Форум » Франция первой половины XVII века » Кончино Кончини, маршал Д'Анкр и его супруга Леонора Галигаи » Ответить
Кончино Кончини, маршал Д'Анкр и его супруга Леонора Галигаи
МАКСимка: Казнь маршала, надругательство над его телом. Флорентиец из сенаторского рода. Известен под именем маршала д 'Анкра. Итальянский авантюрист, фаворит королевы Марии Медичи, супруги Генриха IV и матери Людовика XIII. После убийства короля был назначен первым камергером, губернатором'Амьена, маршалом Франции и фактически управлял страной. Убит по приказу Людовика XIII герцогом Витри. Мария Медичи, выйдя замуж за Генриха IV, перевезла во Францию и свою свиту. В ней были женщина и мужчина, которым вскоре предстояло сыграть во Франции катастрофическую роль. Ее звали Леонора Дози, его — Кончино Кончини. Она была молочной сестрой королевы; умная, честолюбивая, ловкая, Леонора пользовалась большим авторитетом у флорентийки, которая только и думала о том, как бы доставить ей удовольствие По словам одного из ее биографов, это была "маленькая, очень худая, очень смуглая, хорошо сложенная особа с резкими и правильными чертами лица". Ей было двадцать семь лет. Это потом она стала называться Галигаи, именем, под которым ее знают сегодня. Он исполнял при королеве обязанности шталмейстера. По рассказам знавших его людей, он был "тщеславен и хвастлив, гибок и смел, хитер и честолюбив, беден и жаден". Ему было двадцать пять. Во время путешествия из Италии во Францию Леонора влюбилась в молодого нотариуса и завлекла его в свою комнату. Польщенный вниманием дамы, бывшей в близких отношениях с королевой, молодой человек прикинул преимущества, которые ему может создать эта связь, и легко уступил. С этого момента именно он через посредство Леоноры руководил Марией Медичи. Вместо того чтобы отослать обратно в Италию всех этих шумных, болтливых и амбициозных "ветрогонов", прибывших во Францию с одной лишь целью поискать удачи и разрушить душевные узы флорентийки с родной страной, Генрих IV позволил многому войти в привычку И когда королева прибыла в Париж, в начале февраля 1601 года, итальянцы уже прочно сидели на своих местах. Леонора стала камеристкой королевы, "а во Франции этой должности удостаиваются только дамы из высшей знати. Так что у Кончини в руках оказалась вся свита Марии Медичи. Ставки были сделаны... Кончино Кончини, амбициозный, хвастливый, бессовестный, льстивый с вельможами, высокомерный с теми, кто ниже его, сумел добиться множества значительных постов. К моменту смерти короля его состояние было одним из самых крупных в Париже. На улице Турнон ему принадлежал великолепный особняк, стоимость которого оценивалась в сумму около 200 000 экю. В этом особняке он закатывал поистине княжеские празднества. Под мощной защитой королевы, которая осыпала его бесконечными милостями и отдавала почти все имевшиеся у нее деньги, он очень скоро стал для всех нестерпим. Не раз и не два дворяне, с которыми он вел себя нагло, поручали наемникам как следует отколотить его. Но это не послужило ему уроком, и он продолжал властвовать во дворце и держаться так бесцеремонно, что за его спиной не утихал ропот возмущения. Простой народ все это объяснял, шепотом, конечно, тем, что он был любовником Марии Медичи и что Леонора просто закрывала на это глаза, чтобы не лишиться безграничных благодеяний своей молочной сестры. Королева отдала ему даже несколько драгоценных камней из короны. По столице гуляли памфлеты и непристойные песенки, в которых королеву обзывали шлюхой, а фаворита окрестили именем какой-то рыбы. Более сдержанный в этом отношении великий герцог Тосканский ограничился тем, что написал: "Чрезмерная нежность Марии к Кончини и его жене отвратительна, чтобы не сказать скандальна". Что, впрочем, означало то же самое... После смерти Генриха IV Кончини, сумевший выманить у королевы баснословную сумму в восемь миллионов экю из тех средств, которые старательно годами копил для королевства Сюлли, купил себе Анкрский маркизат в Пикардии Затем стал первым дворянином в королевском покое, суперинтендантом дома королевы, губернатором городов Перона, Руа, Мондидье и, наконец, маршалом Франции, хотя в жизни своей не держал в руках шпаги. С этого момента фаворит начал откровенно командовать не только министрами, но и королевой. Однако теперь из-за сыпавшихся на него бесконечных нападок он стал более осторожным и никогда не выходил из дворца один, но всегда в сопровождении группы бедных дворян, которых он к себе приблизил, платя каждому по тысяче ливров в год жалованья и называя их при этом презрительно своими продажными олухами. . В управляемой Кончини стране царили развал и анархия, а это, в свою очередь, подтолкнуло знатных сеньоров королевства к мысли заполучить побольше независимости, коей они лишились в годы правления Генриха IV. Конде, вернувшийся во Францию, встал во главе этого движения. В 1614 году они с оружием в руках потребовали созыва Генеральных Штатов. Растерявшийся Кончини, несмотря на свой титул маршала Франции, побоялся выступить против мятежников и сделал попытку их купить. Конде и его друзья оказались немалыми хитрецами и, взяв деньги, продолжали настаивать на своих требованиях. Генеральные Штаты собрались в октябре 1614 года, но ничего не дали из-за склок между депутатами третьего сословия и высшей знати, потому регентша распорядилась прекратить дебаты. И тогда для заключительной речи с места поднялся молодой епископ из Люсона, начав с перечисления требований духовенства, он неожиданно изменил тон и принялся в чрезмерно льстивых выражениях восхвалять заслуги Марии Медичи "В интересах государства,— заключил он, — я умоляю вас сохранить регентшу!" Это был Арман Жан дю Плесси де Ришелье, который в числе прочих стремился к власти и страстно желал занять место Кончини. Маршал д'Анкр давно занял должность действительного любовника Марии Медичи. Историк Мишле приписывает именно маршалу д'Анкру (т. е. Кончини) отцовство Никола, герцога Орлеанского, рожденного в 1607 году... В 1617 году парижане позволяли себе высказываться еще откровеннее, и когда маршал д'Анкр, чей дом находился рядом с Лувром, приказал соорудить деревянный мост над оврагом, чтобы легче было добираться до дворца, народ совершенно открыто называл его "мостом любви" И трудно не согласиться с Совалем, который писал, "что каждое утро фаворит шел по мосту во дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение королеве, а каждую ночь он отправлялся той же дорогой, чтобы остаться там до следующего дня". На допросах Леонора Галигаи без колебаний заявила, что ее муж "не обедал, не ужинал и не спал с нею на протяжении последних четырех лет". Придворные, которых эта интрига страшно забавляла, не ограничивались распеванием двусмысленных куплетов за спиной у любовников Самые смелые позволяли себе довольно рискованные шуточки в присутствии Марии Медичи. Однажды, когда она попросила даму из своей свиты подать ей вуаль, граф Де Люд воскликнул: "Корабль, стоящий на якоре, не нуждается в парусе!" (Каламбур, основанный на игре слов: якорь по-французски "апсге", а парус). Кончини действительно ничего не делал, чтобы скрыть свою связь с королевой-матерью, напротив: "...если он находился в комнате Ее Величества в те часы, когда она спала или была одна, — пишет Амело де ла Уссе, — он делал вид, что завязывает шнурки, чтобы заставить поверить, будто он только что спал с нею .." А кончилось все это тем, что весной 1617 года молодой Людовик XIII, взбешенный его наглыми манерами и чудовищными насмешками по адресу своей матери, отдал приказ Никола Витри, капитану своих гвардейцев, убить Кончини. Убийство было назначено на 17 апреля Утром того дня, около десяти часов, фаворит королевы явился во дворец в окружении пятидесяти или шестидесяти человек, составлявших его обычную свиту. В тот момент, когда он шел по мосту, перед ним неожиданно возник Витри, схватил его за правую руку: "Именем короля вы арестованы!" Кончини недоуменно уставился на капитана: "Меня арестовать?" — "Да, вас". Пораженный, он отступил на шаг, чтобы выхватить свою шпагу, но не успел. Одновременно три пистолетные пули поразили его: одна угодила в лоб, другая в щеку, третья в грудь. Он рухнул прямо в грязь и был тут же затоптан людьми Витри Друзья Кончини не сделали даже попытки вступиться за него. Они просто сразу обратились в бегство, справедливо полагая, что было бы грустно вот так умереть прекрасным апрельским утром... Пока гвардейцы, войдя в раж, наносили удары ногами по мертвому телу Кончини, посланец явился к королю и, отвесив поклон, доложил: "Сир, дело сделано!" Людовик XIII приказал открыть окно, вышел на балкон и, не скрывая своей радости, крикнул убийцам, все еще находившимся перед Лувром: "Большое спасибо! Большое спасибо всем! С этого часа я король!" И кто-то снизу отозвался: "Да здравствует король1" В то же мгновение Марии Медичи сообщили о трагическом конце ее фаворита. Она побледнела: "Кто его убил?" — "Витри, по приказу Его Величества". Понимая, что отныне ее сын возьмет бразды правления в свои руки, она в отчаянии опустилась в кресло. Для нее все было кончено. "Я царствовала семь лет, — сказала она. — Теперь меня ждет венец только на небе". У нее не нашлось ни одной слезы для Кончини Страх за собственную жизнь заглушал в ней все другие чувства. Это было особенно заметно, когда Ла Плас спросил у нее, как сообщить эту новость Леоноре Галигаи. Она раздраженно отмахнулась: "У меня своих забот достаточно. Если никто не решается ей сказать об этом, то пусть ей пропоют". Но так как собеседник позволил себе настаивать, говоря, что известие это, несомненно, причинит супруге маршала д'Анкра сильную боль, королева-мать ответила с раздражением: "У меня и без этого есть, о чем подумать И пусть со мной больше не говорят об этих людях. Сколько раз я им советовала вернуться в Италию". Отрекшись от своего фаворита, она попросила аудиенции у короля. Людовик XIII велел ответить, что у него нет времени принять ее. Она настаивала, упрашивала. Тщетно. В конце концов она дошла в своей низости до чудовищной степени, когда попросила сказать сыну, что, "если бы она знала о его намерении, она и сама бы вручила ему Кончини со связанными руками и ногами". На этот раз ответа вообще не последовало, зато явился Витри и запретил ей покидать свои апартаменты. А за ее спиной уже работали каменщики, они замуровывали все двери, кроме одной, и Мария поняла, что превратилась в пленницу тут же, в самом Лувре. Днем, пока дворцовая стража, завернув тело Кончини в старую скатерть, отправилась без лишнего шума в Сен-Жермен л'Оксерруа, чтобы похоронить его в уже вырытой могиле, прибывшие по приказу короля рабочие принялись разрушать "мост любви". Стук их топоров привлек внимание Марии Медичи, и она подошла к окну. Увидев, как уничтожается маленький мостик, служивший напоминанием о многих бурных ночах, ей вдруг стало плохо. "Каждый удар топора, — писал современник, — отзывался в ее сердце". И в первый раз после смерти фаворита она заплакала. Убийство маршала д'Анкра, напротив, страшно обрадовало парижан. "Где он сейчас, этот негодяй, чтобы можно было пойти и плюнуть ему в лицо? — спрашивали они с нескрываемым удовольствием. В семь часов утра сотни две перевозбужденных и недобро глядящих людей явились в Сен-Жермен-л'Оксерруа. "Бесчинство начатось с того, что несколько человек из толпы стали плевать на могилу и тошагь ее ногами, — рассказывал г-н Кадне, брат коннетабля де Люиня. — Другие принялись раскапывать землю вокруг могильного холма прямо руками и копали до тех пор, пока не нащупали места стыка каменных плит". Вскоре надгробный камень был поднят, и кто-то из толпы наклонился над раскрытой могилой. Он привязал веревку к ногам трупа, уперся ногами и начал тащить. Несколько священников, выбежавших из церковной ризницы, попытались вмешаться. Толпа накинулась на них так яростно, что им пришлось спасаться бегством. После исчезновения священников человек снова взялся за веревку, дернул в последний раз, и тело маршала оказалось на плитах. Толпа издала радостный вопль, и тут же шквал палочных ударов обрушился на труп, и без того изрядно изуродованный гвардейцами Витри. Бывшие в толпе женщины, истошно крича, принялись царапать мертвеца ногтями, бить по щекам, плевать в лицо. Затем его протащили до Нового Моста и там привязали за голову к нижней части опоры. Опьяненный собственной смелостью народ стал отплясывать вокруг повешенного трупа безумный танец и на ходу сочинять непотребные песни. Дьявольский хоровод длился полчаса. И вдруг какой-то молодой человек подошел к трупу, держа в руках маленький кинжал, отрезал ему нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила настоящая лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось взять себе хоть что-то на память. Пальцы, уши и даже "стыдные части" исчезли в мгновение ока. Менее удачливым пришлось довольствоваться "клочком плоти", вырезанным из мягкой части ягодицы... Когда каждый получил свой кусок, еще более возбудившаяся толпа отвязала труп и с дикими криками потащила его через весь Париж. Неистовство этих людей было так велико, что очевидцам казалось, будто все это происходит на сцене театра марионеток Гран-Гиньоль. "В толпе был человек, одетый в красное, — рассказывает Кадне, — и, видимо, пришедший в такое безумие, что погрузил руку в тело убитого и, вынув ее оттуда окровавленную, сразу поднес ко рту, обсосал кровь и даже проглотил прилипший маленький кусочек. Все это он проделал на глазах у множества добропорядочных людей, выглядывавших из окон. Другому из одичавшей толпы удалось вырвать из тела сердце, испечь его неподалеку на горящих угольях и при всех съесть его с уксусом!" Наконец, ошметки фаворита, покрытые пылью, плевками, грязью, вновь притащили на Новый Мост и там сожгли в присутствии веселящегося люда. Через два месяца после этого, 8 июля, жена Кончини, Леонора Галигаи, ложно обвиненная в колдовстве, была сожжена на Гревской площади. Со смертью Кончини в моду надолго вошло слово "союп" (ничтожество, трус) Этой характеристики маршал удостоился за свое малодушие.
Ответов - 73, стр:
1 2 3 4 All
МАКСимка: Мария Терезия пишет: Тот же Люинь Нет, подождите. Это смотря когда. Если в апреле 1617 года - это одно дело, а если во второй половине 1616 - совсем другое. Ведь только в октябре 1616 года Люиня назначают главным сокольничим Франции. До этого он врядли бы смог что-либо сделать, не было ещё королевского доверия, да и сам Людовик крайней решительностью в тот момент не обладал. Весь 16-ый год, да и начало 17 было полностью в распоряжении Кончини.
Мария Терезия: МАКСимка пишет: Весь 16-ый год, да и начало 17 было полностью в распоряжении Кончини. В том-то и загвоздка, мы не знаем, когда бы они решили сбежать. Самый подходящий момент для побега - когда Люинь ещё не был так близок к королю. Ирония судьбы: маршал ведь сам назначил Люиня главным сокольничьим и определил его к Людовику, а как тот ему отплатил? МАКСимка пишет: До этого он врядли бы смог что-либо сделать, не было ещё королевского доверия, да и сам Людовик крайней решительностью в тот момент не обладал Это да.
МАКСимка: 1636 год. Бальтазар Монкорне Мишель Обер. Гравюра XVIII века
МАКСимка: Леонора Галигаи:
МАКСимка: Кончино Кончини:
МАКСимка: Симона Бертьер: "Когда Мария Медичи пожелала, чтобы Леонору назначили хранительницей гардероба и драгоценностей (dame d’atour), то посыпались упреки: Леонора не дворянка, не жената, без титула. Мария настаивала: dame d’atour будет довольствоваться только руководством гардеробом своей госпожи, её туалетом и драгоценностями. Перед тем, как оказаться в палаццо Питти, Леонора, дочь столяра, проделала долгий путь. Для того, чтобы сопровождать молодую королеву во Францию, она купила себе имя: Галигаи, последний разорившийся представитель этой фамилии согласился на денежную компенсацию. Но во Франции быть уважаемой горожанкой не достаточно. Но решение проблемы, однако, находилось поблизости: рядом с молодой женщиной, некрасивой, смуглой и худой находился отважный Кончино Кончини. Он происходил из благородного дома "графов де ля Пенна", его дяди были секретарями Великого герцога Тосканского. Кончини получил прекрасное образование, но он проматал своё состояние в дебошах и играх, отведав тюрьмы, пока его дядя не вмешался и не отправил его во Францию с пожеланием, чтобы племянник никогда не возвращался назад. Что касается Генриха IV, то он испытывал к Кончини резкую антипатию и требовал его возращения в Тоскану. Но затем уступил: новая привязанность королевы помогала скрыть его любовниц и успокоить её бури ревности. Кончини был смышленым, красивым, но вечно жаждущим наживы. Он сразу же оценил Леонору, поняв, что она - легкая добыча для обольстительного ухажера. Он ухаживал за ней, завоевал её сердце и попросил руки. Король противился, затягивал решение, желав, чтобы чета покинула Францию, но затем дал свое согласие. Через шесть месяцев после прибытия во Францию, Леонора стала женой Кончино Кончини и хранительницей гардероба и драгоценностей Марии Медичи. Эти двое тут же сделались конфидентами и ближайшими советниками королевы".
МАКСимка: Один из многочисленных рисунков, описывающих убийство Кончини:
МАКСимка: Леонору ведут на казнь:
МАКСимка: Вот, что пишет о Кончини и Леоноре Таллеман де Рео: "Он был родом из Флоренции и носил имя Кончини. Его дед был государственным секретарем Великого Герцога Тосканского. Этот парень (*дедушка Кончини) мог бы заработать от 5 до 6 тысяч крон пенсии, но у него было много детей. Его старший сын был отцом того Кончини, о котором мы ведем речь. Кончино в юности предавался всем возможным дебошам, проел всё своё имущество и получал преследования со стороны отца. Так как он не мог жить во Флоренции, то отправился в Рим, где служил крупье ( *т.е. в игорном доме) кардинала Лотаринского, но он не захотел следовать за кардиналом и остался в Риме, откуда и вернулся во Флоренцию. Когда он узнал, что между Марией Медичи и Генрихом IV будет заключен брак, то поступил как благородный человек и сопровождал её во Францию. Но у Королевы-матери в то время была горничная Леонора Дори, низкого происхождения, но обладающая умом и знающая, что её хозяйка поддается управлению. Действительно, она обладала таким влиянием на королеву, что заставляла делать всё, что захочет. Сообразительный Кончини привязался к Леоноре и так мало ухаживал за ней, когда они решили пожениться. Они поженились, хотя король некоторое время создавал трудности. Между тем, Кончини был приятным человеком: ни красивым, ни уродливым, обладал приемлемой внешностью; также он был смелым или, скорее, дерзким. Он очень презирал принцев, ведь сам не обладал достаточной знатностью. Он был щедрым и с затратами не считался. Кончини никогда не жил в Лувре, но часто спал в доме, в который приходил, чтобы пострелять. Дом находился в конце сада. Чтобы войти в сад, необходимо было перейти маленький мост, который называли мостом любви. (*Это территория бывшего охотничьего королевского округа, а домик принадлежал управляющему королевским имением или охотой; дом находился на территории так называемого сада Инфанты, находящегося очень близко с колоннадой Лувра и бывшей, возможно, частью Пти-Бурбон, резиденции коннетабля. Таллеман писал эту исторьетку в 1657-м году). Когда Кончини был убит по приказу Короля на Луврском мосту, то говорили, что брат капитала гвардейцев (*Витри) мсьё дю Аллье нанес первый удар. Затем господин де Витри отправился за ключами от покоев Королевы. На следующий день люди откопали тело Кончини и поволокли его улицам. Король с балкона Лувра подавал сигналы, и Королева все это видела. В отеле послов в пригороде Сен-Жермен, где Кончини остановился, обнаружили двести тысяч крон драгоценными камнями. У Кончини остался сын тринадцати лет, которого препроводили в Италию, где он умер молодым. В его распоряжении могли находится 15 или 16 тысяч франков, которые мать и отец переправили в Италию. Также у маршала была дочь, умершая пяти или шести лет от роду. Вернемся к маршальше Д'Анкр. Несмотря на то, что она длительное время находилась в окружении Королевы, мир Леонора лучше не знала. В Италии она ни с кем не общалась и вскоре прибыла во Францию. В новой для себя стране она заперлась ото всех, не зная, как жить при дворе; я слышал от мадам де Рамбуйе, что она очень смущала маршальшу. Леонора была очень маленькая, худенькая и смуглая; чрезвычайная худоба очень уродовала эту женщину. Как бы она больна не была, она представляла себя обворожительной; по её словам, она завуалировала собственное обаяние, чтобы избежать лишних наблюдателей. Против Леоноры в суде использовали три сундука, заполненные коробками, содержащие маленькие шарики из воска. Перро, отец президента Парламента смеялся над обвинениями в колдовстве. Парламент, который не верил в колдовство, осудил маршальшу как ведьму. Когда её спросили, какими средствами она пользовалась, чтобы завоевать ум Королевы, она ответила: «Ничем, только той властью, которую умная женщина имеет над тупицей». Я сомневаюсь, что она это произносила. Настоящая её фамилия была Дори, но во время процесса она фигурировала как Леонора Галигаи. Живя во Флоренции, одна семья разрешила ей взять это имя. Говорят, что она приняла смерть с христианской мужественностью".
МАКСимка: МАКСимка пишет: Леонора сначала сняла, а потом купила особняк Пикиньи на улице Турнон и поручила итальянскому архитектору Франческо Бордони его роскошно отделать. Позже она купила земли и замок Лезиньи. Оба здания сохранились до наших дней. Замок Лезиньи: Отель на улице Турнон в Париже (дом №10) был построен в 1543 году. Здесь родился знаменитый мемуарист Пьер Этуаль (1546-ой год). Шарль дю Плесси, сеньор де Лианкур, губернатор Парижа, проживающий в отеле в 1595 году, уступает его Леоноре и Кончини. В 1612 году отель называется отель Кончини. Леонора, бывало, принимала в отеле Королеву, давая обед: "Это услуга Вашему Величеству". В 1616-м году Парижская чернь разграбила отель Кончини. Отель Кончини: Как и Таллеман, Симон Бертьер пишет о существовании дома, в котором ночевал Кончини. Он боялся попасть в ловушку в покоях дворца, поэтому на rue d'Autruche занимал дом, по мосту которого можно было попасть прямо в покои Марии Медичи. А вот Леонора занимала комнаты в Лувре, там хранила шкатулки с драгоценными камнями. МАКСимка пишет: Когда в семье Кончини в 1608 году родилась дочь, ее крестной становится принцесса Конде, а крестным сам король Франции. А крестной сына четы Кончини была сама Мария Медичи. Кстати говоря, Кончини подумывал выдать свою дочь за сына Виллеруа. В 1615-м году Леонору преследовала одна идея - бежать из Франции во Флоренцию. Она так надоела своими страхами Королеве, что та уступила, но Кончини был против. Во-первых, он был моложе супруги больше, чем на семь лет, не чувствовал старости и был полон сил и энергии. Во-вторых, не малую роль играл характер маршала Д'Анкра - он авантюрист, девиз которого "удача или смерть". Ну и в-третьих, без супруги Кончини не мог обойтись. Она имела власть над Королевой, именно Леонора купила особняк на улице Турнон и маркизат д'Анкр.
МАКСимка: Процесс надругательства над телом маршала Д'Анкра в картинках: http://1626jdr.free.fr/bonus.php?id=8
МАКСимка: Убийство Кончини:
МАКСимка: Мишель Кармона пишет, что на момент смерти Кончини, были найдены векселя на сумму в два миллиона. Супруга маршала обладала 15 миллионами ливров, что составляло три четверти ежегодного французского бюджета на тот момент. Это не считая драгоценностей и столового серебра на сумму в 1 миллион ливров. Поразительно! По словам того же Кармоны, только треть крестьян питалось хлебом каждый день, а Мария Медичи допустила, чтобы Леонора получила в свои руки три четверти бюджета королевства на свои собственные личные траты!
МАКСимка: Жозеф Бёрджин пишет, что находясь на вершине власти, Кончини проводил основную часть своего времени в Нормандии, лейтенант-губернатором которой стал после Луденского мира, и укреплял города. Этот поиск власти за пределами королевского двора, сперва в Пикардии, а затем в Нормандии, вызывал ярость. Его краткие визиты при дворе не связаны с политическими изменениями, кроме подготовки к наступлению против принцев в первых месяцах 1617-го года. Вполне очевидно, что министры в своих областях пользовались свободой, а Мария Медичи несла основную ответственность за принятие окончательных решений. Ничто не указывает на то, что Кончини вмешивался во внешнюю политику, поэтому есть основания предположить, что Ришелье также пользовался значительной свободой в этих вопросах. Требования Кончини касались в основном финансовой сферы, поэтому давление на Барбена и Манго было сильнее. С другой стороны, Кончини был-таки властным и восприимчивым, и Ришелье отправлял ему в период между февралем и апрелем 1617-го года большое количество ежедневных писем в Нормандию с отчетом.
МАКСимка: Ужасные сцены казни Леоноры Галигаи:
Amie du cardinal:
Amie du cardinal: Глава XIV Устранение Кончино Кончини и Леоноры Галигаи (Элен Фисэль Жизнь Марии Медичи) Людовик XIII, охваченный безумной радостью, показался в окне и крикнул: «Спасибо! Большое спасибо вам! С этой минуты я – король!» Бенедетта Кравери После выступления Марии на заседании правительства в стране ничего не изменилось. По-прежнему срывались все договоренности, по-прежнему все боялись и ненавидели друг друга… По словам будущего кардинала Ришельё, «вельможи погрязли в распрях», а слабый король объявил своих вчерашних врагов «своими верными слугами и желал, чтобы они снова пользовались его милостью». Но главное – оставался Кончино Кончини, как считалось, источник всех проблем. В «Мемуарах» Ришельё можно найти такую оценку сложившейся обстановки: «Еще не стихли возмущение и удивление, вызванные арестом господина принца де Конде, как маршал д’Анкр вернулся ко двору. Его возвращение не сулило ни малейшей надежды на то, что он будет править хоть немного лучше». Людовик уже не просто ненавидел маршала д’Анкра – он его на дух не переносил. В один из дождливых дней король пребывал в скверном расположении духа. Он сидел и смотрел в окно, как вдруг увидел, что через двор идет Кончино Кончини со своими «продажными олухами». Людовик не смог сдержать вздоха. – Терпеть не могу этого жалкого авантюриста, – сказал он, обращаясь к герцогу де Люиню. – В самом деле, Шарль, этот флорентиец распоряжается здесь, как у себя дома! Глаза де Люиня недобро блеснули. Он решил, что настало время подлить масла в огонь: – Да, сир, этот человек ведет себя недопустимо… Но вот послушайте, что я вам прочитаю. Это – история Франции, и ее авторы ничего не придумали. Екатерина Медичи, супруга короля Генриха II, отравила своего нелюбимого сына Карла IX, чтобы посадить на трон другого сына, любимого, – Генриха III. Екатерина была дочерью Лоренцо Медичи из Флоренции. Ваша мать тоже из Флоренции, и ее фаворит – из Флоренции, а у них там принято решать свои проблемы именно так. История, сир, это не только рассказ о том, что было, но и предвестие того, что будет. В этом смысле история очень поучительна. – Что вы хотите этим сказать? – насторожился Людовик. Герцог задумался. – Этот проклятый итальянец довел Францию до такого состояния, что единого королевства больше не существует! – с горечью произнес он. – Но, Шарль, мой народ всегда со мной… – Ваш народ все больше отдаляется от вас, Ваше Величество. Знаете, что говорят в народе? Что всем заправляет королева-мать и ее итальянские приспешники! – Но король Франции – это я! Это невозможно! – Мне нет никакого смысла выдумывать, сир. Могу поклясться на кресте… – Хорошо, мой верный друг, а что еще говорят? – Говорят, что над Францией довлеет проклятие Екатерины Медичи. Да, кстати… Королева Изабелла Баварская в свое время предпочла видеть на французском троне своего любовника, а не законного сына, дофина Карла VII… – Прекратите! – вскричал Людовик. – Изабелла Баварская умерла почти двести лет назад! Времена изменились, и теперь никто не посмеет помешать законному королю! А на недовольных всегда найдется управа! Послушайте, Шарль, у вас есть на примете верный человек, который помог бы нам решить эту проблему? – Конечно, сир. У меня есть такой человек… – Так позовите его сейчас, немедленно! * * * Надежным человеком оказался Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, капитан королевских гвардейцев. На него действительно можно было положиться. Де Витри отличался крепкой хваткой и сообразительностью, но самое главное – он умел повиноваться без лишних рассуждений. Ему недоставало только случая, чтобы проявить себя, и вот наконец такой случай представился: юный Людовик XIII отдал ему приказ схватить самого Кончино Кончини, этого безродного выскочку, возомнившего себя всевластным правителем! Герцог де Люинь полностью поддержал короля. Вдвоем они составили план: сначала арестовать маршала д’Анкра, а потом судить его. Всё – по французским законам, которые итальянец нагло попирал. Арест, решили они, лучше всего произвести в Лувре, ибо только там фаворит королевы-матери иногда показывался один, без сопровождения своих охранников. У Николя де Витри возник лишь один вопрос: – А если он начнет сопротивляться? На это герцог де Люинь не колеблясь ответил: – Тогда вам следует убить его. Услышав это, Людовик вздрогнул, но возразить не решился. Так или иначе, его молчание было воспринято как согласие. Николя де Витри поклонился и решительно щелкнул каблуками: – Все будет исполнено, сир! Арест был намечен на воскресенье, 24 апреля 1617 года. В этот день Кончино Кончини явился в Лувр, одетый во все серое. Накануне шел дождь, и было очень грязно. Фаворит шел быстрыми шагами, на ходу читая какое-то письмо. Его сопровождали лишь несколько человек из его свиты. Капитан де Витри ждал в заранее намеченном месте. Он был не один – рядом с ним стояли его бравые гвардейцы. Своего капитана они обожали и повиновались ему беспрекословно. Когда Кончино Кончини приблизился, капитан де Витри неожиданно вышел из тени и сказал, крепко схватив за правую руку: – Именем короля, вы арестованы! – Я? Арестован?! – удивлению фаворита не было предела. – Да я… Да вы… Пораженный, маршал «отступил на шаг, чтобы выхватить шпагу, но не успел. Одновременно три пистолетные пули поразили его: одна угодила в лоб, другая в щеку, третья в грудь. Он рухнул прямо в грязь и был тут же затоптан людьми Витри. Друзья Кончино Кончини не сделали даже попытки вступиться за него. Они просто сразу обратились в бегство, справедливо полагая, что было бы грустно вот так умереть прекрасным апрельским утром». Пока гвардейцы пинали ногами мертвое тело Кончино Кончини, господин д’Орнано явился к королю и, отвесив поклон, доложил: – Сир, дело сделано! – Сделано… Людовик не мог скрыть радости. Он приказал открыть окно, вышел на балкон, перекрестился, а затем воскликнул: – Вот он – первый день моего настоящего владычества! В ответ снизу закричали: – Да здравствует король! * * * Примерно в это же время в покои юной Анны Австрийской вбежал Франсуа де Бассомпьер в сопровождении полудюжины придворных. Дамы, окружавшие Анну, испуганно вскочили. – Ваше Величество, – выдохнул де Бассомпьер, – прошу прощения, но меня прислал король. Вы должны пойти со мной и немедленно присоединиться к нему. Ради вашей собственной безопасности! – Что случилось? – удивленно спросила Анна. – Я не двинусь с места, пока вы не объясните мне… – Маршал д’Анкр убит, – ответил де Бассомпьер. – Десять минут назад его застрелили. Во дворце революция, мадам! Вот почему король хочет, чтобы вы были рядом с ним. Уже отправлены солдаты с целью арестовать королеву-мать, но возможно сопротивление… – Иду немедленно, – решительно ответила Анна и в сопровождении де Бассомпьера и его людей направилась в личные покои своего супруга. Там царило возбуждение. Сонный Лувр проснулся. Вдруг возникло общее движение к окнам. – Вон там, мадам. Смотрите вниз. Видите, что мой дорогой Шарль сделал для меня! Анна и не заметила, как к ней подошел Людовик. Его черные глаза возбужденно сверкали, на болезненном лице горел румянец. Казалось, его лихорадит. – Сир, что это? Что случилось? Кончини убит? – Да, убит! – Едва ли не впервые за долгие месяцы Анна услышала смех мужа. – Смотрите вниз! Смотрите, насколько он убит! Дворцовый двор был полон народу. Несколько человек волокли что-то по булыжной мостовой. Анна присмотрелась. Да это же… Маршал д’Анкр! Кровавый след, тянувшийся за телом, окрашивал камни в грязнобордовый цвет… Анну передернуло, и она в ужасе закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого отвратительного зрелища. – Собака и впрямь мертва, Ваше Величество… – шепнул ей кто-то прямо в ухо. Анна повернулась и увидела рядом с собой герцога де Люиня. – Так будут уничтожены все враги короля, – сказал герцог. * * * Королеве-матери, конечно же, сообщили о трагическом происшествии. Она побледнела и спросила: – Кто его убил? – Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, по приказу Его Величества. Понимая, что власть ускользает из ее рук, Мария в отчаянии опустилась в кресло. Для нее все было кончено. – Я царствовала семь лет, – простонала она. – Теперь меня ждет венец только на небе… Удивительно, но она не проронила ни слезинки. Похоже, все чувства в ней заглушил страх. Кто-то из придворных дам сказал, что новость надо сообщить Леоноре Галигаи, но Мария лишь отмахнулась: – Уж не хотите ли вы, чтобы я этим занялась? У меня достаточно проблем. И… Маршал сам виноват! Я столько раз советовала ему вернуться обратно в Италию. Всё, достаточно! Слышать ничего не хочу об этих людях! Мария прекрасно понимала, что значит лично для нее смерть фаворита. Она лишилась поддержки. Кончино Кончини был олицетворением ее власти, и больше ей надеяться не на кого. Немного поразмыслив, она попросила аудиенции у своего сына. Но Людовик велел ответить, что у него нет времени принять ее. Мария настаивала, но… Людовик сказал камергеру, пришедшему доложить о ее приходе: – Теперь я очень занят, в другой раз… Передайте моей матушке, что я, как добрый сын, и впредь буду уважать ее, но я король, и я сам буду управлять государством. Да, и скажите ей еще, что я не желаю, чтобы у нее были другие стражники, кроме моих… Выслушав унизительный отказ, Мария решила солгать: она попросила сказать сыну, что «если бы она знала заранее о его ненависти к Кончини, то передала бы его королю связанным по рукам и ногам». На этот раз ответа вообще не последовало, зато явился капитан Николя де Витри и запретил ей покидать свои апартаменты. И если бы дело обошлось одним запретом… Очень скоро каменщики замуровали все двери, кроме одной, и королева-мать поняла, что превратилась в пленницу. Что же сталось с телом Кончино Кончини? – спросите вы. Дворцовая стража завернула его в старую скатерть и без лишнего шума отвезла в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, чтобы похоронить в уже вырытой могиле. Прибывшие по приказу короля рабочие принялись разрушать «мост любви». Стук топоров привлек внимание Марии Медичи, и она подошла к окну. Увидев, что происходит, она вдруг почувствовала себя до дурноты плохо. Каждый удар топора отзывался в ее сердце…Все эти годы Кончино Кончини был единственно близким ей человеком. И что теперь? Конечно, рюмка хорошего коньяка помогла ей снять физическую боль, но боль душевная не отпускала. Мария и сама не заметила, как по ее щекам полились слезы. * * * Королева-мать плакала, а вот большинство парижан убийство ненавистного Кончино Кончини страшно обрадовало. – Известно ли вам, что случилось в Лувре, и не далее как вчера? – говорили те, кто уже все знал. – Там убили самого Кончино Кончини! – Кончини? В это невозможно поверить! – И тем не менее это так! – Отлично! Надо пойти и плюнуть трупу в лицо! Когда же выяснилось, что фаворит королевы-матери спешно погребен, многие были разочарованы: парижанам хотелось в полной мере насладиться событием. Таверны в тот вечер были переполнены. Горожане распевали непристойные куплеты про Марию Медичи и ее любовника. На рассвете кому-то в голову пришла мысль «пойти и сплясать на могиле этого мерзавца». В семь часов утра две сотни перевозбужденных мужчин и женщин явились в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа. «Первым делом они стали плевать на могилу и топтать ее, – рассказывает Оноре д’Альбер, сеньор де Кадене, младший брат герцога де Люиня. – После чего разгребли землю руками и добрались до каменной кладки». То, что произошло дальше, можно назвать вакханалией. «Вскоре надгробный камень был поднят, и кто-то из толпы наклонился над раскрытой могилой. Он привязал веревку к ногам трупа, уперся ногами и начал тащить. Несколько священников, выбежавших из церковной ризницы, попытались вмешаться. Толпа накинулась на них так яростно, что им пришлось спасаться бегством. После исчезновения священников человек снова взялся за веревку, дернул в последний раз, и тело маршала оказалось на плитах. Толпа издала радостный вопль, и тут же шквал палочных ударов обрушился на труп, и без того изрядно изуродованный гвардейцами Витри. Бывшие в толпе женщины, истошно крича, принялись царапать мертвеца ногтями, бить по щекам, плевать в лицо. Затем его протащили до Нового моста и там привязали за голову к нижней части опоры. Опьяненный собственной смелостью народ стал отплясывать вокруг повешенного трупа безумный танец и на ходу сочинять непотребные песни. Дьявольский хоровод длился полчаса. И вдруг какой-то молодой человек подошел к трупу, держа в руках маленький кинжал, стрезал нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила настоящая лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось взять себе хоть что-то на память. Пальцы, уши и даже "стыдные части” исчезли в мгновение ока». Каждый желающий получил свой кусок, затем озверевшая толпа отвязала труп и с безумными криками потащила его через весь Париж. «Какой-то человек, одетый в ярко-красный камзол, – рассказывает сеньор де Кадене, – обезумев от злобы, запустил руку внутрь истерзанного трупа, вытащил ее всю в крови, слизал кровь и проглотил вырванные кусочки внутренностей. Все это происходило на виду у множества добрых людей, выглядывающих из окон. Кому-то удалось вырвать сердце, которое тут же было поджарено на костре и съедено всенародно с приправой из уксуса». Наконец останки Кончино Кончини вновь притащили на Новый мост и там сожгли в присутствии веселящегося люда. * * * Леонора Галигаи ненадолго пережила своего мужа. Ее предупредили, что за ней должны вот-вот прийти. – Что такое? – не поняла она. – За вами уже послали! Надо бежать! Нельзя терять ни минуты! Но было уже поздно: в покоях флорентийки появился капитан де Витри в сопровождении группы вооруженных людей. – Мадам, – сказал он. – Извольте следовать за мной. Вы арестованы. Бросив взгляд на испачканный кровью мундир, Леонора все поняла. Собрав остатки сил, она все-таки спросила: – А мой муж, что вы с ним сделали? После этого она зарыдала, заставив людей де Витри содрогнуться. Это было похоже на истерику, которую никто не смог бы остановить. Бормоча что-то по-итальянски, Леонора бросилась к столику, на котором лежали ее драгоценности. Окрыв шкатулку, она начала запихивать кольца и ожерелья под матрас. Гвардейцы де Витри с ужасом наблюдали за ней. Чтобы положить конец тягостной сцене, капитан подошел к ней, но она набросилась на него и принялась царапать ему лицо. Только после этого гвардейцы схватили ее под руки и поволокли за собой. В отношении Галигаи все уже было решено. Герцог де Люинь, мечтавший не только о власти, но и о том, чтобы завладеть имуществом Кончино Кончини и его супруги, решил, что она должна умереть. Но если Кончини просто убили, то Леонору планировалось предать суду. Однако существовало серьезное препятствие – в процесс могла вмешаться Мария Медичи. Ни герцог, ни король не могли допустить подобного. И тогда Леоноре Галигаи было предъявлено обвинение в колдовстве. Естественно, никакой колдуньей она не была. Но тут же нашлись «свидетели», которые «своими глазами видели», как она гадала на черном петухе и внутренностях животных, а кое-кто даже утверждал, что она с помощью магических средств пыталась воздействовать на ход событий. Несчастная женщина была брошена в Бастилию. Капитан Николя де Витри на следующий день после ее ареста был провозглашен маршалом Франции. Можно сказать, ему повезло – он был простым солдатом и всего лишь выполнял приказ, за что был щедро вознагражден. Дальнейшая судьба новоиспеченного маршала богата на повороты. Придя к власти, Ришельё отправит де Витри в Бастилию, после смерти кардинала этот человек будет выпущен на свободу и вскоре пожалован титулом герцога и пэра Франции, уже от имени короля Людовика XIV. Девятого мая 1617 года Людовик XIII подписал указ о начале слушаний по делу Леоноры Галигаи. Через два дня она была перевезена из Бастилии в тюрьму Консьержери. Во время переезда Леонора предложила сопровождающим за организацию ее побега двести тысяч дукатов. Без результата. Ее заперли в небольшой камере, охраняемой двумя гвардейцами. И вот настал день суда. На все вопросы она отвечала ясно и четко, не допуская двояких толкований своих слов. «Свидетелями» были некий конюший и каретник самой Леоноры. Они заявили, что их хозяйка имела целую коллекцию талисманов, восковых кукол и гороскопов королей и королев; что она неоднократно служила ночью обедни, принося в жертву черного петуха; что она, убивая голубей, пила их кровь; что она совещалась с колдуньей Изабеллой и чернокнижником евреем Монталло… Прокурор спросил, что подсудимая может сказать в свое в оправдание. Леонора горько усмехнулась: – Вместо ответа позвольте спросить вас, где мы находимся – в просвещенной Франции или в средневековой Испании? В королевском парламенте или на суде инквизиции? – Занимались ли вы гаданиями? – ровным тоном повторил прокурор. – Да, занималась. Точно так же, как ими занималась королева, как занимаются тысячи придворных дам и простых людей. – У вас были талисманы и гороскопы? – Да, если считать таковыми восковые фигурки, найденные у меня. Но это – печати с изображением Агнца Божьего, полученные мною из Рима от Его Святейшества. Между ними и чародейством, я уверена, не может быть ничего общего. – Сознавайтесь, вы приворожили королеву Марию Медичи, чтобы властвовать над нею? – Если и так, – кивнула Леонора, – то все мои чары заключались исключительно в превосходстве моего ума над умом королевы и в очевидной пользе моих советов. Вы это хотели услышать? – А откуда взялись ваши богатства? – Богатства были пожалованы мне и моему покойному мужу самой королевой. А она, я полагаю, вольна использовать свою собственность так, как ей хочется. Когда первое заседание закончилось, мнения судей разделились: самые благоразумные (их было меньшинство) находили, что обвинения, а главное – «доказательства» не выдерживают никакой критики. Господин Пайен даже просил уволить его из числа членов суда. У Кондратия Биркина (таков псевдоним известного в XIX веке историка П. П. Каратыгина) по этому поводу читаем: «Следующее заседание происходило в Турнелле, здесь при допросах Леонора выказывала то же мужество и непреклонную твердость. На этот раз она обращалась к здравому смыслу своих судей, из которых весьма многие были обязаны ей или ее покойному мужу своим возвышением. Она требовала над собою суда правого и неподкупного. Заметим здесь, что женщина всегда и повсюду несравненно смелее перед законом, нежели мужчина; в деле тяжебном она терпеливее, настойчивее и доходчивее, не задумываясь ни перед какой инстанцией; заметив криводушие судей, она, не обинуясь, уличает их и, дав волю языку, не щадит кляузников. Эта гражданская отвага свойственна женщинам всех стран и веков, и чтобы убедиться в этом, стоит только перебрать несколько уголовных процессов, в которых главную роль играли женщины». В частности, Леонора сказала: – Перед лицом Господа клянусь, что никогда не занималась колдовством. Я всегда была доброй католичкой и не имела никаких контактов с дьяволом. Ее вновь спросили, откуда у нее столько драгоценностей: – У меня нет ничего, – ответила она. – Говорят, что у меня множество сокровищ, но это лишь подарки королевы-матери. Все, что у меня есть, принадлежит ей, а я служила ей верой и правдой много лет. Выслушав обвинение в преступных связях с Кончино Кончини, она сказала: – Если мой муж и совершил какие-то ошибки, я за них не могу нести ответственность. К тому же он не жил со мной на протяжении последних четырех лет. Когда допрос закончился, Леонора, понимая, к чему все идет, воскликнула: – Пощадите меня! Я ни в чем не виновна! Я всего лишь несчастная слабая женщина! Но решение суда было предопределено заранее. Вот его подлинный текст: «Палата объявила и объявляет Кончино Кончини, при жизни его маркиза д’Анкра, маршала Франции, и Элеонору Галигаи, вдову его, виновными в оскорблении величества Божественного и человеческого, в воздаяние за каковое преступление приговорила и приговаривает память помянутого Кончини к вечному позору, а помянутую Галигаи к смертной казни обезглавлением на эшафоте, воздвигнутом на Гревской площади, а тело ее к сожжению с обращением в золу; движимое их имущество – к конфискации в пользу короны, все же прочие пожитки – в пользу короля. Сына преступников, рожденного ими в брачном сожительстве, палата объявила и объявляет лишенным честного имени и права занимать какие бы то ни было должности; дом, в котором преступники жили, срыть до основания и место его сровнять с землею». Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Несчастная! Осужденной дали немного хлеба и вина. Потом ее посадили в повозку и повезли к месту казни. В толпе кричали: – Проклятая колдунья! Она – гугенотка, на ней нет креста! Услышав это, Леонора достала из выреза нательный крест и поцеловала его. На эшафоте она крикнула, что прощает всех – короля, королеву, всех французов… Госпожа д’Анкр приняла смерть мужественно. Кондратий Биркин пишет: «Казнь эта происходила на Гревской площади 9 июля 1617 года. Весь Париж сбежался на давно не виданное зрелище, и не только улицы были наводнены народом, но любопытными были унизаны кровли домов и колокольни церквей. Ходила молва, что осужденная выслушала свой приговор с удивительным мужеством, не унизив себя ни мольбами о пощаде, ни проклятьями на судей и главного виновника своей гибели – де Люиня. Эту твердость большинство приписывало помощи бесовской; многие жалели, что колдунью не пытали при допросах; иные опасались, чтобы она с помощью чар не обратилась перед казнью в ворону или сову и не улетела от достойного наказания. В полдень процессия тронулась из Бастилии на Гревскую площадь. Леонору везли на позорной телеге, одетую в длинный холщовый балахон, с восковою свечою в руках. Несчастная была бледна, глаза ее горели лихорадочным огнем, но лицо было почти спокойно, и на нем даже появлялась порой презрительная усмешка. Ропот и дерзкие крики толпы не доходили до ее слуха. В течение семилетнего владычества она убедилась многократным опытом, что любовь народная изменчива и непостоянна, как осенняя погода. Было время, этот самый народ приветствовал маршала и жену его восторженными криками, выражал им свою благодарность, тешась праздниками, которые они давали народу… Теперь все он же, все тот же народ, напутствует Леонору в вечность проклятьями и оскорблениями. Ему велели признать ее за колдунью, и он ее признал за таковую: если бы маршалу удалось возвести де Люиня на эшафот, парижане, проклиная де Люиня, благословляли бы маршала. В глазах толпы прав и достоин похвалы всегда тот, кто взял верх, хотя бы соперником его был сам праведник. Смерть маршала и жены его могла служить примером временщикам будущим… Но кто из них обратил внимание на этот пример? Да и сами Кончини, муж и жена, думали ли когда об измене счастия? Твердой поступью Леонора взошла на эшафот, склонила голову на плаху… Топор сверкнул, и голова флорентинки рухнула на помост. Подхваченное железными крючьями, тело ее было брошено на костер, и через несколько минут его охватили клубы дыма и огненные языки. Народ рукоплескал и возглашал многие лета правосудному королю Людовику XIII». Даже сам кардинал де Ришельё в своих «Мемуарах» отзывается о Леоноре весьма положительно. Он, в частности, рассказывает: «Отец ее был столяром, мать – кормилицей королевы; таким образом, она являлась молочной сестрой Ее Величества, старше той месяцев на пятнадцать или двадцать. Они росли вместе, с годами их дружба крепла: ее верность, заботливость, стремление услужить госпоже не знали себе равных; та платила ей нежной привязанностью, к тому же она [Леонора] так хорошо разбиралась в том, что увеличивает красоту девиц – нарядах и украшениях, что ее госпоже казалось, будто другой такой же не сыскать в мире, и что если она потеряет эту, замены ей не найдется. Это привело к тому, что она знала все секреты своей повелительницы. […] Прибыв во Францию, Леонора немедленно была признана фавориткой королевы, которой без особого труда удалось добиться согласия на это у короля. Склонность к Кончино, зародившаяся в душе Леоноры еще во Флоренции, вкупе с недоверчивостью к французам, привели к тому, что она вышла замуж за Кончино, ставшего первым метрдотелем королевы; сама же Леонора была ее фрейлиной. […] Леонора и ее супруг взлетели на вершину власти, заняв такие должности, которые до них и не снились чужестранцам. Она держалась на вершине славы с такой простотой, что не заботилась о том, будут ли считать основным действующим лицом ее или ее супруга. При этом именно она была главной причиной и основой их удачного продвижении вверх, и потому, что именно ее любила королева, и потому, что пламя честолюбия ее супруга заставляло его поступать столь рьяно и неосторожно по отношению к королеве, что порой маршалу не хватало необходимой ловкости, дабы достичь чего-то желаемого. Она же легко доводила дело до конца; она не сообщала королеве о своих замыслах, не подготовив ее заранее, не подослав к ней одного за другим нескольких бывших на ее стороне лиц; кроме того, она использовала и министров, что нередко оборачивалось против них самих. С самых первых своих шагов, скорее по причине низменности своего ума, которая определялась незнатностью ее происхождения, чем умеренностью ее добродетелей, она более стремилась к богатству, нежели к почестям, и какое-то время сопротивлялась неумеренным аппетитам супруга. […] Величие королевы, желавшей, чтобы роль ее ставленников в государственных делах была соотносима с ее собственным могуществом, а может быть, и злая судьба, устилавшая розами их путь, ведущий к падению, привели к тому, что их желания были полностью удовлетворены, и они получили все, о чем могли мечтать, – богатство, титулы, должности. Однако росло недовольство ими: принцы, вельможи, министры, народ ненавидели их и завидовали им. Первой лишилась былой смелости и стала подумывать о возвращении в Италию Леонора; ее супруг не желал этого. […] Разногласия и домашние ссоры с супругом, чьи устремления были противоположны ее собственным и пожеланиям окружающих, так подействовали на нее, что она лишилась здоровья. Разум ее пошатнулся: ей стало казаться, что все, кто смотрит на нее, желают ее сглазить. Она впала в такую тоску, что не только отказывалась беседовать с кем-либо, но и почти не виделась со своей госпожой. […] Известие, что супруг решил отделаться от нее и уже подумывает о новой женитьбе на мадемуазель де Вандомм, добила ее окончательно. Поначалу маршал скрывал свои намерения, нанося ей краткие визиты по вечерам и одаривая маленькими подарками… Однако в конце концов он почти совсем перестал ее навещать, тем более что уже не зависел от нее, и оба они воспылали такой ненавистью по отношению друг к другу, что общались не иначе как взаимными проклятиями – скрытый знак несчастья, которое должно было свалиться на их головы. Они были бы счастливы, если бы прожили в согласии и любви, если бы супруг благосклонно внимал советам жены, внушающей ему, что он поднял слишком большой парус для их маленького суденышка, и был бы способен спуститься с небес, куда взлетел из самых низов. […] Однако Господь, узревший в их поступках соблюдение ими собственных интересов вместо службы Государыне, пожелал, чтобы эти тщания стали причиной того, что их общее благо оказалось разрушено, а жизнь обоих оборвалась. Думали, что преследование вдовы маршала должно было завершиться вместе с гибелью несчастной; однако сколь сложно измерить незаконно приобретенную власть, столь же трудно развеять злобу по отношению к той, которая превратилась из служанки в госпожу». Была ли Леонора Галигаи полностью невиновной? Конечно, нет! Невинны только младенцы и святые. Но и те, кто желал ее смерти, а потом обогатился за ее счет, были виновны в не меньшей степени. Уже на эшафоте у Леоноры спросили, каким колдовским путем она подчинила себе королеву. Понимая, что никаких шансов на спасение у нее не осталось, осужденная гордо ответила: – Превосходством, которое существо, сильное духом, всегда имеет над другими…
МАКСимка: Франсуаза Кермина сообщает, что Леонора Галигаи сопровождала Марию Медичи во Францию не только каприза ради - великий герцог Тосканский рассчитывал сделать из нее своего личного агента и осведомителя при французском дворе. Леонора начала тут же показывать свои таланты парикмахерши, чтобы добиться поста камерфрау. Но король предлагал лишь должность горничной королевы. Интересно, что во время отправки Кончино Кончини во Францию его дядя по имени Белизарио Винта, желая избавиться от племянника, вынудил каноника Джованни, который был обязан всем Кончини, его порекомендовать Виллеруа. Потом Мария Медичи вместе с Галигаи будут обвинять амбициозного Джованни в ответственности за отказ короля назначить Леонору камерфрау королевы. Отправляя письмо с жалобой в Тоскану, Мария называет должность dame d'atour как dame de Tour, что показывает ее незнание французского языка.
МАКСимка: В 1991-м году вышел труд Элен Дуччини (Hélène Duccini) Concini. Grandeur et misère du favori de Marie de Médicis (Кончини. Величие и ничтожество фаворита Марии Медичи): Похоже, очень обстоятельный труд объемом в 461 страницу.
МАКСимка: У Леоноры Галигаи был брат Себастьян, который после смерти Генриха IV в 1610-м году получил должность аббата Мармутье в Туре (которую сохранил до 1617-го года). Монахи, естественно, с трудом приняли человека, ужасно говорящего и пишущего по-французски, настолько отвратительного и вульгарного, что даже наглый Кончини не отважился представить своего шурина королю. Себастьян, помимо аббата, был также раздатчиком милостыни Марии Медичи и входил в Совет. В 1617-м году Кончини назначил его архиепископом Тура, но в этом же году в связи с падением маршала д'Анкра Себастьян сложил с себя все обязанности и удалился в Италию. Экслибрис Себастьяна Галигаи можно увидеть на одном из религиозных трактатов, выпущенных в Париже в 1615-м году:
полная версия страницы