавшая жителям столицы браться за оружие, чтобы восстановить старый, низвергнутый 4 июля муниципалитет. В Пале-Рояле состоялось большое собрание буржуа-роялистов. На их сторону перешла городская милиция, и уже 24 сентября Бруссель подал в отставку. 13 октября Конде выехал из Парижа, чтобы потом еще семь лет воевать против своей родины вместе с испанской армией. 21 октября 1652 г. в столицу въехал король, даровавший общую амнистию, из которой были поименно исключены наиболее активные фрондеры; последние были отправлены в ссылку. Хотя декларация 22 октября 1648 г. не была отменена открыто, фактически было покончено с притязаниями высших судебных палат участвовать в управлении страной иначе как традиционным путем представления ремонстраций. 3 февраля 1653 г. в Париж как неоспоримый хозяин положения вернулся Мазарини. Последним оплотом Фронды оставалась Гиень. В Бордо сидел принц Конти. Социальная ситуация здесь в корне отличалась от парижской. Если в столице плебейское движение, при всей его остроте, за все время Фронды никогда не пыталось идейно и организационно освободиться от парламентского или аристократического руководства, то в Бордо была создана организация городской демократии — «Ормэ» [прим. 8], взявшая власть в городе в свои руки и удерживавшая ее более года. Это не означало отказа от союза с принцами. Но формально возглавлявший управление городом Конти во всех вопросах внутригородской политики должен был исполнять волю бордоского плебса. Руководители «Ормэ» не были выходцами из городских низов. По данным С. А. Уэстрича, больше всего среди них было мелких лавочников, низших судейских и муниципальных служащих, ремесленных мастеров. Две трети их имели права полноправного бордоского гражданства («права буржуазии»), для чего требовалось владеть собственным домом и обладать определенным достатком. Два наиболее влиятельных лидера «Ормэ», К. Дюртет и П. Виллар, принадлежали к низшей адвокатуре [прим. 9]. Опора на городские низы была источником силы движения, но ни одного простолюдина, стоявшего на социальной лестнице ниже мастера-ремесленника среди видных ормистов не было. Практически отсутствовали также и представители городской элиты, узурпировавшие власть и богатство парламентарии, городские советники, консулы биржи, крупное купечество: их замкнутый олигархический мир был для руководства «Ормэ» миром чуждым и враждебным. Чего же хотела «Ормэ»? Какова была ее идеология? Ранее историки зачастую преувеличивали значение документа под заглавием «Народное соглашение», распространявшегося в Бордо во времена «Ормэ» группой англичан-левеллеров (радикальная мелкобуржуазная демократическая группировка в период Английской буржуазной революции XVII в.) во главе с Э. Сексби и представлявшего сокращенный и слегка переработанный текст проекта широких политических реформ — «Народного соглашения» Дж. Лилберна. В этом факте историки видели доказательство широкого усвоения ормистами левеллерской идеологии. Однако послание исследования не оставляют места для предположений, будто «Народное соглашение» было когда-либо принято ормистами в качестве их официальною документа [прим. 10]. Текст его был передан Конти левеллерами Сексби и Аранделом; он является, конечно, республиканским произведением и в то же время наполнен лозунгами, порожденными английской революционной действительностью, вроде требований всеобщего избирательного права и периодических перевыборов парламента (в английском значении этого слова). Сексби и его товарищи исполняли в Бордо роль неофициальных агентов английского правительства, которое в данном случае не смущали их левеллерские убеждения. Их агитация, очевидно, находила отклик в основном в радикальных гугенотских кругах. Конти и руководство «Ормэ» должны были прислушиваться к предложениям республиканской группировки ввиду критического положения осажденного Бордо и желательности получения помощи от Англии. Но все же влияние гугенотов-республиканцев было настолько слабым, что они не смогли включить ни одного своего представителя в состав отправленного по их настояниям посольства в Англию. Некоторые памфлеты ормистского происхождения дают представление об идеологии «Ормэ» как движения французского городского плебса. Причиной всех бедствий является чрезмерное богатство немногих, утверждает «Апология Ормэ». Эти грабящие народ богачи — сообщники тирании. Только народ может возродить Францию, а поэтому ему необходимо иметь вождей из своей среды. «Ормэ» были присущи явные черты плебейского товарищества взаимопомощи. Ормисты должны были защищать друг друга, предоставлять беспроцентные ссуды обремененным долгами собратьям, обеспечивать работой обедневших, а если это невозможно — давать им деньги на прокормление, но так чтобы об этом никто не знал (последняя оговорка учитывала интересы мелкие хозяев, озабоченных сохранением своей кредитоспособности). Несмотря на свою ненависть к богачам, ормистские памфлетисты выступали против посягательств на частную собственность. Социально-политическая программа ормистов была заострена против парламентов и вообще против особого кастового положения судейских чинов. Отсюда видно, как изменилась ситуация в Бордо по сравнению с этапом парламентской Фронды, когда бордоское плебейство склонно было видеть в парламенте своего заступника. Должны быть назначены справедливые судьи, которые решали бы все дела в 24 часа, заявляет «Манифест бордосцев». Тяжущиеся будут защищать свои интересы сами; не должно быть ни адвокатов, ни ссылок на старые законы и прецеденты. Юриспруденция вообще бесполезна, ибо знание права не увеличивает добродетели. Можно считать близким к истине утверждение одного анонимного корреспондента Мазарини, что ормисты стремились уничтожить продажность должностей и сами судейские должности. Пока же этого не произошло, «Ормэ» обеспечивала своим членам разбирательство их взаимных споров внутри самой организации. Ормисты давали клятву в том, что они будут подчиняться судебным решениям «Ормэ», выносимым путем арбитража или процесса перед назначаемым «Ормэ» трибуналом; апелляций на эти решения не допускалось. Когда «Ормэ» пришла к власти, в ее практике стало проявляться стремление поставить под вопрос самое право на существование вышестоящих корпораций, наделенных особыми привилегиями. Известен случай, когда ормисты запретили корпорациям адвокатов, консулов биржи и буржуа участвовать в одной официальной процессии, заявив, что единственно законной корпорацией города является сама «Ормэ», т. к. она включила в свои ряды членов всех других корпораций. Все памфлеты ормистов заверяли в их лояльности королю, ненависти к Мазарини и верности принцу Конде. Руководители «Ормэ» не были республиканцами. Но та форма монархии, которую они считали идеальной, должна была в корне отличаться от существующей упразднением многоступенчатого судейско-административного аппарата, после чего местным народным собраниям (организованным по типу «Ормэ») было бы возвращено естественное право народа самому отправлять правосудие. Кругозор ормистов не ограничивался локальными рамками, они хорошо понимали общефранцузское значение своей программы. Ормистские памфлеты распространялись в Париже; в них говорилось, что бордосцы борются за возвращение всему королевству свобод, потерянных в последние столетия, и что пример Бордо вскоре будет одобрен всей страной. Нам неизвестны точное время и обстоятельства организации «Ормэ». Открытая борьба ормистов с «отцами города» за власть началась с мая 1652 г и сразу же приобрела резкий характер. «Ормэ» требовала провести чистку парламента от советников, подозреваемых в мазаринизме, и организовывала нападения на них; парламент и ратуша, опираясь на содействие Конти, пытались запретить сходки ормистов. Происходили постоянные стычки между отрядами ормистов и буржуа. 24 июня 1652 г. отряд вооруженных буржуа, стремясь разогнать ормистов, вторгся в ремесленный квартал Сен-Мишель. Там их встретив баррикадами и после трехчасовой борьбы отразили нападение. После этого «Ормэ» перешла в контрнаступление. 25 июня ормисты захватили ратушу и городской арсенал, их 3-тысячный отряд двинулся на квартал богачей Шапо-Руж. Преодолев ожесточенное сопротивление противника (с обеих сторон действовала артиллерия), «Ормэ» одержала решительную победу, получив полное господство над городом. 27 июня собрание Ормэ» избрало из своей среды «Палату 30-ти» для контроля над муниципалитетом и осуществления высшей исполнительной власти в городе. 29 июня это же собрание решило немедленно изгнать неугодных парламентариев и уволить воевавших с ормистами офицеров городской милиции, заменив их своими людьми. Принца Конти предупредили, что все эти меры будут приняты независимо от его согласия. Смирившийся с таким поворотом дел Конти вынужден был считаться с «Ормэ» как с единственной реальной властью в Бордо. 21 августа ормисты установили свой контроль над городской финансовой комиссией, ранее зависевшей от Бордоского парламента. Правда, ни парламент, ни муниципалитет не были распущены. Но было бы явной натяжкой видеть в этом, вслед за Э. Коссманом, показатель некоего мелкобуржуазного благодушия «Ормэ». Все, что известно об «Ормэ», говорит о ней как о решительной организации, никогда не останавливавшейся перед применением насилия. Сохранение старых учреждений объяснялось чисто тактическими соображениями. Фактически же и «охвостье» парламента, и ратуша, в которую «Ормэ» удалось провести своих представителей, действовали под контролем собственно ормистских органов — Большого совета «Ормэ» и «Палаты 30-ти». У ормистов не было никакой программы преобразований в сфере частной собственности. Но в своей практической деятельности они не останавливались перед нанесением явного ущерба крупной собственности своих противников. 27 июля 1652 г. большой городской совет под давлением ормистов принял решение разрушить все замки в окрестностях Бордо. Мотивированная военными соображениями, эта мера в то же время наносила тяжелый удар по собственности парламентариев и городких советников. Явившуюся с протестом депутацию парламента прогнали, а заступничество за нее Конти не было принято во внимание. Взимание насильственными методами контрибуций с богачей при ормистах стало постоянным способом пополнении городских финансов. Наконец, 15 января 1653 г. было проведено принудительное снижение платы за аренду помещений на 25%, что озлобило крупных домовладельцев. Их сопротивление выливалось во множество конфликтов. Свыше года над башнями столицы Гиени развевались красные знамена «Ормэ». Плебейская диктатура показала свое умение защищаться, обезвредив несколько опасных заговоров. Но силы были слишком неравными. После ликвидации парижской Фронды к Бордо были стянуты королевские войска, кольцо окружения сжималось все теснее. Англия, занятая войной с Голландией, так и не прислала помощи; военная поддержка испанцев была недостаточной. Усилились материальные лишения, с февраля 1653 г. пришлось ввести вызнавший ропот в народе соляной налог. Ненавидевшая «Ормэ» крупная буржуазия подняла голову и вновь стала создавать свои вооруженные отряды. 10 июля 1653 г. «Ормэ» попыталась повторить принесшее ей успех год назад вторжение в богатые кварталы, но уже не смогла собрать достаточных для этого сил, после чего ее слабость стала очевидной. 19 июля большое собрание представителей городских верхов потребовало от принца Конти распустить «Ормэ», сместить всех капитанов городской милиции и просить мира. Эти требования были приняты, и 3 августа 1653 г. в капитулировавший Бордо вступила королевская армия. Последний очаг Фронды был ликвидирован. Чем же была Фронда? Ее нельзя определить ни как феодальную реакцию, ни как буржуазную революцию. Время антиабсолютистского феодального сепаратизма уже отошло в прошлое, время буржуазных революций во Франции еще не настало. Именно невозможность найти для Фронды место в этой привычной системе исторических координат делает ее такой трудной для понимания. Уже из-за разнородности социального состава участников Фронда как политическое движение не обладала внутренней цельностью. Но если все же попытаться определить ее характер одной формулой, учитывая интересы наиболее широкого слоя участников движения на его начальном этапе, когда дело еще не было до такой степени осложнено привходящими моментами, то точнее всего назвать ее широким антиналоговым движением народных масс. Примечания 1. - Требует критического отношения версия об организации восстания опытным интриганом-оппозиционером, коадъютором (главным помощником) архиепископа Парижского Ф.-П. Гонди (впоследствии — кардинал Ретц). В утрированном виде воспроизведенная в романе А. Дюма «Двадцать лет спустя», она восходит к мемуарам самого Ретца, всячески стремившегося преувеличить свою роль. 2. – Чтобы не возбуждать подозрений парижан, этот замок не меблировали заранее, и придворным в первую ночь пришлось спать на соломе (которой, согласно Дюма, торговал находчивый д` Артаньян). 3. - Некоторые факты истории Фронды могут вызвать поверхностные аналогии между нею и Французской буржуазной революцией конца XVIII века. 13 января 1649 г. парижане штурмовали Бастилию. По крепости было выпущено несколько ядер, после чего она сдалась, и ее комендантом стал сын Брусселя. Это было уже не первое взятие Бастилии горожанами: ее брали в 1413 г. во время городского восстания кабошьенов. 4. – Перу Ларошфуко принадлежат изданные еще в 1660-е годы мемуары, освещающие политическую историю Фронды. 5. – 9 февраля во дворец ворвалась толпа горожан, желавших лично убедиться в том, что двор не собирается бежать. Им показали спящего короля. Дюма использовал этот эпизод, вставив его в рассказ о бегстве двора в Сен-Жермен в 1649 г. 6. – 1 мая было совершено нападение на Ж.-Б. Кольбера, который тогда управлял имуществом Мазарини. Будущему министру помогли вооруженные буржуа, арестовавшие нескольких нападавших, но Бофор приказал их освободить, заявив, что они – его люди. 7. – Герцог Орлеанский и Конде демонстративно покинули ратушу. Обращаясь к толпе, они обвинили всех участников совета в мазаринизме. После из отъезда началась стрельба. Имели место подстрекательства неких лиц из свиты принцев. 8. – Это название происходит от «орм» (вяз): в массовых собраниях под открытым небом на поляне под вязами ормисты видели своеобразный показатель демократичности своего движения. 9. – Судьбы этих людей оказались разными. Председатель «Ормэ» Дюртет после падения Бордо несколько месяцев скрывался в сельской местности, был схвачен и в феврале 1654 г. колесован по приговору Бордоского парламента. Виллар, исполнявший функции главы полиции и контрразведки «Ормэ», спасся от расправы, перейдя на службу к принцу Конти, и через несколько лет получил амнистию. 10. – Б. Ф. Поршнев считал прямым доказательством официального характера документа то, что на его копии из архива Мазарини имеется сделанная рукой кардинала запись: «envoyee par MM. De Bordeaux» (прислано господами бордосцами», т. е. бордоским муниципалитетом). Однако он не объяснил странности другой записи на той же копии («перевод с английского») и самого факта посылки мятежными бордосцами своих официальных документов на ознакомление Мазарини. Скорее всего мы имеем дело с опиской или опечаткой. Французским послом в Англии в то время был Гийом де Бордо; таким образом, запись надо читать: «прислано г-ном де Бордо» (т. е. в оригинале с одним «М» вместо двух).
Amie du cardinal: Lettres relatives à la guerre civile de 1652. Письма, относящиеся к гражданской войне 1652 года, донесения агентов Мазарини из Парижа. Приложение к X главе Мемуаров герцогини Монпасье.
Ёшика: Пять копеек в библиотечку о Фронде. Откуда, правда, статья - я уже не помню. Но есть в ней нечто довольно забавное. Вовлечение святых в парижскую Фронду на примере мазаринад Моше Слуховски *Я горячо благодарю Робера Десимона за его внимательную считку и ценную помощь, которую он мне предоставил для окончательной доработки этого текста. В Новое Время парижан между собой часто сталкивали противоречия на высшем уровне. Эти конфликты, между прочим, касаются наиболее фундаментальных догм христианской веры. В особенности этим характеризуется 16-й век, являя собой непрерывный конфликт сначала между католиками и протестантами, а затем между умеренными католиками и сторонниками крайних взглядов. 18-й век узнал противостояние между янсенистами и иезуитами, а так же между христианами, деистами и атеистами. Посреди этих теологических споров отсутствие любого теологического содержимого во Фронде, этой гражданской войне в середины 17-го века, - просто поразительно. Фронда - это прежде всего политическое противостояние и непосредственный результат роста и становления королевского абсолютизма и оппозиции, которую он вызвал. Дэйл К.ван Клей с полным правом указал в своей недавней и важной работе по истории религиозных конфликтов во Франции современного периода, что Фронда "по существу осталась лишена того религиозного пыла, который дал толчок пуританской революции по другую сторону Ла Манша". Затем он выдвигает предположение, что именно это отсутствие религиозного рвения и было одной из причин провала Фронды: "В отсутствие религиозной движущей силы,» - пишет он – « которая могла бы гальванизировать и облагородить другие побудительные причины, слишком рассеянные фронды - такие как парламентская, принцев, дворянства, духовенства - взаимно уничтожали друг друга, помогая королевскому абсолютизму казаться "единственным средством против анархии"". (1) (1) Dale K. van Kley, The Religions Origins of thé French Révolution: From Calvin to thé Civil Constitution, 1560-1791, New Haven, Yale University Press, 1996, pp. 46-47. Обычно считается, что парламентская фронда 1648-1649 гг и фронда принцев, которая за ней последовала, были усилены "божественным мятежом". Этот термин был предложен Ричардом М. Голденом, автором The Godly Rébellion, который, однако, при всем при этом признавал, что "эта Фронда не была столь драматичной, как предшествовавшие ей"(2). (2) Richard M. Golden, The Godly Rébellion: Parisian Curés and thé Religions Fronde 1652-1662, Chapel Hill, University of North Carolina Press, 1981, p. 154; id., «The Mentalityof Opposition: The Jansenism of thé Parisian Curés during thé Religious Fronde », Catholic Historical Review, 64, 4, 1978, pp. 565-567. Голден, который сделал очень много для того чтобы вытащить из настоящего забвения бунты парижских кюре с 1652 по 1662 годы, тем не менее признавал, что "во время двух первых фронд духовенство не взяло на себя ту бунтарскую роль, которую оно играло во время католической Лиги [...]. Проповеди этой фронды не смешивали между собой политику и религию; духовенство в большинстве своем как было, так и осталось предано монархии" и проповедовало послушание и повиновение власти (3). (3). R. M. Golden, The Godly Rébellion..., op. cit., стр. 7, и смотри так же « Jean Rousse, Religious Frondeur », French Historical Studies, 12, 4, 1982, стр. 461-485. См. François Régis Chantelauze, Saint Vincent de Paul et les Gondi d'après de nouveaux documents, Paris, Pion & Cie, 1882 ; Paule Jansen, Le cardinal Mazarin et le mouvement janséniste français, 1653-1659, Paris, J. Vrin, 1967. Согласно Голдену, внутренние теологические раздоры, в особенности по поводу благодати и свободы воли, отвлекали парижское духовенство от активного участия в политическом противостоянии того времени. Это податливое духовенство сосредоточило свои усилия на благотворительной деятельности. Недостаток религиозного рвения в течение 1648-1652 годов отчетливым образом проявляется в незначительности той роли, которую играют религиозные вопросы в мемуарах и личных дневниках этого времени, а также в очень скромной пропорции мазаринад на богословскую или церковную тематику: мы насчитали их не больше 250 (а это всего около 5%) из приблизительно 5000 пасквилей, опубликованных против Мазарини за время Фронды (4). (4). R. M. Golden, The Godly Rébellion..., op. cit., p. 10 ; см. F. R. Сhantelauze, Saint Vincent de Paul..., op. cit., p. 304. О многочисленных мазаринадах см. Hubert Сarrier, La presse de la Fronde (1648-1653): les mazarinades, 2t., Genève, Droz, 1989-1991, t. 1, La conquête de l'opinion, pp. 55-72. Тем не менее, столь нерелигиозный характер двух первых фронд заслуживает скорее исследования, а не простого утверждения. И, хотя не существует никакого сомнения в том, что религия сама по себе не была предметом обсуждения между 1648 и 1652 годами, религиозные символы и привязки, безусловно, играют свою роль в этом противостоянии, что, впрочем, было неизбежно в таком набожном городе, как Париж. Парижане действительно дважды демонстрировали религиозное рвение в течение века, предшествовавшего 17-му и будут продолжать его демонстрировать в течение всего века последующего. А это означает, что равнодушие, приписываемое им по религиозным вопросам во время Фронды, достаточно неожиданно и на это есть две причины: потому что Фронда проявила себя до того, как появились современные различия между религией и политикой в стране, которая признавала за своим королем почти божественную власть, а так же потому, что она случилась в той стране, которая с гордостью считает сама себя наиболее христианским из королевств и старшей дочерью Церкви. Париж сам во всеуслышание говорит о своем статусе "второй столицы христианства", даже когда этот средневековый символ уже не имеет большого хождения в эту эпоху(5). (5) Gabriel le Bras, «Paris, seconde capitale de là chrétienté», Revue d'Histoire de l'Église de France, 37, 1951, pp. 5-17. Кроме того, этот город заново переживал разгар духовного и церковного подъема. В нем появляются новые школы созерцателей и мистиков; ордена милосердия, церковные или светские, стимулируют появление новых членов и отражают новую формулу отношений между парижским духовенством и наиболее высокими уровнями церковной иерархии. Прежде всего, необходимо помнить, что годы Фронды - это также первые годы большого противостояния, которое разделит в течение века французский католицизм: конфликта между янсенистами и их противникам молинистами. Термин янсенист используется здесь в своем более широком значении; помимо общины Пор-Рояля он включает в себя светских и религиозных лиц также, как многочисленных отшельников и членов новых орденов, подобных Оратории, которая, будучи близкой к набожным парижским кругам, точно сформулировала ригористскую теологию. Таким образом, должно быть сделано четкое различие между отсутствием религиозной составляющей в двух первых фрондах с одной стороны и мобилизацией религиозных принципов - символов, лексики - различными участниками с другой стороны. В конце концов, как об этом недавно напомнил Орест Ранум, день Баррикакд 26 августа 1648 года, когда в Париже вспыхнул бунт против Мазарини, начался с торжественного богослужения: ранним утром в Нотр-Дам пели Te Deum в честь победы Конде над испанцами на предшествующей неделе (6). (6) Orest Ranum, The Fronde: A French Révolution, New York, W. W. Norton, 1993, pp. 152-10. См. также Archives nationales, ms, K 1000, pièce 58, microfilm 2; Agréable récit de ce qui s'est passé aux dernières barricades de Paris, descrites en vers burlesques, Paris, Nicolas Bessin, 1648; Célestin Moreau, Bibliographie des mazarinades, 3 tomes, Paris, Jules Renouard, 1850-1851, t. 1, n° 56 ;repris dans Célestin Moreau, Choix de mazarinades, 2 t., Paris, Jules Renouard, 1853, I, p. 9. Через политические действия, аналогичными тем, что спровоцировали в свое время бойню в Варфоломеевскую ночь, Анна Австрийская и Мазарини использовали эту церемонию для того, чтобы арестовать Пьера Брусселя, видного судью, которого регентша расценивала как главу парламентской оппозиции королевской власти(7). (7) A. Lloyd Moote, The Revolt of thé Judges: The Parlement of Paris and thé Fronde, 1643-1652, Princeton, Princeton University Press, 1970, pp. 149-153 ; Roland Mousnier, « Quelques raisons de la Fronde : Les causes des journées révolutionnaires parisiennes de1648 », La plume, la faucille et le marteau, Paris, Presses Universitaires de France, 1970, pp. 265-300 ; Robert Descimon, « Les barricades frondeuses (26-28 août, 1648) », La Fronde en question, Actes du dix-huitième colloque du centre méridional de rencontres sur le XVIIe siècle, Aix-en-Provence, Presses de l'Université de Provence, 1989, pp. 245-261; id., «Les barricades de la Fronde parisienne : une lecture sociologique», Annales ESC, 1990, n° 2, pp. 397-422. Это не единственный случай, когда религия и политика могли и не должны были различаться. Несколькими неделями ранее, в начале августа в городе против католического культа было совершено два святотатственных акта и арестованы гугеноты. Искупительное шествие имело место в Париже и в нем лично участвовала регентша Анна Австрийская (8). (8) Jean Vallier, Journal de Jean Vallier, maître d'hôtel du roi (1648-1657), 4 t., Paris, Renouard, 1902-1916, t. 1, pp. 70-72. С этих пор, начиная с начала августа - то есть месяца, когда разразилась Фронда - парижане боялись лишиться того божественного покровительства, из которого извлекал выгоду их город. По этим же самым причинам невозможно отделить политические события 1649 года от их религиозного контекста. Современники тех событий были твердо убеждены, что противостояние между янсенистами и иезуитами сыграло свою роль в событиях 1648-1652 годов. Рене Рапен, историк-иезуит 17-го века, уверяет, что янсенисты подстрекали и поощряли гражданскую войну в надежде на более широкое распространение своих идей (9). (9) René Rapin, Mémoires du P. René Rapin de la Compagnie de Jésus sur l'église et la société, la cour, la ville, et le jansénisme, 1644-1669, Léon Aubineau (éd.), 3 t., Paris, Gaume frères et J. Duprey, 1865, I, pp. 208-218 ; 363-364 ; 438 ; R. M. Golden, Godly Rébellion..., op. cit., , p. 129. Другое упоминание – Годфруа Эрман, один из ректоров Парижского университета, симпатизировавший янсенистам, утверждал, что они задумывали вторжение вместе с Кромвелем на территорию Франции и подталкивали парижских кюре поднять мятеж(10). (10) R. Rapin, op. cit., I, p. 245 ; Godefroi Hermant, Mémoires... sur l'histoire ecclésiastique du XVII siècle (1630-1663), Augustin Gazier (éd.), 6 t., Paris, Plon-Nourrit & Co., 1905-1910, II, pp. 110-111, 353-357. Эрман защищал янсенистов от этих обвинений. Также можно было бы привести письмо Анри д'Эстампа де Валенсэ к Мазарини от 03 февраля 1653 года (цитируется по P. Jansen, op. cit., p. 197) и его письмо от того же числа к мсье де Бриенну: "Мне было скверное предзнаменование от тех, кто приближен к этой ереси как в теологии, так и в политике". Приводится по P. Jansen, op. cit., pp. 198-200. См. также Antoine Adam, Du mysticisme à la révolte : les jansénistes du XVIF siècle, Paris, Fayard, 1968, pp. 189-190. Однако янсенисты в период Фронды не имеют единой политической позиции: некоторые из них, как, например, известный теолог Арно д'Андийи, несомненно преданы королю. Во время осады Парижа группа священников-янсенистов даже дала обет совершить паломничество в Мон-Сен-Мишель с того момента, когда король вернется назад в столицу. Между тем, другие были близки к герцогу де Люиню, одному из глав первой Фронды и сыну герцогини де Шеврез, покровительницы Пор-Рояля. Люинь организовал милицию из буржуа, которая должна была противостоять королевской армии и которая получила прозвище "Полк янсенистов"; а в одной из песен этого времени говорится, что эта милиция "была сделана из янсенистов, иллюминатов и арнодистов" (11). (11) R. Rapin, op. cit., I, p. 252; см. Edmont Frédéric Fuzet, Les jansénistes du XVIF siècle : leur histoire et leur dernier historien M. Sainte-Beuve, Paris, Bray & Retaux, 1876, p. 191 ; a.adam, op. cit., pp. 190-191. Янсенисты тоже публиковали фрондерские пасквили. Арно д'Андийи являлся автором двух из них: l'Avis d'État à la Reyne (1649) и La vérité toute nue (1652) (12). (12) L'Avis d'État a la Reyne, sur le gouvernement de sa Régence (s. 1., 1649) ; C. Moreau, Bibliographie..., op cit., p. 498 ; La vérité toute nue ou Advis sincère et desintéressé sur les véritables causes des maux de l'Estat, & les moyens d'y apporter le remède, Paris, 1652 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n°4007 ; repris dans Choix..., op. cit., II, pp. 406-438. См. также Hubert Carrier, « Port-Royal et la Fronde : deux mazarinades inconnues d'Arnauld d'Andilly », Revue d'Histoire littéraire de la France, 75, 1, 1975, pp. 3-29 ; Alexander Sedgwick, Jansenism in Seventeenth-Century France: Voices from thé Wilderness, Charlottesville, University Press of Virginia, 1977, pp. 59-64. В последнем, по всей очевидности роялистском, звучит просьба о немедленном возвращении монарха, даже если это и подразумевает возможное возвращение Мазарини; но в нем также говорится, что зов совести и преданность Господу более важны, чем политическая лояльность по отношению к монарху. Главенство совести над повиновением государю воскрешает в памяти революционную политику Лиги и отчетливо противостоит политике государственных интересов Ришелье. И сверх того, как об этом напоминает Кристиан Журно, этот памфлет набрасывается на эгоизм, коррупцию и, главным образом, роскошь двора: обычная критика янсенистов или, по меньшей мере, набожных.(13) (13) Christian Jouhaud, Mazarinades : la Fronde des mots, Paris, Aubier, 1985, pp. 174-183. И это важно, в этом контексте, сравнить содержание La vérité... с содержанием текстов Франсуа Давана. Набожный эсхатолог и иллюминат, Даван является одним из наиболее злобных памфлетистов периода Фронды. Он опубликовал около двадцати мазаринад. Анализируя казнь Карла I, Даван оправдывает тиранноубийство, приравнивая Мазарини к монстру. Он верит в свою собственную миссию проводника Франции к новому добродетельному состоянию(14). (14) Elisabeth Labrousse, «François Davant: l'autobiographie d'un autodidacte», XVIIe Siècle, 113, 1976, pp. 78-93 ; R. M. Golden, « Religious Extremism in thé Mid-Seven-teenth Century: The Parisian Illuminés», European Studies Review, 9, 1979, pp. 195-210 ; H. Carrier, La presse de la Fronde..., op. cit., t. 2, Les hommes du livre, pp. 66-76. Даван милленарий, не янсенист; однако его критика религиозного упадка при Мазарини также, как и его призыв в пользу нравственного обновления, очень похожи на янсенистские идеи. Необходимо помнить, что для читателей 17-го столетия, вопреки современным историкам, анонимные пасквили Давана являются составной частью непрерывной атаки, направленной против предполагаемой политической и религиозной испорченности эпохи. Разница между различными религиозными течениями, которая теперь совершенно очевидна современным историкам, была гораздо менее понятна для их современников. Нижеприведенного примера неспособности отличить политику от религии будет здесь достаточно. В июле 1649 года, во время осады Парижа, наступление против янсенистов вошло в новую фазу. Факультет теологии собрал и выпустил в свет семь предложений, которые заключают в себе богословские принципы, изложенные Янсениусом в своем труде Augustinus в 1635 году. Янсенисты немедленно подписали и опубликовали призыв к парламенту, протестуя против решения факультета теологии (15). (15) R. M. Golden, « The Mentality of Opposition... », art. cité, p. 576. Последовавшие после этого богословские дебаты расставили янсенистов и иезуитов в масштабное противостояние, в котором также приняли участие папа Иннокентий Х, Мазарини, Никколо ди Баньи, архиепископ Афинский и легат папы во Франции, а также Жан-Поль-Франсуа де Гонди, племянник и коадъютор парижского архиепископа. Иезуиты воззвали к папе, требуя осудить Гонди, которого они считали янсенистом. Однако папа, по политическим мотивам и из опасений за свою независимость, встал в оппозицию к Мазарини. Таким образом он поддержал Гонди и согласился назвать его кардиналом (февраль 1652), в то время как ди Баньи одобрил решение парламента, принятое в июле 1652 года, в соответствии с которым Гастон Орлеанский получал звание генерал-лейтенанта королевства из-за того, что Мазарини "пленил" юного короля. Учитывая религиозное рвение парижан, церковные или теологические препирательства, в которые вовлекались широкие слои духовенства и большое количество набожных представителей парламента, и, наконец, очевидную связь между теологической доктриной и политической деятельностью, направленной на подрыв, которую одновременно опасались и распространяли многочисленные церковные сановники, можно надеяться отыскать более ясный отклик в современных им документах, таких как мемуары или пасквили, направленные против Мазарини. Можно, возвращаясь к утверждению ван Клея, сказать: если именно недостаток религиозного усердия помешал фрондерам воодушевить свою оппозицию, то почему они не спровоцировали это самое усердие? Почему же ни фрондеры, ни другие главные действующие лица политики не использовали, одни против других, несомненную власть религиозных чувств? Но, возможно, в конечном счете, они это делали! Именно поэтому и исследуем здесь попытки, которые были сделаны для того, чтобы поставить на службу политической борьбе религиозную символику. Для того, чтобы поставить вопросы о признанном светском характере Фронды, мы исследовали все мазаринады, где находится одна из наиболее заметных форм католической религиозности парижан: культ и обращение к святым и к иным божественным заступникам. Нам верится, что такое исследование могло бы видоизменить реальное отображение роли религиозных вопросов во время политической Фронды, до сих пор считающейся незначительной. Как об этом известно, мазаринады - это очень проблематичные документы, относящиеся к упрощенной словесной полемике, в которых для авторов не существует никаких ограничений: речь идет о том, чтобы высмеять, смешать с грязью и опозорить. Риторические методы мазаринад - упрощение, несдержанность на язык, сатира, грубость, представление правды несомненной ложью - мешают считать эти тексты объективным представлением событий или главных действующих лиц Фронды. И действительно, сам жанр мазаринад скорее характеризуется презрением к правде, чем притязанием на истинность или уважение этой самой истины. Таким образом, настоящее исследование касается политического использования мазаринад и анализа средств убеждения, использованных их авторами. Будем защищать здесь тот тезис, что использование связей и взаимодействий с божественными покровителями и посредниками рассматривалось как важное средство мобилизации и легитимации политических действий. Это не означает, что Фронда существенным образом опиралась на религиозные темы; речь идет только о том, что использование святых указывает на то, что для некоторых (к которым можно причислить авторов и издателей этих пасквилей, их соучастников и публику, которая все это читала), действительное или воображаемое причисление бога и святых к своим действиям могло казаться мощным оружием и что религиозный словарь был использован и для распространения политических идей. Выбор культа святых в качестве центральной точки нашей работы проистекает из безграничной популярности этой формы коллективной религиозности до, в течение и после 17-го века. Святые всегда играли определенную роль в политике парижан начиная с 5 века нашей эры и вплоть до Революции. В 451 году парижская монахиня Женевьева благодаря силе своих молитв добилась ухода гуннов, которые осаждали город. Пытаясь взять на себя роль политического лидера, она столкнулась с внутренней оппозицией. И только благодаря вмешательству святого Жермена Л'Оксерруа, она избежала своего убийства парижанами. К концу средних веков божественные вмешательства, кажется, становятся устойчивой традицией в Париже, и все сражения и наиболее заметные бедствия сопровождаются воззваниями к святым. К святой Женевьеве, покровительнице Парижа, взывают неоднократно, как и к святым Дени и Марселю, вознося молитвы и устраивая публичные процессии; в частности это происходило в сентябре 1429 года для того, чтобы отразить нападение Жанны д'Арк на город(16). (16) « Vita Sanctae Genovefae », Acta Sanctonim qiiotquot toto orbe cohmtur, J. Bollandus ci al. (éds), 3 janvier, §§ 21-51. Journal d'un bourgeois de Paris, 1405-1449, Alexandre Tuetey (Al), Paris, Champion, 1SSL p. 21; Archives nationales LL 253, f. 24 v. На протяжении всех противостояний 16-го века кланы противников регулярно «обхаживали» многочисленных французских и парижских святых. Так в 1535, затем в 1562-м Франциск I и Генрих II организовывали, сражаясь с Реформой, публичные процессии с мощами святой Женевьевы и святого Марселя, другим святым покровителем города, рака которого была одной из важнейших реликвий, которыми обладал собор Нотр-Дам(17). (17) Registres des délibérations du bureau de ici mlle de paris (rdhvpx françois bonnardot et al. (éds), 20 t., Paris, Imprimerie Nationale, 1883-1984, ii, pp. 195-199 ; Journal d'un bourgeois de paris sous le règne de françois ier (1515-1536), Ludovic Lalanne (éd.), Paris, Renouard et c., 1854, pp. 442-444; La Chronique du Roy Francoys premier de ce nom, Georges Guiffrey (éd.), Paris, Renouard. 1860, pp. 113-130 : «Arrêt du parlement de Paris», Archives curieuses de l'histoire de la France depuis Louis XI jusqu'à Louis XVIII. Louis Cimber [Lafaist], Félix Danjou (éds. 30 t., Paris, Beauvais. 1834-1841, lresérie, t. 4, pp. 99-102 ; RDHVP Y, pp. 125-126 ; Pierre Clé Paschal, Journal de tv qui s'est passé en France durant l'année 1562 principalement clans Paris et à la cour, Michel François (éd.), Paris. H. Didier, 1950, pp. 43-58. В 60-е годы 16 века проповедник Рене Бенуа, читая наставления парижанам по поводу их отношения к святым, напомнил им, что только покаяние и взаимное согласие могут подтвердить расположение святых покровителей к городу(18). (18) René Benoist. Traicte des Processions des chrestiens auquel il est discouru pourquoi la Croix y est eslevee et portée, Paris, Michel de Roigny, 1563 ; id.. Discourse de l'histoire du miracle des Ardents, guéris de Dieu, par les prières & mérites de saincre Geneviefve à Paris, du temps du règne de Louys le Magnanime, fils de Philippes Roi de France, Paris, Thomas Belot, 1568. Воззвания к святым достигли беспрецедентного количества во времена Лиги, когда город был мобилизован "для того, чтобы успокоить гнев Господень" и ускорить смерть Генриха III с целью обеспечить победу над королевской армией и положить конец осаде Парижа(19). (19) Journal de François, bourgeois de Paris, 23 décembre 1588-3 avril 15S9, E. Saulnier (éd.), Paris, 1913, p. 25 ; Pierre Victor Palma Cayet, Chronologie novenaire contenant l'histoire de la guerre, sous le règne du très chrestien Roy de France & de Nauarre, Henry III. Et les choses plus mémorables aduenuës par tout le monde, depuis le commencement de son règne, J'an 1589, jusques à la paix à Veruins en juin 1598, 2. t.. Paris, Jean Richer, 1608. I, f. 119 v ; Pierre de L'Estoile, Mémoires-Journaux, 12 t., Paris. Librairie des bibliophiles. 1875-1896, III, p. 33S. Почитание культа святых и взывание к нему продолжалось и на протяжении 18 века, вплоть до Революции. Так, например, в июле 1789 года церковь аббатства Сен-Женевьев стало местом паломничества и действия благодати для парижан, которые избрали ее для прославления Революции. 14 июля взятие Бастилии чествовалось Te Deum. В течение следующих нескольких месяцев "цветочницы", торговки рыбой, "зеленщицы" и рыночные торговки организовывали свои собственные шествия к святилищу святой покровительницы(20). (20) Bibliothèque Sainte-Geneviève (BSG), ms. 1174 ; Révolution de Paris 5, 1789, pp. 9-10; Récit exact de ce qui s'est passé hier à Sainte-Geneviève, par les dames du marché Saint-Martin ; et dé-là à l'Hôtel-de-Ville, Paris, 1789; Siméon-Prosper Hardy, « Mes Loisirs », Bibliothèque nationale, ms. fr. 6687, f. 445-46 ; 455 ; 476. Культ святых во время Фронды приобретает все новые формы, сохраняя при этом свою традиционную привлекательность. Различают три основных формы общения со святыми и прочими заступниками. Первая, "традиционная", повторяет формы, установленные культурной деятельностью: покаянные и искупительные молитвы, шествия, выставление реликвий для поклонения верующих. Две других формы взаимодействия с божественным менее распространены. Одна из них - это мобилизация сообщества через самих святых; вторая - обращение к новым культурным героям, в данном случае - к отшельникам. Как и святые, отшельники и пустынники упражняются в развитии личного божьего дара и контактируют с божественным напрямую. Они становились все более и более популярны в период, предшествовавший Фронде и, в сущности, они и были мобилизованы во время восстаний 1648-52 годов. Все эти способы коммуникации со святыми заступниками во время Фронды не смогли бы осуществиться без главного преобразования, которое появилось в первой половине века в виде растущего использования печати. Типографское дело позволило более широко распространять и публиковать отношения между божественными покровителями и верующими в них. Оно сообщало о содержании этих контактов и сокрушало монополию на общение со святыми, которой до этого пользовалось духовенство. Некоторые печатные мазаринады обращаются к святым напрямую, независимо от посредничества духовенства. Заявляя права святого источника как фундамента их политического проекта, благодаря описанию явления или видения, они обходят всю церковную иерархию, придавая всем верующим равенство перед богом и святыми. В конечном счете, низкие издержки печати и распространение пасквилей расширяют доступ более значительных частей парижского народонаселения, способного присоединиться к чтению публичной речи. L'Agréable récit de ce qui s'est passé aux, dernières barricades de Paris, descrites en vers burlesques - это один из наибоее популярных пасквилей периода Фронды. Он был опубликован в августе 1648 года, вскоре после дней баррикад. Его автор, барон де Вердерон, служивший в окружении герцога Орлеанского, изложил там события, которые привели к данному происшествию(21). (21) Agréable récit de ce qui s'est passé aux dernières barricades de Paris; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 56 ; repris dans C. Moreau, Choix..., op. cit., I, pp. 1-27. L'Agréable récit... оканчивается прошением, адресованным святой Женевьеве с просьбой обратиться к Деве [Жанне дАрк], которая помогла сохранить Францию в прошлом, с тем, чтобы она вновь освободила город от современных бед: «Нужно сообщить святому Георгию постараться сделать так, чтобы Дева, также, как он вел бой за нее, вовлек ее безотлагательно в это несчастье, на помощь невинному народу.» (22) (22) C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 26 ; см. также другое воззвание к Жанне д'Арк: Exhortation de la Pucelle d'Orléans, à tous les princes de la terre, de faire une Paix générale tous ensemble, pour venger la mort du Roi d'Angleterre par une guerre toute particulière, Paris, Arnould Cotinet, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 1329. Несколькими месяцами позже, в январе 1649 года конфликт между Парижем и двором достиг своей крайней точки. В ночь на 5-е число королевская семья сбежала из Парижа. Страх осады Парижа верноподданной армией побудил некоего "шевалье Жоржа" обратиться с воззванием к юному полководцу Луи II Бурбону, принцу де Конде, умоляя его не вступать в союз с Мазарини против подлинных интересов французского народа. Кажется, словно полагая, что Конде не услышит его просьбу, автор пасквиля, завершает свое открытое письмо умоляя Господа и святых защитников Парижа, которые изгоняли "гуннов и других варваров от этих стен" чтобы они изменили сердце Конде и отговорили вести королевскую армию против Парижа. Ни прошение, ни воззвание не имели эффекта и юный принц 1-го апреля 1649 года взял город в осаду. (23) (23) Lettre du chevalier Georges de Paris à Monseigneur le prince de Condé, Paris, 1649 ; C. Moreau, t. 2, n° 2099 ; Choix..., op. cit., I, pp. 149-172. Cité p. 171. Несколькими месяцами позднее, сразу после подписания Рюэльского договора между регентшей и парламентом другой пасквиль: Le vœu des Parisiens a la vierge pour le retour de Leurs Majestés dans leur bonne ville de Paris просит Деву Марию, от имени всех парижан, ускорить возвращение регентши в город. Специальные молитвы были вознесены по тому же самому поводу в двух местах паломничеств, предпочитаемых регентшей: в Нотр-Дам-де-Бон-Нувель и в Сен-Виктор.(24) (24) Le vœu des Parisiens à la vierge pour le retour de Leurs Majestés dans leur bonne ville de Paris, Paris, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 4046.
Ёшика: Продолжение: В 1652 году, во время другого периода волнений, святым адресовались похожие прошения; а весной через город прошло два больших шествия. Первая - по инициативе мирского братства носильщиков раки святой Женевьевы, которые умоляли святую "добиться мира".(25) (25) BSG. ms. 637, f. 115 f. Равным образом можно обратиться к Moyen pour obtenir de Dieu une véritable paix, par l'intercession de Sainte Geneviefve, en la solemnité de la descente de sa Chasse [Paris, 1652], BSG, F4° Inv. 1789 rés, pièce 20; de la haye, La Remonstrance présentée aux eschevins & Bourgeois de la Ville de Paris, sur la descente de la Chasse de sainte Geneviève, pour la Paix générale, Paris, François Pousset, 1652 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3332. Несколькими днями позднее братья, обсуждавшие этот вопрос с прево торговцев и представителями короля, получили свое разрешение. К церемонии присоединились эшевены и члены судов. Однако коадъютор парижского архиепископа, Поль де Гонди воспротивился этому плану, ссылаясь на то, что восемь дней праздника Тела Господня - это не тот период, когда нужно отвлекать внимание верующих от таинства евхаристии. Ретц находится в центре напряженной борьбы за укрепление епископской власти в Париже и отмену привилегий и свобод соперничающих религиозных учреждений. Публичная молитва в раке святой покровительницы Парижа - это помеха этому предприятию, в то время как чествование Тела Господня может утвердить в иерархии религиозных учреждений приоритет собора. И сверх того, будучи старательным фрондером, будущий кардинал де Рец мог поддаться искушению помешать торжественному религиозному событию, которое взывало к примирению в гораздо большей степени, чем активная деятельность фрондеров. Но каковы бы ни были ее причины, оппозиция де Реца была отражена парламентом. Недели, которые минули между 17-м мая, когда воззвание к святой было предложено впервые и 11 июня, днем, когда процессия действительно состоялась, в особенности были отмечены спорами и беспрестанными разногласиями как между собором Нотр-Дам и аббатством Сен-Женевьев, так и между многочисленными городскими сановниками, которые сталкивались друг с другом в бесконечных спорах по вопросам организации процессии, присутствия реликвий и по другим ритуальным аспектам церемонии.(26) (26) Mandement de Monseigneur l'Illustrissime & revendissimé Archevesque de Paris pour la Procession de la chasse de Sainte Geneviève Avec l'ordre & le Chemin des Processions, Paris, 1652 ; Les Cérémonies observées en la descente de la Chasse de Ste Geneviève patrone de Paris, Paris, 1652 ; Archives nationales LL 1134, f. 352. Но все попытки принизить значимость этого воззвания потерпели самую плачевную неудачу: "Я никогда не видел такого стечения народа на улицах", восклицал Ги Патен, бывший очевидцем этому.(27) (27) Guy Patin, Lettres, H. H. Reveillé-Parise (éd.), 3 t., Paris, J. Baillière, 1846. III, pp. 4-5 — lettre à André Falconnet, 28 juin, 1652 ; cf. Madame [Françoise-Bertaut] de Motteville, Mémoires pour servir à l'histoire d'Anne d'Autriche, épouse de Louis XIII, roi de France, 6 t., Amsterdam, F. Changuion, 1783, V, pp. 134-135 ; Jean Loret, La Muze historique, Ou Recueil des lettres en vers contenant les nouvelles du temps, écrites à Son Altesse Mademoiselle de Longueville, depuis duchesse de Nemours, V. de la Pelouze (éd.), 4 t., Paris, P. Jannet, 1857-1878, I, p. 254. В то время как приготовления к этому религиозному событию шли полным ходом, аббат Сен-Жермен-де-Пре запланировал шествие к святому покровителю своего аббатства на 16 июня. Приход и предместье Сен-Жермен не входили в архиепископство и аббат Анри де Верней, сводный брат короля, решился открытым образом продемонстрировать эту независимость и помешать Рецу нанести ущерб его привилегиям. 16 июня, через пять дней после шествия святой Женевьевы процессия святого Жермена прошествовала по левому берегу Сены. Зависимые от аббатства религиозные общины, светские сановники, посол Венеции и Никколо ди Баньи, папский легат, приняли в ней участие. Процессия несла с собой раку святого покровителя и все присоединялись к ней чтобы молиться о мире (28). (28) La descente et procession de la châsse de St. Germain, évêque et patron de Paris, Paris, 1652. См. также Maarten Ultee, The Abbey of St. Germain des Prés in thé Seventeenth Century, New Haven-Londres, Yale University Press, 1981, pp. 171-175. В 1652 году, как и в 1648-49, публичные молебны святым были представлены несколькими различными формами. Тотчас после шествия раки святой Женевьевы Кристоф Деенно, наставник колледжа д'Аркур, опубликовал памфлет, умоляющий святую покровительницу города(29), (29) Christophorus Dehennotius, Sanctae Genovefae, parisinorum patronae, supplicatio pro pace, habita 11 junii 1652 (s. 1. n. d. [Paris, 1652]); C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3579. а несколькими месяцами спустя каноник аббатства Сен-Женевьев взывает к своей покровительнице от имени жителей всего города: обращаясь к святой, которая избавила их от Аттилы, он просит ее на этот раз помочь избавить от "сицилийца, который с кучкой людей угрожает нам"; к этому он добавляет еще: "Не могли бы вы проявить еще милость привести несколько кораблей из провинции чтобы утолить голод небольшого количества бедных, которые изнемогают в Париже. Почти половина Франции в настоящее время, укрывшаяся в наших стенах умоляет с протянутыми руками об этой же самой милости проявить жалость к ним и к нам".(30) (30) Le vœu des Parisiens a sainte Geneviefve, leur patronne, Par un bon Religieux, Touchant les misères présentes, Paris, Nicolas Boisset, 1652; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 4047. К традиционному прошению к святой покровительнице с тем, чтобы она избавила верующих от голода в этом пасквиле против Мазарини добавляется конкретная политическая просьба. Кардинал не назван явно, но ссылка, сделанная на "сицилийца" и сравнение между ним и Аттилой, другим захватчиком-чужестранцем, четко представляет читателям той эпохи Мазарини в качестве наиболее смертельного врага города и причины этих бед.(31) (31) Мазарини сравнивался с Аттилой в нескольких мазаринадах. См. Croysade pour la conservation du Roy et du royaume, Paris, 1652, C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 849 ; Remonstrance faite par madame la princesse douairière de Condé au prince de Condé, son fils, en faveur de la ville de Paris, Paris, Michel Mettayer, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3330. Как хорошо показывают эти примеры, воззвания к святым продолжали быть мощным средством возбуждения эмоций публики во время Фронды. К святым призывают, чтобы они спасли город, изгнали Мазарини и вернули мир. Судя по свидетельствам очевидцев процессий, этим шествиям оказывался воодушевленный прием. Но, в то время как финансовые вложения в публичные шествия и воззвания к святым Женевьеве, Жермену и Марселю были значительны, печать и распространение пасквилей было более легким средством доставить до публики те же самые сообщения. За призывами к святым, по всей видимости, следовали результаты, по крайней мере так заявляли монахи Сен-Жермена. Эти посление утверждали, что их святой ответил благосклонно на молитвы их прихожан и что уход армии герцога Лотарингского, который стоял лагерем у парижских стен, также как и война, которая недавно разразилась между Англий и Голландией, две хорошие новости, которые парижане узнали во время своих воззваний - это никак не меньше, чем два чуда, совершенные их святым в ответ на просьбы верующих.(32) (32) Bibliothèque nationale, ms. fr. 18816, f. 31; cité dans M. ultee, The Abbey of St. Germain..., op. cit., p. 174. Два типа взаимодействия с божественными заступниками во Фронды можно было бы определить как инверсию ролей. По традиции святые отвечали на молитвы и воззвания верующих. Частными или публичными, индивидуальными или коллективными молебнами, раздачей милостыни, приношениями по обетам, шествиями и постом или другими актами покаяния, они умоляли того или иного святого вступиться за них. Эти божественные заступники принимали участие в людских делах по собственной инициативе очень редко. Такие вмешательства всегда имели место через посредничество провидцев, мистиков и других святых личностей. Этот процесс переговоров, который прежде умещался в границах таких упований на действие сил из другого мира, во время Фронды больше не действует. Значительно число мазаринад предлагает своим читателям многочисленные свидетельства вмешательства святых по их предполагаемой собственной инициативе , подстрекая верующих к политическим акциям. Благодаря возможностям прессы эти публикации больше не требуют предварительного согласия ни общины, ни установленных церковных властей; любой из этих газетных писак мог претендовать на божественное вдохновение в частном политическом послании. Так что все полемисты могли всегда ссылаться на божественный источник. В ночь с 5 на 6 декабря 1649 года регентша Анна Австрийская, юный король Луи XIV и кардинал Мазарини покинули Париж; с января по апрель восставший город был осажден королевской армией. В недостоверно известный момент во время осады 1649 года святая Женевьева, покровительница Парижа, явилась одному из верующих. В этом видении святая разъяснила ему значение одного из наиболее значимых событий ее времени, события из жизни святой, хорошо известного в истории: ее паломничества в Сен-Дени. Оригинальный рассказ из Vie de sainte Geneviève повествует, что [...] Одним дождливым воскресеньем она решила отправиться туда рано утром до восхода солнца. Сопровождаемая несколькими девами, она пустилась в путь при дрожащем свете свечей. Идти по грязной дороге, под дождем, во враждебной темноте было неприятно. Когда ветер задул все свечи, ее спутниц охватил страх. Женевьева взяла в свои руки свечу и она единственная воспламенилась снова. Она продолжила ее нести. Она еще горела, когда они прибыли к базилике.(33) (33) « Vita Sanctae Genovefae... », art. cité, p. 20. Предание добавляет, что демон пытался погасить свечу и что ангел защитил святую. Парижане хорошо знали об этом чуде, поскольку этот ангел и этот демон сопровождали святую на множестве иконографических изображениях. Они присутствовали на большом количестве средневековых и современных картин, гравюр и миниатюр. По этой иконографической традиции святая представлялась таким образом, что демон выглядывал из-за ее левого плеча, а ангел - из-за правого.(34) (34) Nathalie Jacquin, Sainte Geneviève et ses images. Essai d'iconographie, thèse, École du Louvre, 1947, pp. 7-30; Jacques Dubois, Laure beaumont-maillet, Sainte Geneviève de Paris: la vie, le culte, l'art, Paris, Beauchesne, 1982, pp. 127-134, 139-140; Abbé Auguste Vidieu, Sainte Geneviève patronne de Paris et son influence sur les destinées de la France, Paris, Firmin-Didot, 1884, pp. 292-297.
Ёшика: Мазаринада, написанная зимой 1649 года: La vision prophétique de S te Geneviève, patrone [sic] et protectrice de la ville de Paris, использует то знание, что есть у парижан в отношении изображения этого эпизода, который воспроизводится для нужд политической полемики. Свеча, объясняет святая в этом видении, представляет собой Париж, а демон, который пробует ее задуть, прибыл с юга. Таким образом, им может быт только Мазарини, «незаконный министр [который] который день за днем прилагал и продолжает прилагать все усилия к тому, чтобы задушить сияние, задувая его чистый свет.»(35) (35) La vision prophétique de Ste Geneviefve, patrone et protectrice de la ville de Paris, Ab incursu & daemonio Meridiano, Paris, Pierre Dupont, 1649, p. 7; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n°4037. Но Господь, продолжает святая, успокаивая провидца, не позволил, чтобы "злобный дух" посеял раздор и мятеж среди парижан. Парламент Парижа, "этот прославленный парламент" - это ангел-хранитель, который сохраняет и поддерживает свет в этом процветающем городе; и этот парламент, составляя "это прославленное Общество из наиболее здравомыслящих и неподкупных людей" будет защищать Париж в эти беспокойные времена. Как это ясно представляет в видение, святая Женевьева, известная покровительница и возлюбленная города, желала по своей собственной инициативе убедить парижан, что она и парламент согласились признать, что интересы города и его обитателей отличаются и разнятся от интересов короля. Она сама, Господь и парламент, а не королевская власть, объясняет святая, покровительствуют Парижу. А в благодарность, говорит она, парижане должны оказать доверие парламенту и ему повиноваться. Святая Женевьева, как большинство святых, уже использовалась в прошлом на службе политических намерений.(36) (36) См. Moshe Sluhovsky, Patroness of Paris: Rituals of Dévotion in Early Modem France, Leyde, E. J. Brill, 1998. Но в 1649 года она впервые была привлечена для того, чтобы пропагандировать политическую оппозицию благодаря такому мощному инструменту как печатная пресса. Святая в этой мазаринаде представлена в своей хорошо знакомой роли хранительницы Парижа; но вместо того, чтобы в этот раз хранить их от внешних опасностей (иностранных армий) или природных катаклизмов (засухи, наводнения), она их защищает от королевской семьи. Пропагандистская власть печатной прессы должна быть очевидна, поскольку другая брошюра против Мазарини, которая также претендует на видение как на исходную основу, была опубликована несколькими месяцами позднее. В этой Divines Révélations et prommesses faites a sainct Denys, patron de la France et a saincte Geneviefve, patrone de Paris, en faveur des français сontre le tyran Mazarin аpportées du ciel en terre par l'Archange S. Michel, Господь сам сообщается с Парижем через посредничество святого Дени и святой Женевьевы. Архангел Михаил передает с неба на землю покровительство, которое Господь даровал двум святым, и помещает на главные алтари аббатств Сен-Дени и Сен-Женевьев два подлинных текста о божественном явлении, написанные золотом на лазурной бумаге, которые были затем переписаны.(37) (37) Les divines Révélations et prommesses faites a sainct Denys patron de la France et a sainte Geneviefve patrone de Paris, en faveur des français сontre le tyran Mazarin. Apportées du Ciel en Terre par l'Archange S. Michel, Paris, Claude Boudeville, 1649, p. 8 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 1164. Содержание этого послания повторяет обещание Vision prophétique. Господь утверждает в нем своими святыми, а через них - в Париже, что ему не угодна попытка тирана Мазарини разрушить Францию. Затем Господь разъясняет, что парламент - это настоящий защитник Франции, французского народа и справедливости.(38) (38) Ibid, p. 4. В третьем пасквиле, изданно все в этом же году (Lucifer précipité par le génie français ou Mazarin chassé de Paris par l'inspiration de S. Michel ange tutelaire de la France) святой Михаил передает в новом послании утешение жителям Парижа. Он наделяет их беспорядками при появлении такого ничтожества как Мазарини, предателя, откровенного грешника, который нарушает все правила, карает невинных и милует преступников, но который до сих избегал гнева Господа. Но, продолжает архангел, чтобы успокоить парижан, эта ситуация не продлится долго, до тех пор пока, "[его] рука, воодушевленная местью / покажет, какова ангельская власть [...]". Затем святой Михаил откровенничает о том, что он уже собирает "армию ангелов" против Мазарини, "этого дьявола во плоти, этого адского духа".(39) (39) Lucifer précipité par le génie françois, ou Mazarin chassé de Paris par l'inspiration de S. Michel ange tutelaire de la France, Paris, 1649, pp. 3-4; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 2332. Побуждая французов к действию, архангел зовет все население, знать, духовенство и крестьян присоединиться к нему, чтобы вместе "служить своей стране, своему королю и своему монарху". Добавляя: "Я зажгу ваши сердца, я поведу ваши ноги, я удвою ваши удары, усилю ваши руки", он успокаивает их, что он, ангел-хранитель Франции и они, все вместе положат конец бесчестью.(40) (40) Ibid, pp. 5-7. Святой Михаил снова появляется по меньшей мере в трех пасквилях за один только 1649 год. (41) (41) Ambassade de l'Ange gardien de la France au roi très-chrétien et de Dieudonné Louis XIV et à la reine régente, sa mère, pour le bien public et particulier de tous leurs Estais, Paris, Rolin de La Haye, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 67; L'Ange tutelaire de la France aux François amis de la paix, Paris, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 86; et Apparition merveilleuse de l'Ange gardien à la reine régente, Paris, Robert Sara, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 142. Святой Петр тоже прерывает свое долгое молчание и, в Reproche de saint Pierre et deux larrons a Judas sur la douloureuse passion de notre sauveur Jésus-Christ он сравнивает Мазарини с Иудой. Страстно упрекая Мазарини в измене интересам Франции, апостол требует наказания для сицилийца. Удивительным образом переменившись, сам Мазарини, присутствуя при этом чудесном явлении Святого Петра, принимает свой вердикт и признает, что заслужил быть повешенным.(42) (42) Reproche de Saint Pierre et deux larrons à Judas sur la douloureuse passion de notre sauveur Jésus-Christ, Paris, veuve Musnier, 1649, C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3461. В одном другом странной видении, в марте 1649 года (Les triolets du temps selon les visions d'un petit-fils du grand Nostradamus) внук Нострадамуса воплощается при явлении и приходит утешить "добрых французов". Положение действительно трудное, как признает это ясновидец; но парижане не должны отчаиваться: их враги одерживают вверх потому что они обращаются к святым, получая у них поддержку; однако парижане могут положиться на более могущественного защитника и он им говорит: Пусть они хорошо молятся, наши враги/Если в их душе есть набожность/Этот святой долг им разрешен/Пусть они хорошо молятся, наши враги/Святому Жермену, святому Клоду, святому Дени/А за нас - Богородица.(43) (43) Les triolets du temps, selon les visions d'un petit fils du grand Nostradamus, faits pour la consolation des bons françois et dédiés au parlement, Paris, Denys Langlois, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3859 ; Choix..., op. cit., I, pp. 416-422 (p. 417). Любопытный парадокс: в этой мазаринаде, в которой позорятся и высмеиваются видные святые - а среди них и святой покровитель королевской семьи - пасквиль, кажется, свидетельствует об ошибочности теологического обоснования культа святых; он отрицает их охранительную функцию, создавая таким образом общее сомнение в отношении ценности прошений, которые им адресуются. Но автор, по всей видимости, не очень озабочен глубиной теологических последствий этих утверждений; то, что для него прежде всего важно в марте 1649 года, так это мобилизовать чувства осажденных и воодушевить их, создавая надежду на заступничество Девы Марии, которая может помочь поражение превратить в победу. Публичные молебны в июне 1652 года покровительнице Парижа тоже сопровождались серией чудесных явлений святых. После того как шествию не удалось породить желаемые результаты и добиться прекращения военных действий, святая Женевьева явилась в видении монаху одноименного аббатства и объяснила ему, что она не ходатайствовала в связи с процессией только потому, что город был непослушен своему законному государю. Также долгое время, предупреждает святая, когда Париж открывал свои двери врагам и иностранцам и направлял свою артиллерию против короля, она не отвечала на их молитвы.(44) (44) Révélation de Sainte Geneviève a un Religieux, de son Ordre, sur les misères du temps Où elle luy déclare la raison pour laquelle elle n'a pas fait Miracle cette Année, Paris, 1652; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3540. La Révélation de sainte Geneviève a un religieux de son ordre, sur les misères du temps, ou elle luy déclare la raison pour laquelle elle n'a pas fait Miracle cette Année - это безусловно роялистский пасквиль; но и в других мазаринадах того времени покровительница города повторяет свое предостережение: она не придет на помощь Парижу если только город не объединится вокруг своего парламента и правящих буржуа.(45) (45) Lettre d'estât envoyée a la reine par un Religieux de l'Abbaye Saint Germain des Prez, sur le sujet des desordres presens, et des prières qui se font a Paris pour les faire cesser et obtenir une bonne Paix, Paris, Jacques le Gentil, 1652 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1847; Le Génie de Paris, descouvrant la cause des malheurs de temps, Paris, 1652; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1492. Святая Женевьева появляется еще в Troisième révélation à un ermite, приказывая своим верующим собраться в городское ополчение и продолжать свою борьбу до конца, иными словами - до изгнания Мазарини.(46) (46) Les bons avis par révélation de Ste Geneviefve a l'hermite solitaire ([Paris], 1652); C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 593. Все, буржуа и ремесленники, должны мобилизоваться, вооружиться, собираться на общественных площадях и укрепить все пригороды и деревни. И это уже даже почти не удивительно, что такой военный проект был осуществлен Конде и его мятежными сторонниками. В конечном итоге, явившись лично регентше, в то время представлявшей 11 июля 1652 года короля на сессии парламента в Сен-Дени, святая Женевьева приказала Анне Австрийской успокоить королевство, изгнать Мазарини и сообщить англичанам, "что избранный народ уже объединился и скоро предпримет крестовый поход для освобождения святой земли от турков и варваров".(47) (47) L'Apparition de sainte Geneviève à la Reyne, le jour de l'arrivée en cour de messieurs les députez, Paris, Antoine le Bon, 1652 ; C. Moreau, « Supplément à la Bibliographie des mazarinades », Bulletin du Bibliophile et du Bibliothécaire, i. V, 1862, n° 6. Святым полагалось быть над политикой; или, выражаясь языком той эпохи, быть "незаинтересованными". Так что воззвание к ним должно было быть мотивировано искренними хлопотами об интересах города, об справедливости и о благе для всей Франции. Таким образом, святая Женевьева успокаивает парижан, уже убежденных в законности своих действий, в том, что их поведение получило одобрение свыше. Они получили подтверждение постоянства верности и охранительных отношений между Господом, святыми и ими самими. Таким образом, речи святых подтверждают характер города как единой религиозной общины, а не как разделенной политической сущности. Но эти мазаринады вызывали не только ностальгию. Они являлись еще и стратегическим инструментом политических сражений. Мы уже подчеркивали, что эти мазаринады выражают ролевую инверсию, и в этом смысле скорее святые берут на себя инициативу в этих отношениях взаимопомощи, чем верующие. Святые, в этих мазаринадах, действуют как пророки, призывая людей осуществить то, что традиционно отводилось божьему провидению. Он сам, наподобие библейских пророков, таких как Дебора, которые силой своего убеждения увлекали за собой людей. (Можно также подумать о Жанне Д'Арк). Парижанам, по-видимому, эти мазаринады предлагают идею, что они должны стать скорее действующими актерами, а не пассивными зрителями в божественной драме наказания и возмездия. Военные и политические действия должны были осуществить изменения и исполнить послания святых, чем призывы к этим святым. Использование святых вместо того, чтобы укреплять идею о их превосходстве и власти особой природы создает в действительности обстановку, в которой могут осуществляться действия людей; и оно создает светское поле деятельности там, где до этого действовали исключительно божественные силы.(48) (48) См. также Christian Jouhaud, «Retour aux mazarinades: "Opinion publique", action politique et production pamphlétaire pendant la Fronde», La Fronde en question, Actes du dix-huitième colloque du centre méridional de rencontres sur le 17e siècle, Aix-en-Provence, Presses de l'Université de Provence, 1989, p. 301.
Ёшика: Между тем святые - это не единственные божественные заступники, фигурирующие в мазаринадах. Другая группа почитаемых посредников в период с 1648 по 1652 - это отшельники. Изучение этой третьей группы текстов вовлекло нас не только в политические конфликты 17-го века, но и в теологические. Отшельники - как мирские, так и религиозные, желающие находиться подальше от тревог этого века, посвящают себя службе богу.(49) (49) См. биографии знаменитых отшельников у E. F. Fuzet, op. cit., pp. 187-190. Под влиянием работ святого Франциска Сальского их количество в 17-м веке увеличилось и возросло еще больше после публикации Рensées chrestiennes sur la pauvreté et sur celle de Jésus-Christ Сен-Сирана и De la fréquente communion Арно. Объединяя этих богословов, уединение также имело прямое отношение к первым янсенистам в Париже и термин "отшельник" и "янсенист" часто употреблялись как синонимы.(50) (50) A. Sedgwick, Jansenism in Seventeenth-Century France..., op. cit., pp. 33-58; René Taveneaux, Jansénisme et Réforme catholique, Nancy, Presses Universitaires de Nancy, 1992. Имея отношение к местам, уже связанным в общественном понимании с божественным присутствием, многие их тех, кто был отшельником, собирались около священных гор, живых источников или знаменитых монастырей. Также в Париже и его окрестностях, отшельники предпочитали два места: около монастыря Пор-Рояль и окрестности горы Валерьян. Последняя была центром отшельнической жизни и значимым местом начиная уже с начала 15 века. Она была избрана в 1556 году жительницей Парижа Гийометтой Фоссар как место уединения, куда она последовала за другим отшельником, Жаном де Оссэ, известным религиозным персонажем 16 века, который основался там в 1561 году и там его посещал Генрих III также как и другие важные сановники. В 1615 году другой отшельник, Серафен де ла Ну, получил разрешение хозяина местного источника на то, чтобы использовать его воду для нужд конгрегации мирских отшельников, которая там основалась. Эбер, глава церковного суда Парижа (ставший затем арзхиепископом Буржа), разработал этому сообществу устав, тогда как Сен-Сиран и Ришелье оказывали ему помощь своим покровительством.(51) (51) René Benoist, Briefve exhortation faicte au Mont-Valérien, le jour de saint Bernabé 1580, pour la consolation, confirmation, préséverance de frère Jean de Chaliot, anachorète illecques reclus, Paris, N. Chesneau, 1580; ANL, 962; Jacques Du breul, Théâtre des Antiquitez de Paris, Paris, P. Chevalier, 1612, pp. 1274; Louis-Sébastien Mercier, Tableau de Paris, 12 t., Amsterdam [Neuchâtel], 1782-1788; rep. Genève, Slatkine, 1979, VII, pp. 110-113; François Rousseau, «Le Mont-Valérien avant la construction du fort», Mémoires de la Société de l'Histoire de Paris et de l'Ile-de-France, 48, 1925, pp. 130-140; Jean Sainsaulieu, Études sur la vie érémitique en France de la Contre-Réforme à la Révolution, thèse, Paris IV, 1973. Отшельники были известны своей набожностью, а некоторые из них - еще и чудесами, которые они совершали. Исходя из этой ситуации они являлись полноправными посредниками между богом и верующими; они были, в некотором роде "живыми святыми", говорящими правду без всякого страха, с полной свободой и без любой цензуры.(52) (52) Henri Bremond, Histoire littéraire du sentiment religieux en France, depuis la fin des guerres de religion jusqu'à nos jours, 12 t., Paris, Boud et Gay, 1916-1933, I, L'humanisme dévot (1580-1660), pp. 336-345 ; René Taveneaux, Le catholicisme dans la France classique. 1610-1715, 2 t., Paris, SEDES, 1994, I, pp. 89-91; E. F. Fuzet, op. cit., pp. 187-190. О живых святых см. у Aviad M. Kleinberg, Prophets in Their Own Country: Living Saints and thé Making of Sainthood in thé Later Middle Ages, Chicago-Londres, University of Chicago Press, 1992 ; Gabrielle Zarri, Le Santé Vive : Profezie di corte e devozione femminile tra '400 e '500, Turin, Rosenberg & Sellier, 1990. Этот тип народного пророчества, возвращаясь к термину, предложенному Рене Тавно, делал из отшельников адекватные политические фигуры начала века. Во время кризиса 1648-1652 годов соперничающие лагеря в Париже использовали популярность отшельников и приписывали им многочисленные политические послания.(53) (53) H. Carrier, La presse de la Fronde..., op. cit., t. 1, pp. 298-299. Робер Арно д'Андийи, богослов-янсенист, автор в 1649 году l'Avis d'État à la Reyne и в 1652 году La vérité toute nue, в свое время был наиболее знаменитым отшельником не смотря на свою политическую и общественную деятельность.(54) (54) См. прим. 14; Y Avis était singé « Le Solitaire » и см. также письмо Мазарини 1653 года у Arnauld d'Andilly, défenseur de Port-Royal, 1654-59 : Sa correspondance inédite avec la cour conservée dans les archives du ministère des affaires étrangères, Paule Jansen (éd.), Paris, Vrin, 1953, pp. 11-33 (introduction). Мы видели, как в пасквиле 1652 года святая Женевьева явилась "одинокому отшельнику" с тем чтобы посвятить его в военную стратегию, которую должны были осуществить парижане.(55) (55) Les bons avis par révélation de Ste Geneviefve a l'hermite solitaire. Зимой 1649 года, листовка, озаглавленная как Reflexions chrestiennes, morales et politiques, de l'hermite du Mont-Va-Lerien sur toutes les Pièces volentes de ce temps est publié par un autre ermite du mont Valérien, внушала повиновение и согласие, сравнивая послушание богу с лояльностью по отношению к королю. Упор на необходимости повиновения, разумеется, важный янсенистский принцип, так же как и общая тема церковного наставления во время Фронды.(56) (56) Reflexions chrestiennes, morales et politiques, de l'hermite du Mont-Valerien Sur toute les Pièces volentes de ce temps. Ou jugement critique, Donné contre ce nombre infiny de Libelles diffamatoires qui ont esté faits depuis le commencement des Troubles, husques à Présent, Paris, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3060. Автор упрекает издание и распространение политических пасквилей , утверждая что творцы этих клеветнических листовок мотивируют одну суету. Бог накажет эти безобразия, которые создают беспорядок, разрушают репутацию, доходя то того, чтобы даже угрожать божьей власти и власти монархов.(57) (57) Ibid., pp. 4-8. В то время как этот отшельник проповедует повиновение, другой объясняет, что Мазарини - это непосредственная причина волнений. Подчеркивая свой религиозный облик отшельника, имеющего "мало связи" с миром, который ничего не понимает в политике и главная миссия которого - управление собственными страстями, автор, отшельник с горы Валерьян должен, тем не менее, нарушить свое молчание. Франция находится в этом положении потому, что ей управляет иностранец "низкого происхождения", говорит он; и он зовет регентшу избавиться от своего советника.(58) (58) [F. De Saint-Onuphre], Lettre de l'hermite reclus du Mont Calvaire à la reine, Paris, veuve André Musnier, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1932. Другой пасквиль против Мазарини, изданный зимой 1649 года, оплакивает осаду Парижа чужаками. Отшельник, который это написал, сообщает, что его уединение было нарушено двумя наемниками, сообщившими ему о полученных им приказах грабить город. "Мазарини и другие люди с дурными намерениями" сначала захватили, а потом увезли короля; но объединенные силы парламента и парижан могут преодолеет эту опасность.(59) (59) Advis d'un bon père hermite, donné à un autre sur les malheurs du temps, Paris, Claude Huot, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n°501. Другие отшельники направляли свои послания не парижанам, а их политическим вождям в надежде повлиять на их действия. Антуан де Сен-Онуфр, отшельник Нотр-Дам-де-Валь-Адам, имел, согласно слухам, видение, которое он передал Конде, заклиная его не присоединяться к королевским силам и не атаковать Париж. Другое аналогичное послание, адресованное Конде было передано анонимным монахом, который перечислял для него все прегрешения Мазарини.(60) (60) [Antoine de Saint-Unufre, ermite de Notre-Dame de Val-Adam], vision miraculeuse d'un hermite, envoyée à monseigneur le prince de Condé, en son dernier logement du bois de Vincennes, Paris, 1650; c. moreau, bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 4036; Lettre d'un religieux envoyée à monseigneur le prince de Condé à Saint-Germain-en-Laye, contenant la vérité de la vie et mœurs du cardinal Mazarin avec exhortation audit seigneur prince d'abandonner son parti, Paris, rolin de la haye, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1895; repris dans Choix..., op. cit., I, pp. 92-109. См. также Lettre de consolation écrite à monseigneur le prince de Condé,, Paris, François Noël, 1650; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1920. Другой отшельник, вдобавок ко всему, отправил свое послание самому Мазарини, приказывая положить ему конец в своих "заговорах" против Бофора и Вандомов, изменить свою политику и поместить благо Франции выше своих личных интересов.(61) (61) Avis d'un hermite solitaire à Mazarin, sur les conspirations qu'il a faites contre nos seigneurs de Beaufort et de Vendôme, Paris, François Musnier, 1649 ; C. Moreau, Bibliographie..., op. it., t. 1, n° 503. Популярность этого рода пасквилей такова, что Рец, плодовитый пропагандист, если он таким был на самом деле, также использовал персонаж отшельника в качестве посредника в своих политических посланиях. В Le solitaire aux deux intéressés, памфлете, который был написан им самим летом 1651 года для того, чтобы защищать свою политику во время Фронды и попробовать объединиться с Конде против Мазарини, Гонди сравнивается с отшельником, обязанным нарушить свое молчание, проистекающего из его одиночества и покинуть свою пустошь для того, чтобы опровергнуть необоснованные утверждения, сформулированные против него.(62) (62) Le solitaire aux deux désintéressés (s. 1., 1651); C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3680; repris dans Œuvres du Cardinal de Retz, A. Feillet, J. Gourdault, R. Chantelauze (éds), 10t., Paris, Hachette, 1870-1896), V, pp. 183-193. Там есть только три обнадеживающих послания на более десятка тех, которые отшельники и пустынники, близкие к к Парижу обнародовали во время осады. Произнесение политических идей языком теологии сигнализирует о духовной составляющей Фронды в ее начале. Их речи поразительны своей простостой и однообразием. Думается, что их авторы и издатели метили в широкую публику - очень возможно, как это допускает Юбер Каррье, на "простонародье", которое больше всего страдало от войны.(63) (63) H. Carrier, La presse de la Fronde..., op. cit., t. 1, n° 400. Можно было бы также процитировать L'apparition de la guerre et de la paix à l'hermite du mont Valérien, et le dialogue de ce religieux avec un gentilhomme, sur les desseins pernicieux du cardinal Mazarin, sur le mérite du sacerdoce et la gloire du parlement, Paris, François Noël, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 139 ; Les effets admirables de la providence de Dieu sur la ville de Paris, ou Réflexions d'un théologien, envoyées à un sien ami solitaire, sur les affaires du temps présent, Paris, Alexandre Lesselin, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 1199; La grande conférence des hennîtes du mont Valérien sur les affaires de ce temps, présentée à monseigneur le duc de Beaufort, Paris, veuve Jean Remy, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1514; Lettre de consolation d'un bon père hermite écrite aux Parisiens, attendant l'heureuse victoire que Dieu leur prépare et promet en bref sur les ennemis jurés de sa gloire, de l'état et du peuple, Paris, Robert Feugé, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 2, n° 1919; Divine révélation, arrivée à un bon religieux, du retour de la paix, Paris, 1649); C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 1, n° 1163 Они почти не оригинальны: их задача в эти трудные времена скорее утешать и облегчать страдания. Их нравственная теология проста: "очиститесь от своих грехов, объедитните ваши силы" и, - но не во всех мазаринадах -: "гоните тирана, ответственного за этот беспорядок и эти страдания!" Можно даже предположить, что это было не послание с которым считались, но личность, которая его формулировала. Можно даже предположить, что это было не послание с которым считались, но личность, которая его формулировала. Простой факт, что отшельники использовались в качестве псредников в посланиях, адресованных парижанам указывает на то, что авторы, издатели и политики рассчитывали, используя религиозных фигур, придать своим пасквилям ауру святости и что глубокие религиозные чувства парижан были эффективным средством воздействия на мнение во время Фронды. Отсюда делается упор на отстраненность отшельников от мира, на их набожность, и декларируемая неосведомленность в политических делах.(64) (64) Révélation pour la paix Du Reclus du mont Valérien à un bon Religieux, Faite le 9 de ce mois, Paris, Robert Feugé, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, n° 3542; Révélation d'un bon hermite sur la prochaine paix générale et délivrance de Paris, Paris, Claude Boudeville, 1649; C. Moreau, Bibliographie..., op. cit., t. 3, 3539; et Advis d'un bon père hermite. Как демонстрируют эти примеры, фрондеры-памфлетисты подражали харизматическому религиозному имиджу набожных отшельников для тго, чтобы воздействовать на мнение Парижа. Взывание этих отшельников, привлеченных к общественному мнению также как в образованной среде в кругу янсенистов и набожных, соединяется в той же самой оппозиции теологической морали и антироялистской политики тогда как во время противостояния 1649-1652 годов большинство янсенистов предпочли нейтральную позицию или даже оказали поддержку королю. Также как и святые, отшельники апеллируют к народу, "народу, избранному богом", возродить союз бога с Парижем. В этом смысле они придают что-то вроде святости политическим устремлениям парижских фрондеров и как бы гарантируют, что то, что могло бы казаться предвзятой политикой, на самом деле выше политики, а также желаемо и узаконено самим небом.(65) (65) Cf. Christian Jouhaud, « Le duc et l'archevêque : action politique, représentations et pouvoir au temps de Richelieu », Annales ESC, 1986, n° 5, pp. 1017-1039. Видения и явления также, как и обеты богу и святым, в 1649 и в 1652 годах используют авторитет хорошо знакомых святых и отшельников для того, чтобы повлиять на мнение и чувства общества. Вместе с мазаринадами они являются частью того единого целого, которое представляет кардинала в качестве демона, источника всех зол, как иностранца-разрушителя любого естественного согласия во французской нации. Эти представления, напротив, предлагают утешение и ободрение в эти трудные времена. В этом они ничем не отличаются от тысяч других пасквилей этого времени; но, в противовес другим публикациям, эти мазаринады предоставляют религиозную легитимность политическим проектам их авторов, издателей или сообщников. Являясь частью воинствующей литературы, которой так характеризуется период Фронды и задачей которой было подтолкнуть народ к действию, эти религиозные памфлеты в большей степени служили артиллерией политическим противостояниям, чем источником теологических споров. Поскольку божественное вмешательство святых создавалось ими же самими, эти тексты имеют вид пророчеств.(66) (66) Christian Jouhaud, Mazarinades: la Fronde des mots, op. cit., pp. 93-125, id., «Propagande et action au temps de la Fronde», Culture et idéologie dans la genèse de l'État moderne, Rome, « Collection de l'École française de Rome-82 », 1985, pp. 337-352. Современные читатели могут только поражаться чрезмерной надуманности этих текстов. Кто, на самом деле мог бы подумать, что божественные заступники - Дева Мария, святой Петр, иные святые и, сверх всего, сам Господь - могут явиться кому бы то ни было затем, чтобы изложить эти послания ненависти и мщения? Почти нет разумных причин полагать, что парижане 17-го века имели более ярко выраженную склонность, чем мы, доверять "правдивости" этих сочинений. Мазаринады создавали разновидность зрелища, правдоподобность которого заключалась не в его способности описывать действительную реальность, но в его способности порождать активную мобилизацию.(67) (67) C. Jouhaud, Mazarinades..., op. cit., p. 101 ; H. Carrier, La presse de la Fronde, op. cit., t. 1, pp. 337-352. В действительности, вполне возможно, что очевидный характер службы частным интересам, которые передавались этими пасквилями, как и повторение имен, событий и форм вмешательства, хорошо знакомого публике, возрастали намного быстрее, чем сокращалась их привлекательность. В конце концов, предполагаемый читатель - это сторонник дела и он искал, прежде всего, подтверждения своих политических установок; мазаринады кроили свою риторику по меркам его пожеланий. Таким образом, божественные послания, передаваемые через божественных посланников - это мощный посредник утверждения политических задач как их авторов, так и их читателей. Не вопрос, что читателей этих рассказов о божественном вмешательстве объединяет вера в реальность этих посланий; ведь расчитывается именно на их эмоциональное влияние, их способность воодушевить народ и соединить в духовных рамках одновременно божественные и политические события. К тому же мазаринады были достаточно дешевым оружием как в производстве, так и в распространении, а следовательно, они были доступны многим. Таким образом, они обходили в Париже, превосходство властей над религиозными проявлениями.(68) (68) H. Carrier, La presse de la Fronde, op. cit., t. 2, Les hommes du livre, p. 290. Как таковые, они придавали политическим действиям сияние святости. Благодаря этим мазаринадам мощные религиозные символы приняли эффективное участие в политической Фронде. Как об этом уже говорилось, их появление датируется 1649 годом, то есть намного раньше начала религиозной Фронды; они создают неотъемлемую часть средств убеждения противников, которые противостояли друг другу на протяжении волнений 1649-1652 годов. Используя свою харизму, святые и отшельники были особо ценны для того, чтобы показывать как "правду", так и преступления и лицемерие Мазарини. Язык, приписываемый в этих мазаринадах святым посланцам, представляет их как "незаинтересованных", как беспристрастных свидетелей развращения французского общества. И более того, нападки ad hominem (применительно к человеку) на некоторых фигур высшего ранга - особенно на Мазарини и Конде - представлялись как выражение набожных размышлений над текущей ситуацией или как пророчества о будущем. Как таковые, они преобразовывают политику в религию; и, наоборот, они смешивают религиозное и мирское образом, чрезвычайно отличным от сегодняшнего. Без сомнения, что католические религиозные убеждения не были предметом споров между этими двумя соперничающими лагерями. Фронда - это не Лига. И, наконец, религиозные лексика и символы были целью (а не просто средством) в ходе конфликтов 16-го века; но сила традиционных религиозных практик однако, была восстановлена заново и также послужила эффективным средством мобилизации общества. Моше Слуховски, Древнееврейский университет, Иерусалим.
Amie du cardinal: Ёшика, спасибо, очень интересный аспект рассмотрен Моше Слуховски. Сколько святых было против кардинала Мазарини, кто бы мог подумать.
Amie du cardinal: В феврале 2016 года вышла книга «C’était la Fronde». Une belle histoire de la Fronde C'était la Fronde, passions françaises Résumé Plusieurs France l’une contre l’autre, un pays en pleine implosion, un pouvoir sans légitimité... Dans le registre des grandes passions françaises, la Fronde (1648-1652) occupe une place clé. Alors que Louis XIV n’est encore qu’un enfant, sa mère Anne d’Autriche règne avec le cardinal Mazarin, un Premier ministre trop puissant aux yeux de l’opinion outrée par la pression fiscale et les dépenses continuelles pour financer les guerres. Une situation explosive qui met le feu aux poudres dans la France entière. La colère soulève les Parisiens mais aussi les princes de sang et les parlements en région... Qui sont ces frondeurs qui voulaient changer la France ? Jean-Marie Constant reprend le fil des événements à la recherche des esprits pensants de ce moment de l’histoire française. La Rochefoucauld, le prince de Condé, les grandes princesses, les juges, tous entendent agir pour le bien public. Les idées fusent. Inspirés par une intense volonté d’action, les Frondeurs prennent les armes contre le pouvoir. Quel fut le sens de cet engagement ?, interroge l’historien. Son enquête le mène sur des chemins de traverse où la littérature vient guider le pas des insurgés. Nourris d’aventures livresques, ils vivent la Fronde comme un roman ou une tragédie de Corneille, tout en jouant avec la mort sous les regards terrifiés de l’enfant roi. A la fin, la France ne sera pas réformée mais plus rien ne sera comme avant.
полная версия страницы