Форум » Франция первой половины XVII века » Кончино Кончини, маршал Д'Анкр и его супруга Леонора Галигаи » Ответить

Кончино Кончини, маршал Д'Анкр и его супруга Леонора Галигаи

МАКСимка: Казнь маршала, надругательство над его телом. Флорентиец из сенаторского рода. Известен под именем маршала д 'Анкра. Итальянский авантюрист, фаворит королевы Марии Медичи, супруги Генриха IV и матери Людовика XIII. После убийства короля был назначен первым камергером, губернатором'Амьена, маршалом Франции и фактически управлял страной. Убит по приказу Людовика XIII герцогом Витри. Мария Медичи, выйдя замуж за Генриха IV, перевезла во Францию и свою свиту. В ней были женщина и мужчина, которым вскоре предстояло сыграть во Франции катастрофическую роль. Ее звали Леонора Дози, его — Кончино Кончини. Она была молочной сестрой королевы; умная, честолюбивая, ловкая, Леонора пользовалась большим авторитетом у флорентийки, которая только и думала о том, как бы доставить ей удовольствие По словам одного из ее биографов, это была "маленькая, очень худая, очень смуглая, хорошо сложенная особа с резкими и правильными чертами лица". Ей было двадцать семь лет. Это потом она стала называться Галигаи, именем, под которым ее знают сегодня. Он исполнял при королеве обязанности шталмейстера. По рассказам знавших его людей, он был "тщеславен и хвастлив, гибок и смел, хитер и честолюбив, беден и жаден". Ему было двадцать пять. Во время путешествия из Италии во Францию Леонора влюбилась в молодого нотариуса и завлекла его в свою комнату. Польщенный вниманием дамы, бывшей в близких отношениях с королевой, молодой человек прикинул преимущества, которые ему может создать эта связь, и легко уступил. С этого момента именно он через посредство Леоноры руководил Марией Медичи. Вместо того чтобы отослать обратно в Италию всех этих шумных, болтливых и амбициозных "ветрогонов", прибывших во Францию с одной лишь целью поискать удачи и разрушить душевные узы флорентийки с родной страной, Генрих IV позволил многому войти в привычку И когда королева прибыла в Париж, в начале февраля 1601 года, итальянцы уже прочно сидели на своих местах. Леонора стала камеристкой королевы, "а во Франции этой должности удостаиваются только дамы из высшей знати. Так что у Кончини в руках оказалась вся свита Марии Медичи. Ставки были сделаны... Кончино Кончини, амбициозный, хвастливый, бессовестный, льстивый с вельможами, высокомерный с теми, кто ниже его, сумел добиться множества значительных постов. К моменту смерти короля его состояние было одним из самых крупных в Париже. На улице Турнон ему принадлежал великолепный особняк, стоимость которого оценивалась в сумму около 200 000 экю. В этом особняке он закатывал поистине княжеские празднества. Под мощной защитой королевы, которая осыпала его бесконечными милостями и отдавала почти все имевшиеся у нее деньги, он очень скоро стал для всех нестерпим. Не раз и не два дворяне, с которыми он вел себя нагло, поручали наемникам как следует отколотить его. Но это не послужило ему уроком, и он продолжал властвовать во дворце и держаться так бесцеремонно, что за его спиной не утихал ропот возмущения. Простой народ все это объяснял, шепотом, конечно, тем, что он был любовником Марии Медичи и что Леонора просто закрывала на это глаза, чтобы не лишиться безграничных благодеяний своей молочной сестры. Королева отдала ему даже несколько драгоценных камней из короны. По столице гуляли памфлеты и непристойные песенки, в которых королеву обзывали шлюхой, а фаворита окрестили именем какой-то рыбы. Более сдержанный в этом отношении великий герцог Тосканский ограничился тем, что написал: "Чрезмерная нежность Марии к Кончини и его жене отвратительна, чтобы не сказать скандальна". Что, впрочем, означало то же самое... После смерти Генриха IV Кончини, сумевший выманить у королевы баснословную сумму в восемь миллионов экю из тех средств, которые старательно годами копил для королевства Сюлли, купил себе Анкрский маркизат в Пикардии Затем стал первым дворянином в королевском покое, суперинтендантом дома королевы, губернатором городов Перона, Руа, Мондидье и, наконец, маршалом Франции, хотя в жизни своей не держал в руках шпаги. С этого момента фаворит начал откровенно командовать не только министрами, но и королевой. Однако теперь из-за сыпавшихся на него бесконечных нападок он стал более осторожным и никогда не выходил из дворца один, но всегда в сопровождении группы бедных дворян, которых он к себе приблизил, платя каждому по тысяче ливров в год жалованья и называя их при этом презрительно своими продажными олухами. . В управляемой Кончини стране царили развал и анархия, а это, в свою очередь, подтолкнуло знатных сеньоров королевства к мысли заполучить побольше независимости, коей они лишились в годы правления Генриха IV. Конде, вернувшийся во Францию, встал во главе этого движения. В 1614 году они с оружием в руках потребовали созыва Генеральных Штатов. Растерявшийся Кончини, несмотря на свой титул маршала Франции, побоялся выступить против мятежников и сделал попытку их купить. Конде и его друзья оказались немалыми хитрецами и, взяв деньги, продолжали настаивать на своих требованиях. Генеральные Штаты собрались в октябре 1614 года, но ничего не дали из-за склок между депутатами третьего сословия и высшей знати, потому регентша распорядилась прекратить дебаты. И тогда для заключительной речи с места поднялся молодой епископ из Люсона, начав с перечисления требований духовенства, он неожиданно изменил тон и принялся в чрезмерно льстивых выражениях восхвалять заслуги Марии Медичи "В интересах государства,— заключил он, — я умоляю вас сохранить регентшу!" Это был Арман Жан дю Плесси де Ришелье, который в числе прочих стремился к власти и страстно желал занять место Кончини. Маршал д'Анкр давно занял должность действительного любовника Марии Медичи. Историк Мишле приписывает именно маршалу д'Анкру (т. е. Кончини) отцовство Никола, герцога Орлеанского, рожденного в 1607 году... В 1617 году парижане позволяли себе высказываться еще откровеннее, и когда маршал д'Анкр, чей дом находился рядом с Лувром, приказал соорудить деревянный мост над оврагом, чтобы легче было добираться до дворца, народ совершенно открыто называл его "мостом любви" И трудно не согласиться с Совалем, который писал, "что каждое утро фаворит шел по мосту во дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение королеве, а каждую ночь он отправлялся той же дорогой, чтобы остаться там до следующего дня". На допросах Леонора Галигаи без колебаний заявила, что ее муж "не обедал, не ужинал и не спал с нею на протяжении последних четырех лет". Придворные, которых эта интрига страшно забавляла, не ограничивались распеванием двусмысленных куплетов за спиной у любовников Самые смелые позволяли себе довольно рискованные шуточки в присутствии Марии Медичи. Однажды, когда она попросила даму из своей свиты подать ей вуаль, граф Де Люд воскликнул: "Корабль, стоящий на якоре, не нуждается в парусе!" (Каламбур, основанный на игре слов: якорь по-французски "апсге", а парус). Кончини действительно ничего не делал, чтобы скрыть свою связь с королевой-матерью, напротив: "...если он находился в комнате Ее Величества в те часы, когда она спала или была одна, — пишет Амело де ла Уссе, — он делал вид, что завязывает шнурки, чтобы заставить поверить, будто он только что спал с нею .." А кончилось все это тем, что весной 1617 года молодой Людовик XIII, взбешенный его наглыми манерами и чудовищными насмешками по адресу своей матери, отдал приказ Никола Витри, капитану своих гвардейцев, убить Кончини. Убийство было назначено на 17 апреля Утром того дня, около десяти часов, фаворит королевы явился во дворец в окружении пятидесяти или шестидесяти человек, составлявших его обычную свиту. В тот момент, когда он шел по мосту, перед ним неожиданно возник Витри, схватил его за правую руку: "Именем короля вы арестованы!" Кончини недоуменно уставился на капитана: "Меня арестовать?" — "Да, вас". Пораженный, он отступил на шаг, чтобы выхватить свою шпагу, но не успел. Одновременно три пистолетные пули поразили его: одна угодила в лоб, другая в щеку, третья в грудь. Он рухнул прямо в грязь и был тут же затоптан людьми Витри Друзья Кончини не сделали даже попытки вступиться за него. Они просто сразу обратились в бегство, справедливо полагая, что было бы грустно вот так умереть прекрасным апрельским утром... Пока гвардейцы, войдя в раж, наносили удары ногами по мертвому телу Кончини, посланец явился к королю и, отвесив поклон, доложил: "Сир, дело сделано!" Людовик XIII приказал открыть окно, вышел на балкон и, не скрывая своей радости, крикнул убийцам, все еще находившимся перед Лувром: "Большое спасибо! Большое спасибо всем! С этого часа я король!" И кто-то снизу отозвался: "Да здравствует король1" В то же мгновение Марии Медичи сообщили о трагическом конце ее фаворита. Она побледнела: "Кто его убил?" — "Витри, по приказу Его Величества". Понимая, что отныне ее сын возьмет бразды правления в свои руки, она в отчаянии опустилась в кресло. Для нее все было кончено. "Я царствовала семь лет, — сказала она. — Теперь меня ждет венец только на небе". У нее не нашлось ни одной слезы для Кончини Страх за собственную жизнь заглушал в ней все другие чувства. Это было особенно заметно, когда Ла Плас спросил у нее, как сообщить эту новость Леоноре Галигаи. Она раздраженно отмахнулась: "У меня своих забот достаточно. Если никто не решается ей сказать об этом, то пусть ей пропоют". Но так как собеседник позволил себе настаивать, говоря, что известие это, несомненно, причинит супруге маршала д'Анкра сильную боль, королева-мать ответила с раздражением: "У меня и без этого есть, о чем подумать И пусть со мной больше не говорят об этих людях. Сколько раз я им советовала вернуться в Италию". Отрекшись от своего фаворита, она попросила аудиенции у короля. Людовик XIII велел ответить, что у него нет времени принять ее. Она настаивала, упрашивала. Тщетно. В конце концов она дошла в своей низости до чудовищной степени, когда попросила сказать сыну, что, "если бы она знала о его намерении, она и сама бы вручила ему Кончини со связанными руками и ногами". На этот раз ответа вообще не последовало, зато явился Витри и запретил ей покидать свои апартаменты. А за ее спиной уже работали каменщики, они замуровывали все двери, кроме одной, и Мария поняла, что превратилась в пленницу тут же, в самом Лувре. Днем, пока дворцовая стража, завернув тело Кончини в старую скатерть, отправилась без лишнего шума в Сен-Жермен л'Оксерруа, чтобы похоронить его в уже вырытой могиле, прибывшие по приказу короля рабочие принялись разрушать "мост любви". Стук их топоров привлек внимание Марии Медичи, и она подошла к окну. Увидев, как уничтожается маленький мостик, служивший напоминанием о многих бурных ночах, ей вдруг стало плохо. "Каждый удар топора, — писал современник, — отзывался в ее сердце". И в первый раз после смерти фаворита она заплакала. Убийство маршала д'Анкра, напротив, страшно обрадовало парижан. "Где он сейчас, этот негодяй, чтобы можно было пойти и плюнуть ему в лицо? — спрашивали они с нескрываемым удовольствием. В семь часов утра сотни две перевозбужденных и недобро глядящих людей явились в Сен-Жермен-л'Оксерруа. "Бесчинство начатось с того, что несколько человек из толпы стали плевать на могилу и тошагь ее ногами, — рассказывал г-н Кадне, брат коннетабля де Люиня. — Другие принялись раскапывать землю вокруг могильного холма прямо руками и копали до тех пор, пока не нащупали места стыка каменных плит". Вскоре надгробный камень был поднят, и кто-то из толпы наклонился над раскрытой могилой. Он привязал веревку к ногам трупа, уперся ногами и начал тащить. Несколько священников, выбежавших из церковной ризницы, попытались вмешаться. Толпа накинулась на них так яростно, что им пришлось спасаться бегством. После исчезновения священников человек снова взялся за веревку, дернул в последний раз, и тело маршала оказалось на плитах. Толпа издала радостный вопль, и тут же шквал палочных ударов обрушился на труп, и без того изрядно изуродованный гвардейцами Витри. Бывшие в толпе женщины, истошно крича, принялись царапать мертвеца ногтями, бить по щекам, плевать в лицо. Затем его протащили до Нового Моста и там привязали за голову к нижней части опоры. Опьяненный собственной смелостью народ стал отплясывать вокруг повешенного трупа безумный танец и на ходу сочинять непотребные песни. Дьявольский хоровод длился полчаса. И вдруг какой-то молодой человек подошел к трупу, держа в руках маленький кинжал, отрезал ему нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила настоящая лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось взять себе хоть что-то на память. Пальцы, уши и даже "стыдные части" исчезли в мгновение ока. Менее удачливым пришлось довольствоваться "клочком плоти", вырезанным из мягкой части ягодицы... Когда каждый получил свой кусок, еще более возбудившаяся толпа отвязала труп и с дикими криками потащила его через весь Париж. Неистовство этих людей было так велико, что очевидцам казалось, будто все это происходит на сцене театра марионеток Гран-Гиньоль. "В толпе был человек, одетый в красное, — рассказывает Кадне, — и, видимо, пришедший в такое безумие, что погрузил руку в тело убитого и, вынув ее оттуда окровавленную, сразу поднес ко рту, обсосал кровь и даже проглотил прилипший маленький кусочек. Все это он проделал на глазах у множества добропорядочных людей, выглядывавших из окон. Другому из одичавшей толпы удалось вырвать из тела сердце, испечь его неподалеку на горящих угольях и при всех съесть его с уксусом!" Наконец, ошметки фаворита, покрытые пылью, плевками, грязью, вновь притащили на Новый Мост и там сожгли в присутствии веселящегося люда. Через два месяца после этого, 8 июля, жена Кончини, Леонора Галигаи, ложно обвиненная в колдовстве, была сожжена на Гревской площади. Со смертью Кончини в моду надолго вошло слово "союп" (ничтожество, трус) Этой характеристики маршал удостоился за свое малодушие.

Ответов - 73, стр: 1 2 3 4 All

Луиза Сан-Феличе: Про Кончини и Ришелье есть очень интересное рассуждение в "Утраченных иллюзиях" Бальзака. В самом конце романа аббат Эррера (то есть Вотрен) приводит Люсьену Шардону один весьма занимательный пример, который как нельзя лучше подходит под его жизненную "философию". Вот этот рассказ: "Есть две истории: официальная, лживая история, которую преподают в школе, история ad usum delphini; и история тайная, раскрывающая истинные причины событий, история постыдная. Позвольте мне рассказать вам в двух словах другой случай из этой неведомой вам истории. Молодой честолюбец, священник, желает приобщиться к государственным делам; он низкопоклонничает перед фаворитом, фаворитом королевы; фаворит принимает участие в священнике, возводит его в звание министра, вводит в совет. Однажды вечером молодой честолюбец получает письмо, которым некий благодетель из породы людей, склонных оказывать услуги (никогда не оказывайте услуг, о которых вас не просят!), извещает его о том, что жизнь его покровителя в опасности. Король взбешен, он не потерпит, чтобы им кто-то руководил, фаворит погибнет, как явится поутру во дворец. Ну-с, молодой человек, как вы поступили бы, получив такое письмо? - Я немедленно предупредил бы моего благодетеля! - вскричал Люсьен с горячностью. - Вы и впрямь младенец, что, впрочем, явствует из повести вашей жизни,- сказал священник.- Ну, а наш молодчик сказал самому себе: "Ежели король решается на преступление, благодетель мой погиб; придется сделать вид, что письмо опоздало!" И он проспал до тех пор, покуда ему не сказали, что фаворита убили... - Чудовище!-сказал Люсьен, заподозрив священника в намерении его испытать. - Все великие люди - чудовища,- отвечал каноник.- Человек этот был кардинал Ришелье, а его покровитель - маршал д'Анкр. Вот видите, вы и не знаете истории Франции! Не был ли я прав, говоря, что история, которой обучают в школах, есть не что иное, как подбор дат и событий, крайне сомнительных и притом не имеющих ни малейшего значения".

Мария Терезия: Луиза Сан-Феличе , спасибо! Действительно, все великие люди похожи на чудовищ своими поступками, но не сделай они их, они бы не стали великими. Допустим, Ришелье тогда спас бы жизнь этого временщика, Маршал отплатил бы ему тем же? Сомневаюсь.

Луиза Сан-Феличе: Мария Терезия, согласна с Вами на сто процентов. Тем более, что в такой развязке Кончини сам виноват. Про него есть хорошая пословица: "Жил грешно, и помер смешно". Да и стало бы лучше, если Ришелье сделал какие-то движения, чтобы поставить маршала в известность о том, что произойдет? Сильно сомневаюсь. Все было бы куда хуже. А так, хоть от бездарного временщика Франция избавилась


Amie du cardinal: На самом деле, эта история с письмом - один из мифов. В серьёзных исторических книгах об этом не говорится. Возможно, ничего подобного и не было. И собственно, кто этот месье Х, пославший письмо Люсону? Почему он сам не взял на себя труд известить Кончини о заговоре? Не вижу логики. Допустим, в сериале "Ришелье"есть этот эпизод. Он интригующий, но не значит, что нечто подобное имело место.

Луиза Сан-Феличе: Amie du cardinal, спасибо за пояснение. Мне тоже всегда была интересна личность этого "месье Х". И еще более было интересно: а кто мог вообще (кроме епископа Люсонского и самого "месье Х") знать о наличии данного письма? А не знаете, откуда этот миф возник? Я давно читала внушительных размеров книгу о творчестве Бальзака. Там даны комментарии к приведенному мной отрывку. Если не ошибаюсь, упоминаются какие-то мемуары, которые впервые были опубликованы, когда Бальзак работал над своим романом (с пометкой, что писатель допустил определенный анахронизм: эпизод встречи Вотрена и Люсьена в книге имел место где-то за двадцать лет до момента первой публикции этих мемуаров, то есть Вотрен об этом эпизоде из жизни Ришелье тогда в принципе ничего знать не мог).

Мария Терезия: Даже если эпизод с письмом - миф, знать о убийстве маршала мог только Люинь, и предупредить мог только он. Но тогда у него с Люсоном должна была быть какая-то общая цель, чего на самом деле не было. Извесно, что Люинь не доверял епископу, так как считал его одним из приспешников Марии Медичи, которую хотел свергнуть.

Amie du cardinal: Мария Терезия пишет: знать о убийстве маршала мог только Люинь, А Витри? Может, он проболтался кому-то из приспешников? Теоретически кто-то мог подслушать. Но почему этот кто-то не предупредил маршала сам, хотя бы тем же анонимным письмом? Ведь он ему должен был сочувствовать, беспокоиться о его судьбе. А сам епископ, выходит, кому-то проболтался, какую некрасивую роль сыграл в этой истории? Ведь все происходило без свидетелей. А Ришелье, на мой взгляд, никогда бы этого не сделал, он всегда был обеспокоен тем, как выглядит в глазах окружающих. К сожалению, я не знаю, в чьих мемуарах рассказана эта история, читала я это только по-русски без указания источников, а на французском как-то не сталкивалась.

Snorri: Amie du cardinal Почему он сам не взял на себя труд известить Кончини о заговоре? Не вижу логики. Возможно, это было связано с тем, что сама регентша неоднократно советовала чете Кончини покинуть Францию и перебраться во Флоренцию, дабы избежать малоприятных последствий, к которым все вело. Идея падения временщика всегда витает в воздухе, а отношения между юным королем и маркизом накалились до предела, несмотря на внешнюю покорность Людовика. Не видеть этого не могли люди сообразительные, которые, в принципе, и инициировали апрельский переворот (без них мальчик-король вряд ли бы на него решился). Полагаю, в Ришелье видели человека, способного оценить, за кем в действительности будущее, и, в то же время, имеющего влияние на Марию Медичи и способного склонить ее к определенному решению. Но это все мое имхо :-)

Мария Терезия: Amie du cardinal пишет: А Витри? Может, он проболтался кому-то из приспешников? Теоретически кто-то мог подслушать Да, верно. Если Витри подслушали или он сам кому-то сболтнул, то почему предупредили именно Ришелье? И здесь я соглашусь с точкой зрения Snorri: видимо при дворе королевы-матери в нем видели человека, который сможет правильно оценить ситуацию и сделать правильные выводы. Ришелье сам в своих Мемуарах говорит, что поведение маршала дАнкра напрягало его. И кажется, он был бы не против избавится от него.

Amie du cardinal: То есть Вы считаете, что этот месье Х сам не знал, как распорядиться полученной информацией и решил передоверить эти сведения Люсону? Дескать, епископ умный, пусть сам решает, надо ли в сложившейся ситуации предупреждать маршала или топить его.

Мария Терезия: Amie du cardinal пишет: То есть Вы считаете, что этот месье Х сам не знал, как распорядиться полученной информацией и решил передоверить эти сведения Люсону? Дескать, епископ умный, пусть сам решает, надо ли в сложившейся ситуации предупреждать маршала или топить его. Нет, безусловно, "месье Х" специально предупредил именно епископа. Думаю, что таким образом Люсону дали возможность сделать выбор между старым порядком временщика и властью короля, воцарение которой было неизбежно, и таким образом, либо примкнуть к королю, либо помешать (но тогда и епископ бы не смог поручится за свою жизнь, не говоря уже чтобы остаться у власти), либо отойти в сторону и промолчать, ожидая, чем всё закончится. Склоняюсь к мысли, что, в конце концов, епископ сделал правильный выбор. Маршал ушёл с дороги, а Ришелье остался к этому вроде бы непричастен.

МАКСимка: Ещё такая вот гравюра с изображением маршала Витри:

Луиза Сан-Феличе: Витри - красавец-мужик. Истинное благое дело совершил Не зря он маршалом стал

МАКСимка: Луиза Сан-Феличе пишет: Не зря он маршалом стал Ну не знаю. Мне кажется, что за убийство Кончини звание маршала - слишком. Денежное вознаграждение, если только. Он же не сражение выиграл.

Луиза Сан-Феличе: МАКСимка пишет: Мне кажется, что за убийство Кончини звание маршала - слишком. Денежное вознаграждение, если только. Он же не сражение выиграл. Вы правы. Но просто, очень уж этот Кончини - неприятный тип Никогда не могла понять, как же он сам не понимал, что неизбежно с ним произйдет? Но он-то еще ладно. Как Леонора не догадалась пораньше перевести капиталы за границу и по-тихому уехать из Франции, пока не разразится неминуемая гроза?

Мария Терезия: Луиза Сан-Феличе пишет: Как Леонора не догадалась пораньше перевести капиталы за границу и по-тихому уехать из Франции, пока не разразится неминуемая гроза? Жадность фраера сгубила

МАКСимка: Луиза Сан-Феличе пишет: Как Леонора не догадалась пораньше перевести капиталы за границу и по-тихому уехать из Франции, пока не разразится неминуемая гроза? Леонора как раз догадывалась и всё предчувствовала, но решал мужчина. Она с удовольствием уехала бы в Италию, но Кончини продолжал верить в себя и свою звезду.

Луиза Сан-Феличе: А как вы думаете, вообще возможен был такой сценарий развития событий? Леонора и Кончини сами покидают Францию. Их бы отпустили со всем их добром? И как бы себя в случае добровольной самоликвидации четы Кончини повели Мария Медичи и Луи Трез? Какие здесь есть варианты?

МАКСимка: Луиза Сан-Феличе пишет: А как вы думаете, вообще возможен был такой сценарий развития событий? Думаю, что возможен. Луиза Сан-Феличе пишет: Их бы отпустили со всем их добром? А кто бы их задержал? Уж точно не Мария Медичи, которой маршал стал уже порядком надоедать. Мне кажется, что сама Королева отпустила бы их. Помню даже где-то читал, что она собственной персоной советовала чете покинуть страну. Удалось бы им это без приключений - неизвестно. Луиза Сан-Феличе пишет: И как бы себя в случае добровольной самоликвидации четы Кончини повели Мария Медичи и Луи Трез? Людовик оставался бы дольше во власти матери. Чем бы мог воспользоваться Люинь, если бы Кончини добровольно уехали? Тиранией нового фаворита - Ришелье? Но он, несомненно, умнее стал бы и править, и обороняться, и подкапываться под Людовика. Да и по отношению к "товарищу по охоте" епископ относился бы осторожнее и внимательнее.

Мария Терезия: Луиза Сан-Феличе пишет: Леонора и Кончини сами покидают Францию. Их бы отпустили со всем их добром? Думаю, что они попытались бы покинуть Францию, но их бы остановили. Тот же Люинь. Подначивая Людовика, он бы арестовал их где-нибудь на границе. Или нашёл бы каких-нибудь головорезов, чтобы тех по дороге ограбили. Это вполне исполнимо, учитывая, что маршала и его супругу народ не любил. Вобщем, так или иначе, но я сомневаюсь, что маршала дАнкра и Галигай вот так тихо-мирно выпустили бы из страны.



полная версия страницы